началась рвота, кровавый стул, и она, подумав о сильном отравлении, вызвала неотложку. Анатолия увезли в больницу, а она перетряхнула холодильник, проверила все кастрюли и пришла к выводу, что Гудковский наверняка съел какую-то дрянь в рюмочной, куда в последнее время частенько захаживал.
Но уже на следующий день у него появился кашель, одышка, скакнуло давление, и врачи стали подумывать о редкой и сильной желудочной инфекции. Анатолия перевели в бокс. У него началась мучительная бессонница, дрожали руки и ноги, появились галлюцинации. Болело буквально все, он с трудом дышал, ему все время ставили капельницы, что-то кололи, брали анализы и то и дело созывали консилиумы. Лучше Анатолию не становилось.
Лариса Валентиновна, забыв о старых обидах и о жажде мести, сутками дежурила в больнице.
– Лариса Валентиновна, позвольте вас на пару слов в мой кабинет? – отрывая несчастную женщину от стены, возле которой она плакала, уткнувшись в мокрый от слез платочек, ласково попросил главврач Николай Михайлович, плотненький, с торопливыми движениями и ласковыми усталыми глазами. – Прошу вас, присаживайтесь. Может, чаю, вы сегодня, наверное, еще не завтракали?
– Нет, спасибо. Вы хотели поговорить о Толе, есть новости, вы нашли лекарство? – с надеждой взглянула на доктора Лариса Валентиновна.
– Не совсем. Мы смогли установить причину его заболевания, а точнее отравления.
– И что же это?
– Это – химический элемент, очень опасный, который используют на различных производствах, и иногда даже в медицине, но в крайне малых дозах и с большой осторожностью, – мягко проговорил Николай Михайлович.
– Что это за элемент? – с дрожью в голосе проговорила Лариса Валентиновна.
– Таллий.
– Таллий? Откуда же он мог попасть к Анатолию. Вы же знаете, он музыкант, композитор… И вдруг таллий? – Лариса Валентиновна была искренне удивлена, какой-то таллий? Откуда он взялся?
В ее голове банка с раствором Клеричи никоим образом с неизвестным ей таллием не ассоциировалась.
– В этом и странность. Дело в том, что, судя по течению болезни, отравление было острым, в организм вашего мужа попала большая доза вещества, – продолжал вкрадчиво объяснять доктор, пристально гляда, на Ларису Валентиновну.
– Но откуда же он мог взяться? Что это вообще такое? Не в столовой же ему в суп положили?
– Нет, конечно. Я полагаю, либо здесь могла произойти роковая случайность, либо вашего мужа хотели намеренно отравить.
– Намеренно отравить? – немеющими губами повторила за доктором Лариса Валентиновна. Его действительно хотели отравить. Я его хотела отравить, но я же этого не сделала. Я этого не делала! – едва не выкрикнула вслух Лариса Валентиновна.
– Вам что-то известно об этом?
– Мне? О чем? В смысле, об отравлении? Господи, нет, конечно! Я просто не могу понять, что за дикая мысль – намеренное отравление? И это вещество… Простите, я снова забыла, как оно называется?
– Таллий.
– Да. Как и где оно используется? Что это за штука такая?
– Ну, оно используется на некоторых производствах, но состоит на строгом учете. Я и сам не специалист, но, кажется, в ювелирном деле, в химическом производстве, для изготовления проводников и для производства каких-то сплавов, в геологии в виде особого раствора.
В геологии? Лариса Валентиновна слегка нахмурилась.
– На самом деле много где. И, как я уже упоминал, даже в медицине. Но дело в том, что он не хранится вот так просто, как, допустим, доски, или цемент, или кирпичи на стройке.
– Да, понимаю. Но я понятия не имею, как Анатолий мог им отравиться, – приложив к пульсирующим вискам ладони, пробормотала Лариса Валентиновна. – Вы знаете, много лет назад, еще до нашей свадьбы, он сам мне рассказывал, они с бригадой были на каком-то подшефном предприятии. Перед концертом их водили на экскурсию по цехам и лабораториям, и он там прихватил колбу или пробирку с каким-то ядовитым веществом. Просто так, ради шутки, – поспешила добавить Лариса Валентиновна.
– А что он с ней дальше сделал?
– Понятия не имею. Это же было еще до нашей свадьбы. А вообще они часто ездят на всякие предприятия, иногда на колбасный завод, иногда на ликеро-водочный, туда Анатолию особенно нравилось ездить, – с горькой усмешкой добавила Лариса Валентиновна. – И всегда они возвращаются с подарками. Может, у него уже превратилось в традицию с пустыми руками не уходить? – предположила Лариса Валентиновна и, поймав внимательный взгляд доктора, добавила: – В последнее время Анатолий стал часто выпивать, причем без всякого повода. А в таком состоянии он становился очень жестоким, язвительным, я очень обижалась, мы ссорились. Я пыталась с этим бороться. Но он меня не слушал, – чувствуя себя жалкой, нелепой, стыдливо объясняла Лариса Валентиновна. – У него появилась своя компания, свита, как он называл этих людей в шутку. Они часто гуляли за его счет, подначивали его на всякие глупости, подпевали ему, в общем, потворствовали, а настоящие, хорошие друзья стали от Толи отдаляться. Нет, вы только не подумайте, он еще не стал запойным алкоголиком, но выпивал часто и под градусом становился очень неприятным. Мы с мужем отдалились друг от друга, поэтому я не знаю, откуда мог взяться этот таллий.
– Ясно. Что же, такое бывает, – сочувственно покивал головой главврач. – Особенно с людьми искусства. А, впрочем, и не только. А что касается состояния Анатолия Михайловича, то, боюсь, что медицина в данном случае бессильна, в организме произошли необратимые процессы, время было упущено, мы слишком долго не могли поставить диагноз, – со вздохом проговорил Николай Михайлович. – Дело в том, что диагностировать отравление таллием довольно сложно, особенно если даже подозрений на подобное отравление не имеется. Нам вообще повезло, что лечащий врач вашего мужа прежде уже имел дело с подобным случаем, ему и пришло в голову провести дополнительное исследование. Но время, к сожалению, было упущено. Анатолий Михайлович умирает.
Лариса Валентиновна заплакала навзрыд без всякого стеснения. Почему она плакала, и сама толком не знала. Ей было жалко Анатолия, или себя, или она испытала облегчение от этой новости, а может, она плакала от страха или от скверных предчувствий? Она не знала сама, но рыдала от души, выпуская наружу давно копившиеся усталость и напряжение.
Сентябрь 2019 года. Санкт-Петербург
– Александр Юрьевич, можно тело выносить? – спросил у капитана Гончарова Артем Хромов.
– Да, выносите. Эксперты уже закончили. Так что у нас с личностью убитого, он один проживал или с семьей?
– Александр Юрьевич, так это же дирижер известный и композитор Павел Ившин! – едва сдерживая возбуждение, объяснил Артем.
– Какой еще дирижер, в жизни не слыхал, – пожал плечами капитан.
– Да его афишами весь город обклеен! Он знаменитость с мировым именем. Сейчас он постоянно проживает в Нью-Йорке, а в Петербург на гастроли приехал.
– Я когда по городу еду, у меня времени нет и настроения по сторонам глазеть, – ворчливо ответил капитан.
– Ившин – это мировая знаменитость. У него свой оркестр, а еще он известный композитор, только он симфоническую музыку сочиняет, а не песни и прочее. Его английская королева недавно в рыцари посвятила, – продолжал просвещать капитана Артем.
– Не знал, что ты у нас такой знаток симфонической музыки, – насмешливо сощурился капитан Гончаров.
– Да никакой я не знаток. Просто вчера про него передача по телику была, мать смотрела, пока меня ужином кормила. Ну и я заодно, – смущенно оправдывался Артем. – А то, что он знаменитость, и так видно, вон хоромы какие, – с завистливым восхищением огляделся Артем.
– Да
