Ознакомительная версия.
– Ну почему не помыться, – продолжал мысленно нежиться в воспоминаниях муж, – у нас там купалка была, летний душ. С утра воду туда зальешь, она за день на солнышке нагреется, вечером можно помыться. А банька какая у деда была, м-м-м!
– Кстати, у Асиной тетки в дом и вода проведена, и канализация есть, так что все в порядке с удобствами, – заметила Моника. – И что-то мне действительно туда захотелось съездить, в эту деревню. Ты, папа, так вкусно обо всем рассказал!
– А что, и съезди, дочка!
– Только учти – охранники и туда за тобой поедут, – вмешалась Элеонора.
– Ну, мама! Что я Асиной тетке скажу? Куда я их дену? Или они каждый день мотаться будут туда-обратно? Может, хватит интернет-изоляцию мне устраивать?
– Мама права, Моника, – вмешался отец. – Дело даже не в интернет-изоляции, просто я не могу тебя одну, без присмотра, отпустить куда-либо. Охрана нужна уже как собственно охрана – мало ли что, ты ведь моя дочь. А недоброжелателей у меня хватает.
– Так, может, вообще не стоит отпускать девочку в какую-то глушь? – забеспокоилась Элеонора.
– Мама, это не глушь! Напоминаю – пятьдесят километров от Москвы! Наш коттеджный поселок не намного ближе!
– Ну ладно, поезжай. Но под охраной.
– Не беспокойся, дочка, охранники тебе мешать не будут.
И охранники действительно ей не мешали – для них сняли отдельный дом в деревне.
В деревне, как оказалось, расположенной неподалеку от владений Кульчицких. Это обстоятельство Элеонора почему-то посчитала судьбоносным. Звонить Магдалене она не стала – вот еще, напрашиваться!
Но в глубине души она рассчитывала, что Моника и Гизмо встретятся там, на природе, на отдыхе. И ее девочка не будет уже столь категорична.
Расчет женщины оправдался. Моника встретила Гизмо. Вернее, он нашел Монику.
И начался отсчет самого жуткого, лишающего рассудка периода в ее жизни. В их с Асей жизни.
Для Аси – вскоре закончившейся…
Я не знаю, не могу представить себе, что чувствовал Пашка, от меня узнав об исчезновении Моники. А главное – о месте ее исчезновения…
Его любимая девушка, та, о которой он так тосковал почти год, бессонными ночами представляя ее в объятиях этого придурка Гизмо! На которую злился, обижался, понимая и принимая ее решение, но не злиться и не обижаться – не мог.
А она, получается…
И первое, что сделал Павел, – вызвал на разговор маму Марфу. Женщина уже давно не навещала своего приемного сына каждый день, но раз-два в неделю они встречались.
Однако ждать очередного ее визита Пашка не хотел. Он подобрался как можно ближе к поместью Кульчицких, мысленно отыскал Марфу и настроился на нее, посылая просьбу – срочно прийти. Раньше он ничего подобного не делал, поэтому на успех особо не рассчитывал. Но все равно отчаянно, исступленно призывал мать.
И Марфа услышала этот призыв. Сначала она испугалась, подумала, что сходит с ума. Но когда в голове ее четко прозвучало: «Мама, ты мне очень нужна, приди!» – женщина поняла, кто ее зовет.
И снова испугалась, но теперь уже за Павлушку – беда с ним, видимо, стряслась, и серьезная! Если он смог вот так ее позвать!
Марфа, стараясь не привлекать к себе внимания, неторопливо вышла за ворота поместья и так же неторопливо двинулась в сторону леса, повесив на сгиб руки корзинку для сбора трав, чтобы избежать вопросов – куда она отправилась и зачем.
А войдя в лес, женщина заторопилась, она почти бежала, стремясь поскорее помочь своему мальчику. Далеко бежать ей не пришлось.
Павел спрыгнул с дерева совершенно неожиданно, причем практически бесшумно. Словно призрак. Марфа вскрикнула от неожиданности и выронила корзинку:
– Фу ты! Павлушка! Ты что творишь, охламон! Прям сердце зашлось! Немудрено, что местные до икотки напуганы Змеем Горынычем!
– А разве эту ерунду еще рассказывают? – прищурился Павел, внимательно всматриваясь в глаза матери.
Потому что, когда та упомянула о Змее Горыныче, Павел ощутил какую-то скрытую застарелую боль, а еще – страх и тоску. И это было странно, очень странно!
И реакция на его вопрос была неадекватной – Марфа испугалась еще сильнее. И забормотала она что-то невразумительное – насчет глупости деревенских, мол, люди любят всякие байки-страшилки рассказывать, и везде люди пропадают, не только у них, вон, по телевизору постоянно объявляют – тот пропал, этот за грибами ушел, детишки опять же…
– Стоп-стоп, погоди! – Павел нахмурился, положил руки на плечи матери, и его глаза, казалось, заглянули в самую глубину души женщины, аж мурашки вдоль ее спины промчались с топотом. – Здесь пропадают люди? Но ведь вроде ничего такого ты мне не рассказывала – ни раньше, ни теперь!
– А что тут рассказывать, сынок, – Марфа попыталась отвести взгляд, но у нее это не получилось, – случается такое порой – пойдет какая-нибудь дуреха за ягодами, да и заплутает. А там уже зверье свое дело сделает. Горе, конечно, но бывает…
– Мама, ты сейчас мне врешь, – тихо произнес Павел. – Пропало уже несколько девушек, так? И началось это относительно недавно?
– Да с чего ты взял? – растерялась женщина, испуганно глядя в зеленовато-карие глаза приемыша.
Эти глаза сейчас были какими-то странными. Зрачки растеклись на всю радужку и словно пульсировали, завораживая и притягивая к себе.
– Я вижу.
– Что ты видишь, где?
– В твоих мыслях, мама.
– Ты… ты умеешь читать мысли?!
– Когда настроюсь на человека – да. А сейчас я настроен на тебя. И вижу, что ты боишься. И тебе больно. И ты не знаешь, что делать. И…
Павел нахмурился, наклонился, приблизился почти вплотную к лицу женщины:
– Сигизмунд?! Ты считаешь, что за пропажей девчонок стоит этот барский хлыщ?! И молчишь об этом?!!
– Пусти! – Марфа зажмурилась и вывернулась из-под рук приемыша. – Не смей, слышишь? Не смей больше никогда залезать в мою голову!
– Не буду, если сама все расскажешь!
– А мне нечего рассказывать! Ну да, пару лет назад снова начались рассказы о встречах со Змеем Горынычем, после того как Аленка пропала. Она в твой лес ушла, за ягодами…
– Аленка – это та девчонка, с которой я когда-то встретился?
– Она самая. Она после этой встречи уже не боялась в Змеев… ну, то есть в твой лес ходить, всем говорила, что ты нестрашный и вообще не змей никакой…
– Умница!
– Ну вот она и исчезла первой. И так ее и не нашли. А потом еще несколько деревенских исчезло, и городские две девчонки тоже в прошлом году пропали…
Павел со свистом втянул воздух, прикрыл глаза, а затем медленно, еле удерживаясь от крика, произнес:
– Почему. Ты. Мне. Никогда. Об этом. Не говорила?!
– А зачем? – Марфа очень надеялась, что удивление ее выглядит искренним. – Люди часто пропадают.
– А затем, мамочка, что одна из пропавших в прошлом году городских девушек была моей девушкой!!!
– Твоей?! – Вот теперь удивление было действительно искренним. – Да откуда у тебя могла быть девушка? Ой… прости, сынок…
– С Моникой мы были знакомы через Интернет. И я люблю ее, понимаешь?! И весь этот год я думал, что она вышла замуж за Гизмо!
– Да она даже разговаривать с ним не хотела…
– А он обиделся, да? – вкрадчиво уточнил Павел, снова перехватив взгляд матери. – И решил наказать ее…
– Нет, нет, нет!!! – Марфа зажмурилась и затрясла головой. – Вон из моей головы!
– Прости, мама, больше не буду. – Павел устало опустился на траву и прислонился спиной к стволу дерева. – Я узнал все, что хотел. Ты… иди, мама.
– А ты? Что будешь делать ты?
– А я найду твоего воспитанника и побеседую с ним.
– Не надо! Мой мальчик не имеет отношения к пропаже этих несчастных!
– Твой мальчик? – Павел прищурился и склонил голову, словно прислушиваясь к чему-то. – А я? Разве не я твой мальчик?
– Павлушенька, родненький! – Марфа упала перед приемышем на колени и умоляюще запричитала: – Не ищи встречи с Сигизмундом, не надо! Это не он! Да, кровь у него дурная, его отец – насильник и маньяк, но сын ведь за отца не отвечает! Он просто разбалованный очень, и все! Он не мог! Не мог девочку твою… Господи, да за что же мне все это!!!
Женщина ничком упала на траву и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
А Павла буквально придавило к земле тяжестью этой застарелой боли, горя, отчаяния.
Он присел рядом с Марфой, приподнял ее, прижал к груди и начал покачивать, словно маленькую девочку, монотонно напевая что-то неразборчивое и внушая той, кого он считал матерью, покой и умиротворение.
И рыдания ее постепенно начали затихать. Но Марфа еще минут двадцать сидела, приникнув к широкой и такой надежной груди приемного сына, рядом с которым ей было тепло, спокойно и уютно.
Чего она никогда не ощущала, находясь рядом с Сигизмундом.
– Спасибо тебе, хороший мой, – прошептала женщина, поднимая заплаканные глаза на приемыша. – Как хорошо, что ты у меня есть!
– А кто я тебе, мама Марфа? – тоже шепотом спросил Павел. – И кем тебе приходится на самом деле Сигизмунд?
Ознакомительная версия.
