— Стой, черт возьми! Я тебя не отпускал! — взревел Мещеряков.
— Слушай, Миша, я, конечно, понимаю, как ты своим «Кайзером» дорожишь, но и я не лыком шита, и у меня тоже гордость имеется…
— Ну, это уж я знаю! — перебил Валандру Михаил Анатольевич.
— С Трошей я сама разберусь. Как только завершу это дело, подам заявление, — спокойным голосом сказала Вершинина, хотя ее бледное лицо и слегка подрагивающие руки выдавали внутреннее напряжение.
— Разберешься?! С Трошей?! — водянистые глаза Мещерякова полезли из орбит. — Попробуй. Только постарайся меня в свои разборки не впутывать! И если хочешь знать, — Михаил Анатольевич с трудом перевел дыхание, — расследование твое накроется медным тазом, помяни мое слово!
Вершинина скептически пожала плечами.
— Мания величия, Валентина, — такая же болезнь, как и все прочие, ее лечить надо, — съязвил он, — а увольнением меня не пугай — пуганый уже!
— Это все? — Валандра недовольно поджала губы.
— Кстати, где ты собираешься с Трофимовым встречаться?
— В своем кабинете.
— Ты что, с ума сошла?! Не хватало мне… — опешил Мещеряков.
— А что же мне к нему на хату прикажешь ехать? — вызывающе спросила нахмурившаяся Вершинина. — Встречи-то он жаждет, пусть сам ко мне и приезжает!
— Ты совсем рехнулась!
— В твоих устах, Миша, это звучит как комплимент! Или ты думал, — поставила она руки в боки, — я перед этим дерьмом на колени встану, расследование прекращу?! Ты что же, предлагаешь мне своим людям сказать: ребята, дело оставляем, дядя Троша запретил?! Троша охотится за негативами, я уверена, что это именно он заказал их фотографу, которого провел на вечеринку. Пленка нужна ему, чтобы оказывать давление на Дыкина. Ты, значит, Миша, согласен жить по указке какого-то отребья, так что ли? И хочешь, чтобы и я так жила, посапывала в тряпочку?!
— Все! — вскочивший с кресла Мещеряков вытянул вперед скрещенные руки в испуганно-отмахивающемся жесте. — Делай что хочешь, но меня не вмешивай, ясно?!
— Ясно, — Вершинина хлопнула дверью.
Спустившись в свой кабинет, она рухнула в кресло и несколько минут сидела, пытаясь собраться с мыслями.
«Конечно, Мещеряков напуган, поэтому и завелся так, но мне-то от этого не легче. По-другому он вел себя, когда впереди двадцать кусков замаячили. Что-то дядя Миша наш в конец издергался. Никакого самообладания! И это он, с которого я всегда пример брала, когда дело заходило о необходимости держать себя в руках!
Троша, Троша… Уж не зарвалась ли ты, Валентина? Не сражаешься ли ты с ветряными мельницами? Пафос — пафосом, благородство, конечно, вещь прекрасная, но и голову на плечах надо иметь. Противника недооценивать нельзя. Ну надо же, — опять подумала она о Мещерякове, — сам завелся и меня взбаламутил, черт бы его побрал! Нет, чтобы спокойно и сообща все обсудить, стратегию и тактику выработать, мозгами раскинуть, так он орет, как циклоп раненый!
И в школу не успела заскочить! Софья Марковна недовольна будет…»
В эту минуту зазвонил телефон. «Троша!» — подумала Вершинина, внутренне собираясь. Но каково же было ее изумление, когда в трубке она услышала похожий на звон бубенца голос Оксаны Цой.
— Валентина Андреевна?
— Слушаю тебя, Оксана.
— Когда мы разговаривали с вами в агентстве, я не сказала вам одну важную вещь…
— Какую же? — Валентина вся обратилась в слух.
— Помните, вы спрашивали, видели ли мы Рыбакову после смерти Беспаловой?
— Помню и что же?
— А потом я еще сказала, что мы виделись с ней в прокуратуре, когда с нас показания снимали?
— Да, да. Ближе к делу, Оксана. Что ты мне хотела сказать? — нетерпеливо проговорила Валандра.
— Ну так вот, шестого мая я Жукову решила позвонить… Его дома не была, а трубку взяла Рыбакова. Я спросила ее, что она у Жукова в его отсутствие делает. Она мне ответила, что просто так, по старой дружбе к нему наведалась, а Женька, мол, вышел ненадолго и скоро придет.
— Значит, шестого числа Ольга была в гостях у Жукова? — задумчиво произнесла Вершинина. — А во сколько ты звонила?
— Часов в девять утра, а что?
— «Кто ходит в гости по утрам…» — усмехнулась Валандра. — А что же ты сразу об этом не сказала?
— Да не знаю, там же Женька был… Я думала, может, ему неприятно будет… — неуверенным голосом произнесла Оксана.
— Больше ничего не забыла?
— Нет. Это, правда, важно, то, что я вам сообщила?
— Ты даже не представляешь, как! Спасибо тебе огромное! Если что — звони.
— Хорошо.
— Постой-ка, ты мне адрес Жукова не дашь?
— Улица Девятого мая, дом тринадцать, квартира семь.
— Мерси. С кем он живет?
— Раньше — с матерью, теперь один.
— А где же его мать? — поинтересовалась Валентина Андреевна.
— С каким-то мужиком сошлась, живет у него.
— Понятно. Вот что, ты Жукову не говори, что адрес мне дала, хорошо?
— Ладно.
Вершинина повесила трубку, достала из пачки последнюю сигарету и прикурила от «дракоши».
«Интересная ситуация! Почему Жуков и словом не обмолвился о визите Рыбаковой? Забыл? Непохоже… Может, его Ольга просила никому не говорить об этом? Но почему такая скрытность? Охота за ней тогда уже началась… Знал ли Жуков о том, что Рыбакову преследуют какие-то молодчики?
Какова была цель посещения Жукова Рыбаковой? Может, Ольга у него скрывалась и, до смерти напуганная, просила его никому не рассказывать о том, что она живет у него? А что, если она у него до сих пор? Тогда как объяснить то обстоятельство, что она запросто в отсутствие Жукова снимает телефонную трубку?
А эпизод на рынке восьмого мая? Что если шестого гонка еще не началась, и Жуков вообще ничего не знает? Вполне возможно, что Рыбакова, не объясняя Жене причину своей просьбы никому не рассказывать о своем визите к нему, предупредила, чтобы он лишний раз об этом не трепался? А если шестого…»
Поток вершининского самовопрошания был прерван телефонным звонком.
— Вершинина слушает, — железобетонным голосом сказала Валандра, догадываясь, кто это может быть.
— Трофимов беспокоит, — высокомерно-пренебрежительно произнес абонент.
— Михаил Анатольевич передал мне, что вы звонили. Чем могу быть полезна? — бодро спросила Валандра, решившая стоять до конца.
— Полезной, ха-ха, — развязно ухмыльнулся Троша, — можешь быть, а можешь и бесполезной стать…
— Я намеков, тем более агрессивных намеков не люблю, выражайтесь яснее, — ледяным голосом парировала Валандра.
— Поговорить надо и немедля, — властный голос Троши заряжался раздражением.
— Всегда пожалуйста. Только вот о чем? — невозмутимо спросила Вершинина.
— Не нравишься ты мне что-то… — прогубошлепил в трубку Трофимов, — и время ты попусту тратишь…
— Насчет «нравишься — не нравишься» могу сказать, что в дамы сердца к вам не набиваюсь, а насчет времени — это как посмотреть… Что вы хотите?
— Хочу, чтоб ты поосторожней да повнимательней была…
— У меня нет ни времени, ни настроения выслушивать ваши угрозы, — жестко произнесла она.
— Ладно, крутая ты наша, по ручнику таких дел не обкашляешь. Встретиться надо. Приезжай-ка ты…
— Вам надо — вы и приезжайте, — не дала договорить Троше Валандра.
— А не много ли ты на себя берешь? — злобно усмехнулся Трофимов.
— Сегодня я занята, так что могу принять вас только завтра. Скажем, в десять утра, вас устроит? — на одном дыхании выпалила Вершинина.
— Ну ты — смелая! Только музыку всегда я привык заказывать, понятно? Так что, оторви свой зад и потрудись приехать…
— Завтра в десять я вас жду, — Вершинина положила трубку.
Казалось, сердце бьется не в груди, а где-то в горле. Прошла буквально секунда, и телефон зазвонил снова.
— Слушаю, — она услышала, как ее голос предательски дрогнул.
— Ты, сыщица, трубками не швыряйся! — свирепо прорычал Троша, — один твой уже в кювет съехал… Встретимся сегодня, подъезжай к ресторану «Охотничий» — поохотимся… ха-ха, — загоготал Трофимов.
«Самый настоящий урка!» — подумала Валандра, все еще полная решимости поставить на своем.
— Я вам уже сказала, что занята сегодня, через десять минут уезжаю. Так что если вы хотите пообщаться, ориентируйтесь на завтрашнее утро, Сергей Васильевич, — корректно, но строго произнесла Валандра.
— Ну, бл… ты и упрямая! Ладно, жди завтра. Только будь на месте, я просто так шляться не люблю.
Валандра облегченно вздохнула.
— Надеюсь, — решила закончить Валентина Андреевна этот, по ее мнению, бездарный диалог фразой из разряда черного юмора — аварии со мной не случится, и в подъезде меня никто поджидать не будет…
— Живи пока, — с фамильярной снисходительностью сказал Троша, вот только сына побереги…
