— Грязь отмоется, — заметил Страйкер.
Миссис Ентол посмотрела на него укоризненно.
— Не вся, — ответила она. — Некоторую — не отдерешь.
— Вы имеете в виду?..
— Тот случай… — вздохнула она. — Я уже говорила.
— О, понятно… Как себя проявил Фил в деле Эберхардта? — Страйкер старался припомнить, что он вычитал в деле Ентола.
— Фил был офицером-оперативником, — сказала миссис Ентол. — Он — и этот Гэйб Хоторн поймали мальчишку Эберхардта, когда тот пытался ограбить бензоколонку… Они взяли его. Но Хоторн, он же юрист… он отпустил мальчишку. Как я и предсказывала, так все и закончилось… все свалили на Фила, — дескать, он был старшим офицером из них двоих… и Фил все подтвердил; сказал, что это он приказал Хоторну отпустить мальчишку.
— Но Эберхардт все же пошел под суд.
— О да. За ношение оружия — за нож. И посмотрите, что случилось: все думали, что именно Фил позволил ему уйти.
— О, я уверен, что это не так.
— Тогда чем же объяснить, что он получил повышение четыре года спустя после того, как сдал свои сержантские экзамены? — с надрывом спросила миссис Ентол. — Он каждый раз сдавал, и каждый раз они брали кого-то другого, и никогда — Фила. Но даже тогда он оправдывал ваш департамент. Так работает система, Мэй, говорил он мне. Нужно запастись терпением. Нужно понимать необходимость. Он никогда не раздражался — но я, я злилась. Ему следовало уже быть лейтенантом, как вам, может быть, даже капитаном. А теперь… теперь… — Ее голос сорвался, и она посмотрела вниз, на свои сжатые кулаки. Взрыв хохота и криков со двора отвлекли ее от горьких мыслей, и она встала. — Мне нужно вытащить детей из грязи, — сказала она. — Нам нужно еще о чем-то поговорить?
— Нет, на сегодня довольно, миссис Ентол. Спасибо. — Дэйна встала, и Страйкер неохотно поднялся тоже.
Выйдя, уже по пути к машине, он сердито посмотрел на Дэйну.
— У меня были еще вопросы, — сказал он. — Мне нужно было еще многое узнать.
Дэйна покачала головой:
— Вы бы не получили ответов. Во всяком случае, сейчас. Она еще не отошла, боль еще велика. И в особенности велика обида на департамент. Она бы отговорилась детьми, как она это сделала сейчас. Поверьте, ничего бы не вышло. Может быть, через день-два можно попытаться вновь. Или вам, или кому-то еще.
— Но она могла знать что-то…
— Ну хорошо, пойдемте обратно, — сказала Дэйна, начиная раздражаться. — Я работаю на Департамент Справедливости, не так ли? Мне приходилось задавать вопросы людям, у которых есть причины ненавидеть полицию. Чикаго, Детройт, Милуоки, Нью-Йорк — женщины, чьи мужья были убиты, более всего ненавидят полицию, на которую те работали. Позже, когда проходит некоторое время, они смиряются. Они уже могут вспоминать. Но не сейчас, Джек. В самом деле — это ничего не даст.
Он вздохнул теплый воздух, стараясь задержать ощущение весны, затем сказал:
— Ну хорошо, оставим.
Они шли к машине.
— Кто такой Эберхардт? — спросила она, в то время как он отпирал дверцу.
— Мерзкий тип, любил резать людей охотничьим ножом, — ответил Страйкер. — Мы с Тосом отправили его за решетку три года назад. Как насчет того, чтобы позавтракать?
— Хорошо бы.
Он закрыл дверцу и обошел машину, чтобы взглянуть на колесо. Затем сел — и сидел задумавшись, не включая зажигание.
— А что у тебя против Хоторна, между прочим? — осторожно спросил он. — Что-то было?
— Это личное.
— Так вот почему ты была послана поддерживать связь?
— Может быть. Мой начальник в департаменте обладает чувством юмора.
— Хоторн, чувствуется, не был удачлив.
Она смотрела прямо перед собой.
— Напротив, он был удачлив. Удача — все, о чем он заботился. Побеждать — это было хобби Гэйба Хоторна.
— И?..
— И — все. Думаю, если что-то и даст проверка телефонных разговоров, — обнаружится лишь, что Гэйб звонил Ентолу. И звонил он не по старой дружбе — он звонил, чтобы использовать Ентола. Гэйб всех использовал. Он не ведал сомнений, когда шел наверх; а за спиной оставались отпечатки его ботинок на лицах поверженных — его победный путь…
— Звучит так, будто ты его ненавидела.
Она глянула искоса.
— У тебя хороший слух.
Он включил зажигание.
— Давай позавтракаем, — только и сказал он.
Была очередь Пински свидетельствовать в суде по делу Бронковски, поэтому допрашивать последнего напарника Меррили Трэск, Стива Чина, пошли Тос и Нилсон. Стив был американцем китайского происхождения; с быстрой усмешкой, красивый, невысокий и плотный; зубы у него были белые, но один, золотой, посверкивал в углу рта.
— Парень, Меррили — она была настоящая бой-баба, — сообщил Стив. — Не раз меня разносила так, что я готов был обделаться со страху. Работать вместе с ней — это все равно что иметь в охране личную роту морских пехотинцев. Понимаешь? Я поверить не мог, когда мне сообщили, что с ней — все. Я тогда сказал, не меньше шести человек нужно, чтобы ее уложить. Или танк. Но нет — просто один выстрел. Так?
— Так, — подтвердил Нилсон, загипнотизированный ритмичным появлением, исчезновением и вновь появлением золотого зуба при быстрой улыбке и речи Чина.
— Мы просмотрели ее отчеты. Как ты думаешь, были старые недоброжелатели, которые что-то имели против нее?
— Ни одного не припомню, — сказал Чин. — Вы полагаете, что есть кто-то, кто из мести или зависти прикончил всех этих офицеров?
— Мы не знаем, — подчеркнул Тос. — Мы используем в расследовании каждую возможность. Как насчет ее личной жизни? Там кто-то был?
Бывший напарник задумался.
— Она была в разводе, к мужикам относилась сурово, — но она не была лесбиянка или что-то в этом роде.
— Ты уверен? — спросил Нилсон.
Странное выражение появилось на лице Чина.
— Уверен, — подтвердил он.
— Любовники?
— Нет, она сказала, что не желает больше эмоций. Она была одинокой, я так думаю, и все отдавала работе. Готовилась что было сил к сержантским экзаменам: работа для нее была вся жизнь. Понимаешь?
— И вот что дала ей работа, за все ее старания, — грубовато заметил Тос.
Чин покачал головой.
— Я до сих пор не могу поверить, что она уже не ввалится сюда и не заорет на меня, чтобы я, осел, бежал к машине — она готова ехать. Говорят, я и до сих пор вздрагиваю, как услышу женский голос в холле. — Снова быстрая усмешка. — Я никогда не бывал в обиде — она была великолепная девчонка и мне очень нравилась. Когда мне рассказали, что с ней стало, я испытал настоящее горе — и до сих пор не могу успокоиться. У меня уже не будет напарника как она, это точно. — Опять странное выражение мелькнуло на его лице. — Может, и не проживу долго без нее.
— Она любила риск? — спросил Нилсон.
— Риск? Она брала на себя ответственность, парень. Я был старшим офицером, но ее это не волновало: она все знала — и за все бралась.
— И ты не возражал?
Стив усмехнулся:
— Знаешь, в ней было больше веса.
— Ну хватит, — нетерпеливо сказал Тос.
Пожав плечами, Чин отодвинул стул и положил ноги на свой стол. Вокруг них стояли шум, суета, бесконечное движение, но Чин был спокоен и почти заторможен.
— Ладно. Факт, хорошо сработались, понимаешь? Я не агрессивный тип, а она дополняла меня. Во всяком случае, я ей очень благодарен. Наши отчеты несколько раз занимали первые места в округе, пару раз нам приказом выносили благодарность…
— А пару раз — нарекания, — ввернул Нилсон.
— Конечно, и это… — Впервые Чин почувствовал себя неуверенно, и его жизнерадостность как-то сразу испарилась. Он даже будто стал меньше ростом, как ни странно. — У нее была такая особенность, знаете… Как говорится, слишком много энтузиазма.
— Ты имеешь в виду, что она то и дело вышибала дух из подозреваемых? — язвительно подхватил Нилсон. — Игнорировала некоторые правила, как и ты сам?
— Да, — неохотно подтвердил Чин. — Я же сказал вам: она была бой-баба. И вспыльчива. Она не говорила, конечно, но я думаю, муж развелся с ней оттого, что она его поколачивала.
— А тебя она ни разу не побила? — полушутя спросил Нилсон.
— Не настолько, чтобы это было видно, — ответил Чин, и его кожа слегка потемнела.
Нилсон долгим взглядом посмотрел на него.
— Так ты признаешь, что она тебя била? — не веря своим ушам, переспросил он.
— Ты слышал, что я сказал, — ответил Чин, и его кожа стала еще темнее.
— Но отчего?
Чин смотрел в пол.
— У нее были слишком высокие требования, — спокойно пояснил он. — Да, она требовала многого: и на работе, и после.
— А ты виделся с ней после работы?
Чин поглядел в сторону, взял карандаш, долго разглядывал его, вертел в руке, затем продырявил им свой блокнот, карандаш сломался… Чин выбросил его в корзину.
