Ознакомительная версия.
Эрика так и не поняла, считает он то, другое время лучше или хуже нынешнего.
— А Франц? — спросила Эрика и так и осталась сидеть с полуоткрытым ртом.
Чем больше рассказывал Аксель, тем лучше она понимала, как мало знает о своей матери.
— И Франц… Я не особенно одобрял дружбу брата с Францем. В нем была какая-то злость, даже ненависть. Нет, это не тот человек, с кем мне хотелось бы дружить. Ни тогда, ни сейчас.
— А сейчас что он делает?
— Живет в Греббестаде. Если выразить в двух словах, мы выбрали разные дороги. — Аксель произнес эту формулу сухо, если не сказать презрительно.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что я посвятил жизнь борьбе с нацизмом, а Франц хочет повторить историю, на этот раз на шведской земле.
— Но откуда тогда взялась эта медаль? — Эрика даже наклонилась к Акселю, но на лицо старика словно упал занавес — оно сделалось строгим и непроницаемым.
— Медаль… Сейчас пойдем и попробуем ее найти.
Он встал и, не оборачиваясь, двинулся к выходу. Эрика в растерянности последовала за ним. Что она такого сказала, от чего он вдруг замкнулся?
В холле Аксель остановился у двери, которую Эрика раньше не заметила, и взялся за ручку.
— Наверное, лучше будет, если я пойду один, — сказал он дрогнувшим голосом.
Эрика поняла, куда ведет эта дверь. В библиотеку, где убили его брата.
— Может быть, в другой раз? — Ей опять стало неудобно, что она пристает к человеку в тяжелый для него момент жизни.
— Нет, лучше сразу, — жестко сказал Аксель, но тут же повторил более приветливо: — Лучше сразу. Сейчас вернусь.
Он исчез в библиотеке, тщательно прикрыв за собой дверь. Эрика осталась в холле, прислушиваясь к скрипу выдвигаемых ящиков. Хозяин вернулся буквально через две минуты.
— Вот. — С тем же непроницаемым выражением лица он протянул ей медаль.
— Спасибо, я… — Эрика запнулась. — Спасибо большое.
Сжимая в кармане медаль, она шла по той же гравиевой дорожке и чувствовала, что Аксель смотрит ей вслед. На секунду у нее возникло желание вернуться и попросить извинения за свою бестактность, но именно в это мгновение раздался звук захлопнувшейся двери. Она повернулась — на крыльце никого не было.
Фьельбака, 1943 год
— Это трудно себе представить! Как Пер Альбин Ханссон может быть таким трусом! — Вильгот Рингхольм треснул кулаком по столу так, что рюмка с коньяком задрожала.
Его раздражала медлительность жены. Вечно так с бабами — пока сам не сделаешь, не дождешься.
— Бодиль! — крикнул он, но ответа, к своему удивлению, не получил. Он вкрутил окурок в пепельницу и заорал изо всех сил: — Бодиль!!!
— Сбежала твоя половина? — хохотнул Эгон Рудгрен.
Яльмар Бенгтссон тоже засмеялся. Эта дура превращает его в посмешище! Надо что-то делать. Он уже собрался встать и навести порядок, как на пороге появилась его жена с нагруженным подносом.
— Извини, что задержалась, — сказала она, потупив глаза, и поставила поднос на стол. — Франц, ты не мог бы…
— Нет! — рявкнул отец. — Не мог! Он уже взрослый парень, нечего ему заниматься бабьими делами. Пусть побудет с нами и послушает, может, ума немного поднаберется! — Он подмигнул сидевшему напротив сыну.
Тот невольно выпрямился. Ему в первый раз позволили присутствовать на деловом обеде отца. Обычно после десерта следовало поблагодарить и выйти из-за стола. Но сегодня отец настоял, чтобы он остался. Его распирала гордость. Прекрасный вечер становился все лучше.
— Ну что, несколько капель коньяку? Что скажете, ребята? Пацану на той неделе стукнуло тринадцать, так что самое время попробовать коньячку.
— Самое время! — ухмыльнулся Яльмар. — Давно уже самое время. Мои сорванцы причащаются с одиннадцати, и, я бы сказал, только на пользу.
— Вильгот… ты и в самом деле считаешь, что… — Глаза жены расширились от ужаса.
Муж демонстративно налил большую рюмку коньяка и протянул Францу. Тот глотнул и закашлялся.
— Не торопись, паренек, коньяк надо смаковать, а не глотать, как лошадь.
— Вильгот…
— А ты что здесь делаешь? — Его глаза потемнели. — У тебя что, на кухне работы нет?
Она хотела что-то сказать, но молча посмотрела на сына. Тот победно поднял рюмку.
— За твое здоровье, мать!
Провожаемая хохотом, она вышла на кухню и закрыла за собой дверь.
— О чем мы говорили? Да, этот Пер Альбин — о чем он думает? Ясно как божий день — мы должны поддержать немцев.
Эгон и Яльмар согласно кивнули.
— Грустно это, — проникновенно сказал Яльмар. — Даже в эти тяжелые времена Швеция не может выпрямить спину и следовать шведским идеалам. Мне стыдно иногда, что я швед.
Все покачали головами и отхлебнули коньяку.
— О чем я думаю? — спохватился Вильгот. — Мы же не можем лакать коньяк под селедку! Франц, сбегай принеси холодного пива.
Через пять минут порядок был восстановлен. «Туборг» из погреба прекрасно гармонировал с бутербродами с селедкой. Франц улыбнулся от уха до уха, когда отец откупорил бутылку и протянул ему.
— Я уже внес кое-какие деньги и вам рекомендую. Как не поддержать правое дело? Гитлеру сейчас нужны хорошие люди.
— Да, дела вроде идут неплохо! — Яльмар отсалютовал бутылкой. — Мы работаем на пределе — спрос на руду как никогда. Можете говорить о войне что хотите, но как деловой проект она вне конкуренции.
— А если мы еще заодно избавимся от жидовской нечисти, лучшего и желать нельзя. — Эгон взял еще один бутерброд. Поднос пустел на глазах. Он откусил большой кусок и повернулся к Францу. — Ты должен гордиться своим отцом, парень, — сказал Эгон, продолжая жевать. — Таких, как он, не много осталось в Швеции.
Все посмотрели на Франца.
— Еще бы, — сказал он, смущаясь.
— Слушай, что отец говорит, он знает жизнь. Ты небось понимаешь — у тех, кто поливает грязью немцев, у самих нечистая кровь в жилах. Цыгане, валлоны… полно всяких. Ничего удивительного, что они ставят все с ног на голову. Но твой-то отец — человек бывалый, он знает, как мир устроен. Мы же видим, как жиды и прочие пришлые хотят все забрать в свои руки, чтобы о настоящей, чистой Швеции и памяти не осталось. Нет уж, Гитлер на верном пути! — Эгон так разгорячился, что начал брызгать слюной.
— Хорошо, господа, поговорим о делах. — Вильгот со стуком поставил бутылку на стол.
Франц слушал еще минут двадцать, потом неверной походкой поплелся в спальню и лег, не раздеваясь. Комната завертелась перед глазами. До него доносились звуки мужских голосов в гостиной. И он заснул в счастливом неведении — откуда ему было знать, каково будет наутро.
Йоста глубоко вздохнул. Наступала осень, а это означало, что гольф постепенно сходил на нет. Хотя еще довольно тепло, можно рассчитывать недели на три, в лучшем случае — на месяц. Но он знал, как это бывает осенью. Дождь — три-четыре дня долой. Гроза — пара дней пропала. И холод — то еще ничего, а то пробирает до костей. Один из недостатков Швеции. Впрочем, достоинств, которые возмещали бы эти недостатки, он тоже особо не замечал. Разве что сюрстрёминг…[8] Да и то — ничто не мешает взять с собой две-три банки и уехать хоть в Испанию. От каждой страны надо брать лучшее.
В отделе, слава богу, было все тихо. Мельберг ушел выгуливать свою дворнягу, Мартин и Паула уехали в Гётеборг допрашивать Франца Рингхольма. Рингхольм… Йоста давно пытался вспомнить, где он слышал эту фамилию, а сейчас вспомнил. Журналист из «Бухусленца». Он потянулся за газетой на столе и на второй же странице увидел статью, подписанную именем Челль Рингхольм. Языкастый черт… как его только терпят местные политики и власти. Конечно, совпадение может быть и случайным, но фамилия не такая уж частая. Может, сын того Франца Рингхольма? Йоста на всякий случай заложил эти сведения в память — могут пригодиться.
Но сейчас он должен заняться другим. Йоста опять вздохнул. С годами он довел свои вздохи до степени высокого искусства. Может быть, дождаться Мартина? В таком случае Мартин часть работы возьмет на себя… и вообще, у него появляется свободный час, а может, и два, если Мартин с Паулой решат сначала поесть.
Какого черта, выругался Йоста про себя, и ему стало неловко. Нет, надо покончить с этим делом. Он надел куртку, сказал Аннике, где его искать в случае чего, спустился в гараж, взял машину и поехал в Фьельбаку.
Позвонил в дверь и обругал себя за глупость. Ребята же наверняка в школе, а родители на работе. Йоста повернулся и хотел уже уйти, как дверь открылась и появился Адам с красным носом и слезящимися глазами.
— Заболел?
Мальчик кивнул, в подтверждение звучно чихнул и вытер нос платком.
— Пдостудидся, — сказал он голосом, не оставляющим сомнений насчет состояния его носоглотки.
Ознакомительная версия.
