Портянкин вдруг разразился таким лошадиным ржанием, что мы с Ярцевым переглянулись.
– Мудрое, надо сказать, изречение, – продолжил между тем следователь.
– Я требую адвоката, – провякал между тем Буйковский едва слышно.
– Что?! – взревел, как раненый лев, Портянкин. – Адвоката тебе?! А встречу с президентом тебе не устроить? Будет мне здесь еще каждый придурок права качать! Пиши давай без разговоров, ты, недоделанный! Мать твою перемать… Не таких еще обламывали! Так тебя разэдак!..
Ха Ха грязно выругался.
– Черт, если бы записать эту так называемую беседу Портянкина с подозреваемым! – вздохнул Ярцев. – Вот бы общественность узнала, как у нас ведутся допросы и выбиваются показания из подозреваемых!
Я посмотрела на Антона загадочным взглядом.
– А если я тебе скажу, что запись ведется?
– Как? – опешил Ярцев.
Я хитро подмигнула ему:
– А ты и не заметил, как я включила кнопку записи. Эх ты, журналист! Ты же все должен видеть и слышать!
Но ответить обрадованный Антон не успел: из прослушки донеслось такое, что мы порядком напряглись.
– Значит, колоться не хочешь? Ну, что ж, парень, не взыщи! С тобой хотели добром… Сидоров! Принеси-ка мне противогаз и побыстрее!.. Ага, у меня тут воняет… Сейчас, Гриша, я тебе покажу, как солдаты в армии бегают в них в самую жару и как при этом себя чувствуют…
– Антон, – я посмотрела на Ярцева, – сейчас он начнет его пытать…
– Черт! Ничего не боится, садюга! Я же его предупредил, что общественность будет в курсе его художеств…
Ярцев достал из кармана мобильник и включил какой-то номер. Из прослушки между тем доносилось:
– Ну, что, принес? Закрой дверь на ключ и давай помоги мне надеть противогаз на этого придурка… Только сначала надень на него наручники…
Тут раздался вопль Буйковского:
– А-а-а! Не надо! Помогите!..
– Заткнись, сука! Иначе отобьем почки, всю жизнь на аптеку работать будешь!.. Ну, что, Сидоров, надел наручники? Теперь держи его крепче, а я буду надевать противогаз…
Мы услышали шум возни, глухое мычание Буйковского и пыхтенье следователя.
В это время зазвонил телефон на столе Портянкина. Тот выругался, но трубку поднял:
– Да!
– Харитон Харитонович, – сказал Ярцев, – это опять я, господин журналист, по вашу душу… Я бы хотел еще раз встретиться с вами и задать несколько вопросов на тему пыток подозреваемых в ваших засте… в стенах. Говорят, вы применяете к подозреваемым недозволенные методы ведения допросов…
Портянкин, очевидно, прикрыв трубку рукой, выругался так, что я, девушка с тонким эстетическим воспитанием, прямо покраснела.
– Некогда мне! – рявкнул Ха-Ха в трубку. – У меня тут делов невпроворот! Как-нибудь позже, господин журналист.
– А как там чувствует себя наша горовская знаменитость? Мы тут ждем его с друзьями и поклонниками… Кажется, он немного задерживается на вашем допросе… У вас там все в порядке?
– Да, у нас все очень даже в порядке… (в сторону: «Черт!») Сейчас я закончу с ним… беседу, и выйдет ваш друг, никуда не денется.
– Так мы его тут ждем…
Антон отнял трубку от уха и убрал мобильный в карман.
– Слыхала? – усмехнулся он. – У них там, оказывается, все в порядке. Сейчас закончат беседу…
Голос следователя между тем сказал из прослушки устало:
– Все, Сидоров, иди… И противогаз с собой захвати. И ты, придурок, дергай домой! И учти: если кому-нибудь расскажешь о нашей вот этой… хм, беседе, тебе будет плохо. Понял?
– Ага, понял, – пролепетал Гриша еле слышно.
Да, похоже, Портянкин хорошо напугал его. Хлопнула дверь.
– Нет, ну что за черт! Просто совершенно невозможно работать!.. Петр Иваныч? Вы?
Тут из прослушки донесся другой голос:
– Что у тебя здесь за шум, Харитон? Добыл признания Буйковского?
– Куда там!
– Что? Опять ничего?! Зеленого пацана расколоть не можешь!
– Да не колется он! Адвоката требует и на пятьдесят первую ссылается…
– Ты, Портянкин, мне тут сказки не рассказывай и на жалость не дави. Я же тебе сказал: крути его как хочешь, хоть паяльник в задницу ему вставляй, а признания мне добудь! Мать твою перемать…
– Да, вам хорошо говорить, Петр Иваныч! За него, между прочим, общественность вступилась. Опять журналюги сейчас приходили, стращали меня. Мы, говорят, будем освещать это дело в прессе и держать общественность в курсе… Ну, вот как тут работать?
– Через каку! Ты мне овечку бедную здесь не строй! Ты в органах не первый год, знаешь, как с такими поступать. Я со своей стороны все, что мог, сделал: заключение эксперта сварганили какое нужно, свободу действовать тебе дали, задание тоже…
– Вы, Петр Иваныч, дали свободу, а общественность у меня ее отняла! Зачем вы журналюг ко мне прислали, сегодня завтра они статейку про меня в своей обкаканой со всех сторон газетенке наклепают. Как тут признания добывать?
– Как хочешь, только «висяка» я не потерплю, учти! А журналюг я к тебе прислал, потому что, не сделай я этого, они бы вой подняли… сам знаешь какой.
Тут я повернула голову и увидела, что Буйковский стоит возле моего «Мини-Купера», переминаясь с ноги на ногу. Я вышла из машины. Гриша был бледен.
– Ну, и как тебе допрос с пристрастием? – спросила я.
– П-полина, з-знаешь, что он мне сказал? – заикаясь, спросил поэт.
– Знаю! Мы вас тут слушали. – Я открыла дверцу машины, и Гриша увидел склонившегося к прослушке Антона и услышал, как какой-то Петр Иваныч отчитывает нашего Портянкина, перемежая свои слова не совсем литературными выражениями, и прямо-таки заставляет сделать крайним Буйковского.
– Вот козлы! – не удержался Гриня.
– Мм! Еще какие! – кивнул Антон.
– Ты, Гриша, вот что, – сказала я, – иди домой, хватит с тебя на сегодня. Иди, а то твоя мама будет волноваться, а ей нельзя… А насчет этого следователя мы что-нибудь придумаем, не переживай.
Поэт послушно кивнул и, попрощавшись с нами, поплелся в сторону остановки маршрутки, понурив голову…
– Нет, ты видела, как запугали пацана?! – возмутился Ярцев. – Ведь ему всего двадцать один, мальчишка совсем… Ну, не гады?
– Ничего, Антон, у нас теперь против них есть кое-что, – я кивнула на прослушку, – так что будет чем их поприжать.
– Знаешь, Полин, они ведь наверняка в курсе, что первой машиной, сбившей девушку, была машина Кинделия-младшего, и теперь хотят побыстрее найти виновного, списать все на него и закрыть это дело.
– Согласна. Но это им ни за что не удастся!
Мы еще какое-то время слушали, как Портянкин, после ухода начальства, бухтит у себя в кабинете, потом я выключила запись.
– Все, пленка кончилась.
– Ничего, – бодро сказал Ярцев, – главное мы записали! Теперь пусть только попробует посадить нашего Гриню! Сам полетит к черту со своего насиженного местечка!
Через полчаса я уже входила в интернет-кафе, где перед этим договорилась встретиться с Витей Шило. Он сидел на стуле за компьютером, потягивал кофе и пристально смотрел в экран монитора. Пальцы его легко порхали над клавой. Увидев меня, Витя кивнул на стул, стоящий рядом:
– Падай…
Я опустилась на этот стул, достала из сумки пленку с только что сделанной записью.
– Что там у тебя?
Я передала пленку Шило. Тот прослушал запись через наушники, «подчистил» в ней кое-какие места, где было слышно нечетко, и переписал на два компакт-диска. Потом он выдал мне новую пленку для записи на прослушке. За все время Витя не задал ни единого вопроса, только в конце назвал мне сумму, вполне для меня приемлемую, которую я с готовностью ему выложила. Затем, попрощавшись, я вышла из интернет-кафе и отправилась в редакцию, где меня ждал Ярцев.
Он сидел в своем крохотном кабинетике, как и Витя, за компом и тоже пялился в экран монитора. Я положила перед ним один из дисков.
– О! Уже и запись сделала?! Молодец, быстро ты… Как там наш горовский компьютерный гений?
– Нашими молитвами… Слушай, Антон, ты хоть представляешь, как ты рискуешь? Если всплывет эта запись…
Ярцев пожал плечами:
– Риск – благородное дело!
– Антон, я серьезно. Меня, стажера Машу Петрову, скорее всего, не найдут, да и вряд ли вообще будут искать, а вот ты… Ты – человек в городе известный, все знают, где ты работаешь.
– Полин, когда я шел в журналисты, я, представь, давал себе отчет, что придется рисковать и что журналистика вообще – дело опасное. Я прекрасно знаю, скольких моих коллег отправили на тот свет и кого именно. Но это меня не остановило, как видишь. У меня такой странный характер, что я, видишь ли, не могу пройти мимо несправедливости, если есть возможность вмешаться. Следователь, что ведет дело Грини, похоже, не впервые мухлюет с фактами. Ты слышала, как он сказал: «Не таких еще обламывали!»? Значит, он уже руку набил на этом деле.
