Раздался звонок в дверь. Фалькон запер шкаф и пошел открывать. В дверях стояла сеньора Крагмэн в черном льняном топе и расклешенной юбке; концы алого шелкового пояса свисали сбоку. Она держала в длинной белой руке пластмассовый термос.
— Я подумала, инспектор, что вам захочется кофе, — сказала Мэдди. — Крепкий, как варят только в Испании. Никаких американских помоев.
— Я думал, Америка совершила кофейную революцию, — пробормотал он, размышляя о другом.
— Америка пыталась, — отозвалась она. — Но ничего нельзя гарантировать.
Фалькон впустил ее и закрыл дверь, отсекая нападение немыслимой жары. Он не желал этого вторжения. Мэдди достала чашки с блюдцами. Хавьер окликнул Ферреру, но та отказалась от кофе. Они прошли в кабинет Веги и сели за стол. Мэдди курила и стряхивала пепел в блюдце. Она не пыталась начать разговор. Ее физическое, а скорее сексуальное присутствие заполнило комнату. Фалькона все еще мутило, и ему нечего было ей сказать. Он пил кофе, собираясь с мыслями.
— Вам нравится коррида? — глядя поверх его головы, спросила Мэдди, как раз когда молчание стало невыносимым.
— Раньше я часто ходил смотреть, — ответил он. — А вот теперь не был уже… год с лишним.
— Марти не любит, — продолжала она. — И я попросила Рафаэля. Мы ходили несколько раз. Я не все поняла, но мне понравилось.
— Многим иностранцам не нравится, — буркнул Фалькон.
— Меня удивило, насколько быстро я притерпелась к жестокости. Когда в шкуру быка вонзилось первое копье пикадора, казалось, такое невозможно принять. Но, знаете, это обостряет зрение. Ты не понимаешь, как размыта наша повседневная, скучная жизнь, пока не попадешь на корриду. Там все четко. Все ясно. Как будто вид крови и предстоящая смерть пробуждают в тебе атавистическую зоркость и свежесть восприятия. Когда на арену выбежал третий бык, сияние крови, бьющей из особенно глубокой раны и стекающей по ноге быка, было не просто терпимо, но и будоражило. Мы должны адаптироваться к насилию и смерти, вам так не кажется, инспектор?
— Я помню что-то вроде ритуального восторга на лицах марокканцев в Танжере, когда в праздник Айд-Эль-Кебир забивали жертвенного барана, — сказал Фалькон.
— Должно быть, коррида — продолжение тех древних ритуалов, — заметила Мэдди. — Она вызывает восторг… но здесь есть и кое-что еще. Например, страсть и, конечно… секс.
— Секс? — удивился он. Вчерашнее виски всколыхнулось в желудке.
— Прекрасные мужчины в облегающих костюмах так грациозно выступают, играют всеми мускулами перед лицом страшной опасности… возможно, смерти. Это вершина сексуальности, вам не кажется?
— Я все это вижу иначе.
— Как же?
— Я хожу на корриду смотреть на быков, — сказал Фалькон — Бык — всегда центральная фигура. Это его трагедия, и чем он отважней, тем трагедия острее. Тореро — статисты, они сообщают представлению накал, демонстрируя силу и отвагу быка, а в конце убивают его, обеспечив нам, зрителям, катарсис.
— Я американка, мне это не очевидно, — отозвалась она.
— Национальность тут ни при чем, — сказал Фалькон. — Некоторые испанские тореро тоже понимают это все иначе. Они уверены, что их задача — подавить быка, даже унизить его и продемонстрировать свою мужскую силу.
— Я это заметила, — сказала Мэдди. — Когда они дразнят быка своими гениталиями…
— Да-а-а, — нервно протянул Фалькон. — Даже на лучших аренах зрелище довольно часто превращается в пародию. В наше время нечасто увидишь греческую трагедию, скорее мыльную оперу.
— И как же нам не растерять отвагу в этом мире?
— Нужно сосредоточиться на важных вещах. Таких, как любовь. Сострадание. Честь… и тому подобное.
— Сейчас эти понятия представляются почти архаическими. Такое… романтическое средневековье, — возразила она.
Молчание. Фалькон услышал: Кристина Феррера вышла из дома и прошла за окном кабинета.
— Вчера вы сказали мне кое-что по-английски, — начал он, желая от нее избавиться.
— Не помню, — призналась Мэдди. — Вас это разозлило?
— Быть веселей. Вы пожелали мне быть веселей.
— Да, но сегодня все иначе, — сказала она. — Я вчера вечером прочла в Интернете вашу историю.
— Вы поэтому пришли сегодня утром?
— Я не собираюсь ворошить грязное белье, что бы вы ни думали о моих фотографиях.
— Честно говоря, я решил, что истории ваших объектов, причины их внутренней борьбы вас не заботят.
— Я не доискиваюсь причин. Это не имеет отношения к моей работе.
— К моей, к сожалению, имеет, причем самое непосредственное. И мне пора вернуться к моей работе, сеньора Крагмэн. Так что, если вы позволите…
В холле позвонили в дверь. Он пошел открывать.
— Простите, инспектор. Дверь захлопнулась, — извинилась Феррера, стоя на пороге.
Мэдди Крагмэн неторопливо проплыла между ними. Феррера прошла в кабинет следом за Фальконом. Он снова сел в кресло.
— Рассказывай, — велел Фалькон, глядя в окно и гадая, что было нужно Мэдди Крагмэн.
— Сеньора Вега страдала маниакальной депрессией, — сказала Феррера.
— К тому же у нее были проблемы со сном.
— Целая батарея лекарств лежит в прикроватной тумбочке ее мужа.
— Вчера она была заперта, и мы не обратили внимания…
— Например, литиум, — продолжала Феррера. — Это психотропное средство. Возможно, он пытался контролировать ее действия и сам давал ей лекарства… когда считал необходимым. Однако в ее шкафу я нашла запасной ключ от его тумбочки и припрятанные восемнадцать таблеток снотворного. Холодильник тоже наводит на мысль о навязчивом неврозе: он набит шоколадом и мороженым под завязку. Такое количество не способен съесть маленький ребенок.
— Что скажешь про их супружеские отношения?
— Вряд ли они занимались сексом, учитывая ее состояние. И потом, он пичкал жену таблетками, — сказала Феррера. — Вероятно, свою порцию секса он получал где-то на стороне… Что не мешало ей покупать бесконечное количество соблазнительнейшего белья. Этакое белье и святого заставит воспламениться!
— А о ребенке она хоть иногда вспоминала?
— Кто знает… Рядом с кроватью стоит фотография — она с сыном сразу после его рождения. Выглядит потрясающе — сияющая, красивая и гордая. Думаю, Лусия часто на нее смотрела. Фотография напоминала о женщине, которой она когда-то была.
— Послеродовая депрессия?
— Не исключено, — согласилась Феррера. — Предпочитала не выходить из дома. Под кроватью штабеля почтовых каталогов.
— Она часто оставляла ребенка на ночь в доме соседки.
— Трудно смириться с тем, что жизнь вот так утекает, — сказала Феррера. Тут ее взгляд упал на чашку со следами помады. — Этой соседки?
— Нет, другой, — ответил Фалькон, качая головой.
— Лусия не похожа на заботливую мать.
— Так что, по-твоему, здесь произошло? — спросил Фалькон.
— В доме так и веет отчаянием. Можно поверить, что Вега решил покончить с собой и был вынужден убить жену, чтобы избавить ее от страданий.
— А зачем сворачивать ей челюсть?
— Чтобы она отключилась.
— Для чего такая жестокость? Наглотавшись всех этих таблеток, она скорее всего и без того была в отключке, — не согласился Фалькон.
— Возможно, он ударил жену, пытаясь пробудить в себе ярость и желание убивать.
— А может быть, она услышала звуки предсмертной агонии мужа и застала убийцу врасплох. И с ней пришлось расправиться, — сказал Фалькон.
— Где блокнот, в котором сеньор Вега написал записку?
— Хороший вопрос. Его не нашли. Но он мог написать и на старом клочке бумаги, завалявшемся в кармане халата.
— Кто купил очиститель для труб?
— Горничная не покупала, — ответил Фалькон.
— Известно, когда его купили?
— Нет. И если он куплен в супермаркете, проследить покупку вряд ли удастся.
— Похоже, в ту ночь сеньора Вега, как обычно, была одна и решила себя побаловать. Она много времени проводила в одиночестве и по части баловства была большой мастер.
— Душевная болезнь обрекает человека на одиночество, — назидательно произнес Фалькон.
— У нее была коробка любимых видеокассет и компакт-дисков. Все про любовь. Один диск еще торчит в проигрывателе. Позвонила соседка, значит, за ребенком присмотрят. Никаких обязательств. Когда муж вернулся домой?
— Говорят, он обычно приезжал довольно поздно… около полуночи.
— Все сходится: в дом, где тебя не ждут, возвращаться не торопятся, — сказала Феррера. — Сеньора Вега, вероятно, услышала звук подъезжающей машины… нет, не за этими окнами. Значит, она услышала, как муж заходит в дом из гаража. Остановила фильм и побежала наверх, оставив тапочки. Потом Вега лег рядом с ней…
— Откуда ты знаешь, что он лег? На снимках подушка не смята.
— Но покрывало и одеяла откинуты… Выходит, он собирался ложиться…
— И что-то его отвлекло.
— Нельзя ли узнать в телефонной компании, не звонил ли кто-то еще после соседки?
