Что это было? Интуиция или точное знание? Если второе, то, значит, он точно знал, что общение с этими людьми не готовит мне ничего хорошего.
И если допустить ненадолго, что он по-прежнему относился ко мне с симпатией (а именно в этом контексте прозвучало слово «шушера»), то, значит, он действительно и в первый день, и сегодня пытался уберечь меня от какой-то неприятности.
Но что ему известно об этих людях или, может быть, об одном из них?
У меня перед глазами возникла картинка, как он стоял на перроне Челябинского вокзала, в то время как Санек с Толяном ходили за пивом. Теперь я была почти уверена в том, что он не случайно оказался в самом темном и незаметном месте перрона.
От кого он там прятался? Во всяком случае, не от меня и не от проводницы. Кроме Санька с Толяном, в тот вечер никто не выходил из вагона. Вывод напрашивался сам собой: он прятался от Санька с Толяном! Вернее, наблюдал за ними, не желая, чтобы они догадывались об этом.
А какой интерес может быть у представителя крупной фирмы к мелким предпринимателям? Я не очень сильна в коммерции и, может быть, поэтому не могла найти ответа на этот вопрос.
— А что я сама делала в тот вечер на перроне? — рассмеялась я. — Я ведь сама занималась тем же самым: то есть следила за всеми этими мужчинами.
Похоже, мы с Борисом Алексеевичем были коллегами! Но почему мне об этом ничего не сказал Гром? Или сам знал не больше моего, или… Неужели он подстраховался и послал вместе со мной еще одного секретного агента? Значит, он не доверяет мне или считает, что я не в состоянии справиться с таким заданием?
Улыбка исчезла с моего лица. Могло ли это быть на самом деле? Гром никого не посвящает в тонкости той или иной операции, это мне было прекрасно известно. И у него всегда есть запасной вариант, но на таком маленьком пространстве мы непременно стали бы мешать друг другу и тем самым осложнили бы друг другу жизнь! Что и происходит сейчас, если моя версия справедлива. Нет. Вряд ли. Может быть, курьера уже ждет целая команда агентов во Владивостоке, но в вагоне я одна выполняю задание Грома.
Но, может быть, Борис Алексеевич штатный сотрудник ФСБ или украинского КГБ, или как там он у них называется теперь?
А вот это уже больше походило на правду. С официальными структурами наш отдел почти не сотрудничал. Мы чаще всего выполняли задания, которые им оказывались не по зубам. Поэтому, мягко говоря, нас недолюбливали.
Это еще больше осложнило бы мне жизнь, поскольку я не имею права раскрывать свой истинный статус даже сотрудникам ФСБ. Если бы это произошло, я в тот же день перестала бы быть секретным агентом.
— Два агента в одном поезде — это хуже чем две хозяйки на одной кухне, — пришла я к мрачному выводу. Однако все это сильно смахивало на правду, так как в этом случае поступки Бориса Алексеевича переставали казаться «странными».
Эта версия была довольно маловероятной, но тем не менее она имела не меньше прав на жизнь, чем любая другая, и я готова была ее рассмотреть.
В этом случае я вынуждена была признать, что имею в лице Бориса Алексеевича сильного конкурента. Но даже не это меня волновало прежде всего. Взять курьера с поличным руками Бориса Алексеевича — это, по сути, выполнить задание. Цель все равно будет достигнута. Но для того, чтобы достичь этой цели, мы не должны осложнять друг другу жизнь еще больше, а наш сегодняшний разлад сильно этому способствовал.
У меня перед ним было одно преимущество: я знала, кто он такой, а он — нет. Поэтому я должна была сделать первый шаг к примирению и попытаться незаметно для него разделить сферы нашей активности.
Я приободрилась и душой, и телом, инициатива снова принадлежала мне, и дело теперь было за малым.
* * *
Прежде чем войти в купе Бориса Алексеевича, я деликатно постучала в дверь три раза. Ответа не последовало. Судя по всему, в купе никого не было.
«Куда же они делись? — подумала я. — Может быть, действительно отправились в ресторан? Он же и меня с собой приглашал, хоть и в издевательской форме, как мне тогда показалось».
Передо мной снова стоял серьезный выбор: либо ресторан и Борис Алексеевич, либо четвертое купе и Санек.
Чтобы не допустить еще одной ошибки, я решила сначала зайти в ресторан, хотя бы для того, чтобы удостовериться, что все обстоит именно так.
В ресторане на сей раз был «аншлаг». Пустых столиков практически не было, и официантка с ужасом посмотрела на меня, лишь только я переступила порог ее царства.
Я сразу же заметила за одним из столиков Бориса Алексеевича. Он сидел, как всегда, лицом к двери, и наши взгляды на долю секунды встретились. Но он тут же перевел свой на собеседника, и, к моему изумлению, им оказался Толян.
Они мирно беседовали друг с другом и пили водку. Толян не выглядел больше испуганным, напротив, улыбка не сходила с его лица. Со стороны они напоминали теперь старых друзей, встретившихся после долгой разлуки.
Через столик от них я увидела Стеллу с Геннадием Родионовичем. Они, казалось, не замечали ничего вокруг, поглощенные друг другом. Судя по количеству бутылок на их столе, Геннадий Родионович не обманул надежд моей соседки. И если так дальше пойдет, то я могла надеяться, что Стелла не появится в моем купе, как минимум, до утра.
Еще раз окинув глазами весь зал, я так и не обнаружила в нем соседа Бориса Алексеевича. Я предполагала, что они вдвоем отправились в ресторан, и именно этим объясняла отсутствие их в собственном купе, и это меня озадачило.
Мне не хотелось мешать дружескому общению Бориса Алексеевича с Толяном, да я и не смогла бы этого сделать при всем желании, поскольку за столом с ними сидели еще два подполковника, к которым время от времени обращался общительный Толян.
Мне больше нечего было делать в ресторане, я купила в буфете бутылку коньяку и немного закуски, в результате чего заслужила ласковый взгляд официантки, и вернулась к себе в вагон.
Коньяк мог мне пригодиться для общения с Саньком. Я рассчитывала, что, при его любви к спиртному, ему нелегко дается его вынужденное воздержание, и он не сможет отказать себе в этом удовольствии, тем более в компании с молодой, не лишенной привлекательности женщиной.
Но первым делом я зашла к нашей проводнице.
— А вы не знаете, где этот мужчина из третьего купе, такой серьезный, со сломанным носом? — спросила я у нее.
— Так он еще в Новосибирске слез, — сообщила она мне, — у него там какие-то дела оказались.
— Но ведь он собирался чуть ли не до Владивостока? — спросила я на всякий случай, хотя ничего такого мне не было известно. Я, что называется, «взяла ее на пушку».
— До Хабаровска, — поправила меня она. — Но передумал. Такое часто случается. А он что-нибудь взял у вас?
— Да нет, у него был интересный журнал, я хотела попросить почитать, да бог с ним, — равнодушно сказала я, зевнула для убедительности и вернулась к себе в купе.
Конечно, это могло быть случайностью, но этот пассажир был соседом Бориса Алексеевича, и я прекрасно помню, каким серьезным тот стал при его появлении в поезде. Это совершенно совпало по времени с периодом первого «охлаждения» в наших отношениях, а это уже мало напоминало простое совпадение.
Я вспоминала их серьезные сосредоточенные лица во время «перекуров» и все больше и больше убеждалась в неслучайности их встречи.
— А что, если и он? — задала я себе вопрос. И вопрос этот не показался мне глупым.
Пассажир с перебитым носом покинул поезд сразу же после моего «скандала» с Борисом Алексеевичем, то есть через несколько минут после эпизода в тамбуре.
— Уж не его ли тень мелькнула тогда между третьим и четвертым купе? — опять спросила я себя вслух и одернула, потому что всегда считала это неуместной для секретного агента привычкой.
И тут новая, неожиданная версия сама собой выстроилась в моей голове:
— Если допустить, что они были сотрудниками, пока не важно, какой службы, то весь эпизод в тамбуре можно представить себе, как этап заранее запланированной операции. Или же блестящей импровизацией.
Им необходимо было выманить на несколько секунд из купе находящегося там человека — им оказался Толян — для того, чтобы иметь возможность порыться в вещах Санька. И Борис Алексеевич, воспользовавшись ситуацией, разыгрывает нелепую странную сцену ревности только для того, чтобы выманить Толяна в тамбур. А тем временем его товарищ проникает в четвертое купе и изымает оттуда секретные документы.
И вот тогда мне стали понятными слова Бориса Алексеевича о том, что очень нужно, чтобы я три минуты посидела в своем купе — три минуты к уже прошедшим к тому времени пяти минутам отсутствия в купе Толяна.
Понятным становилось столь быстрое примирение с ним и даже их последовавшая за этим встреча в ресторане, во время которой Борис Алексеевич наверняка изобразил этот эпизод как забавное недоразумение…
