Вот и сейчас я шепнул своему импресарио: «Сыриха!» – а сам быстренько двинулся к лифту. Мой менеджер встал грудью на пути Вероники Климовой. Хотя гражданка успела подойти ко мне почти вплотную. И я разглядел, насколько она хорошенькая: юная, стройная, с большущими глазами. Будем надеяться, что те уроды, что за мной наблюдают, не посчитают, что я уже связался с террористами.
Я вошел в лифт и благополучно вознесся в свой пентхаус, оставив Сименса разбираться с «террористкой». Он меня опять прикрыл.
А спустя десять минут импресарио поднялся в мой номер и со смехом стал рассказывать, как девчонка стремилась пробраться ко мне. Даже деньги ему сулила. Обещала ему неформальную и неофициальную экскурсию по городу и окрестностям – с последующим, можете себе представить, посещением сауны с девочками! А в конце Сименс дал мне конверт с письмом, которое она передала. Не смущаясь своего друга, я вскрыл послание.
Здравствуйте, Алексей!
Меня зовут Вероника Климова. Вам может показаться, что я преследую вас. Но это не так. Нам с вами нужно повидаться. Обязательно. И это больше нужно не мне – а вам. Это касается и вашего прошлого, и вашего настоящего, и вашего будущего. Я могу, и очень серьезно, помочь вам. А главное, рассказать вам о вашем же прошлом, о котором вы находитесь в неведении.
Далее шли ее номера телефонов – оба мобильных – и приписка:
Мне показалось, что за вами следят. Возможно, вы также боитесь встречи со мной. Гарантирую, я буду одна. Даю сто процентов: я не желаю вам зла и не замышляю ничего дурного. Я буду ждать вас каждый день ровно в 23.00 у памятника погибшим рыбакам.
И все равно: я не собирался встречаться с Климовой. Зато поздним вечером уже в постели моего пентхауса меня опять накрыла волна тоски.
И грусть моя, видит бог, не связана была ни с симпатичной (но запретной для меня) «террористкой», ни с могучей (и тоже запретной) Варей. Ни с притязаниями конторы, ни с тем, что Варвара, столь понравившаяся мне, никогда, вероятно, не сможет быть моею.
Я думал о том, что все, казалось бы, у меня в жизни есть – любимая работа, деньги, верный помощник, – а счастья нет. И еще – я вспоминал о маме. Ах, зачем, зачем же она умерла – такая красивая и молодая! И почему ей не смог помочь отец? И почему я не помню ни одного из тех событий – обрыв, бушующее море, – где же я был тогда? Ох, беда, беда. Когда ты исцеляешь душевные язвы людей, часто приходится сталкиваться с тем, что со своей собственной болью ты оказываешься один на один, и помочь тебе ровным счетом некому.
Это как с родинкой у меня на щеке. Растет потихонечку и растет. А вывести я ее не в силах, хоть и пытался. Получаюсь сапожник без сапог. Врач никак не исцелится сам.
В какой-то момент я ощутил, что в случае со своим прошлым я получил вызов судьбы, на который должен ответить. Ну, почему я, столь легко прозревающий жизнь своих клиентов, не могу увидеть, что творится с моей собственной? Почему столь глухой барьер стоит вокруг судьбы самого дорогого для меня человека – моей мамы?
Я закрыл глаза, сосредоточился и опять попытался ее преодолеть – эту преграду, не пускающую меня к прошлому.
Море, скалы, обрыв, двадцать с лишним лет назад, конец восьмидесятых… Мама, шторм, муть и злость у нее на душе… Низкое небо, стремительно несущиеся облака… Она подходит к обрыву – но я не вижу ее лица, не вижу, в чем она одета… Не вижу, не вижу, что происходит с нею дальше… И может быть – кто рядом?..
Картинку перед моим внутренним взором как будто застилает серой, грязной пеленой – и на душе у меня расплывается муть, хмарь и холод. Дальше меня не пускают.
Господи, неужели Вероника действительно что-то знает? И чем-то мне поможет?
В воинской службе есть один существенный нюанс. Здесь крайне редко хвалят, практически никогда не выносят благодарностей, чрезвычайно нечасто вручают ордена и присваивают внеочередные звания. Зато ругают, наказывают, снимают стружку, пропесочивают – всегда, постоянно, сплошь и рядом. Не случайно мой любимый начальник полковник Петренко любит приговаривать: «Высшая мера поощрения: не дать пенделей».
Вот и я взялась за дополнительную работу в Энске не ради того, чтобы выслужиться перед начальством или, допустим, заработать поощрение. И делать это никто меня не заставлял. Больше того: я была совершенно уверена, что если все пройдет, как надо, мои старания останутся совершенно никем не замеченными. Я о них даже в частной беседе полковнику Петренко рассказывать не буду. Но вот если случится что, меня непременно спросят – мой командир в первую очередь: «А почему ты, Варвара, не изучила как следует личности своих объектов? Что ты вообще там делала, в Энске, все это время? Булочки ела? В море купалась?» Полковник может быть ядовитым, и ему, ради красного словца, будет наплевать, что я булочек, во имя фигуры, не ем уж восемь лет, а в море купаться в октябре явно холодно.
Я и принялась изучать энский, детский период жизни Данилова. А также прошлое его родителей, которые уже ушли из жизни. Но главное внимание я посвятила личности Вероники Климовой. Тем более что меня реально волновало: зачем она вдруг отправилась к Данилову на прием? Что это? Случайность? Подспудная, непроизвольная тяга одного биоэнергооператора к другому? Или вдруг – это самое ужасное, намеренное, нацеленное движение двух иных к слиянию?
Досье местного отдела оказалось крайне скупым, чтобы ответить на эти вопросы, и потому я начала под разными легендами собирать информацию в фирме, где трудилась Вероника, среди ее друзей и даже молодых людей.
Личность Климовой, с точки зрения общечеловеческой, вырисовывалась не самая благостная – ну, да я ж ведь не замуж за нее собралась. Очень амбициозная, но, правда, работоспособная. Весьма умело сходящаяся с людьми и контактирующая с клиентами – но при этом не ставящая их в грош. Рассказали, к примеру, мне о случае, когда Климова, чтобы исправить косяк своего коллеги, во-первых, уговорила, уболтала взбешенного клиента не идти в суд, а дать фирме еще один шанс. А во-вторых, в течение тридцати шести часов безвылазно и без сна и отдыха торчала на участке заказчика, чтобы привести все в порядок. В итоге все было сделано тип-топ и чики-пики, клиент оказался в восторге – однако в своей фирме (как ее там, «Тамариск»? «Бересклет»?) Климова потребовала, чтоб уволили накосячившего приятеля, а ей самой выписали премию в размере двух окладов. Что интересно, и то и другое было сделано. Примерно так же – жестко – девушка расправлялась и с поклонниками. К примеру, требовала, чтобы каждый имел «минимальный порог состоятельности»: захотелось ей в кафе/ночной клуб/бар – отведи! А если нет, пусть, как Вероника говаривала, «идет в ж…пу». И никаких компромиссов: потерпи, дорогая, я, мол, завтра зарплату получу. Один раз не смог – убирайся.
Впрочем, я ведь не сочинение про Веронику как представительницу современной молодежи собиралась писать. Меня интересовали инфернальные способности гражданки. Амбициозность и практицизм Климовой делали более вероятным тот факт, что она использует свои магические возможности для собственных целей. Существовала ведь вероятность, что Вероника просто не помнит, что с ней случилось в столичной гостинице «Дружба народов». И, кстати, вероятность немаленькая. Когда мы исследовали наших подопечных, установили (я прочитала в совсекретных отчетах): единичный акт проявления экстраординарных способностей зачастую воспринимается самим биоэнергооператором как нечто обыденное, само собой разумеющееся. А порой они необъяснимым образом даже забывают о своих талантах. Так что Данилов, который стал развивать собственный дар и, более того, зарабатывать с его помощью, – случай редкий.
Тема была скользкая, и расспрашивать следовало с особенной осторожностью – не дай бог, наведешь саму энергооператоршу и ее окружение на идеи. Однако мне рассказали крайне настораживающий факт. В последнее время Климова увлеклась спортом. Особенно футболом. В том смысле, что не играет, а болеет. Притом она не имеет ничего общего с фанами, что бегают на стадионы, обвязавшись шарфиками. Нет, Вероника не фанатела – но просиживала в барах и букмекерских кафе. И при этом – разбиралась в командах, игроках, котировках. И – внимание! – делала ставки. Как правило, совсем небольшие, на грани нижнего предела. Редко – чуть выше. Триста рублей, пятьсот. И – это самое неприятное – ей, как говорили, способствовала исключительная удача. Девушка, как правило, все время выигрывала. Понемногу. Не так, что вдруг поставит на победу Андорры в матче с Испанией – и та неожиданно победит. Но вот когда играли Испания с Голландией, «Динамо» со «Спартаком» или «ЦСКА» с «Зенитом» – то есть команды, равные по силам, – она практически всегда срывала куш. Небольшой – но он в подобных встречах и не мог быть большим. Ставила пятьсот рублей – получала тысячу-полторы.
