К некоторому моему удивлению, Джик и Сара тоже приехали подготовленными. Из багажника своей нанятой на время скачек машины они достали стол, стулья, напитки и еду, после чего пояснили, что все не так сложно, просто нужно знать, где что заказывать.
– У меня есть дядя, – сказала Сара, – который у нас на Западе получил прозвище «Бар-молния». От момента торможения до наливания первой рюмки у него проходит ровно десять секунд.
«Она и вправду старается, – подумал я. – Не просто приспосабливается, но действительно хочет все поправить. А если и делает над собой усилие, то так, чтобы это не было заметно».
На ней было оливкового цвета летнее пальто, в тон к нему шляпа с широкими полями, которую она придерживала, чтобы ее не снесло ветром. Новая Сара, красивая, более непринужденная и не такая трусливая.
– Шампанское! – откупорил Джик бутылку. – Бифштексы и пироги с устрицами.
– И как только я потом смогу вернуться к какао с черствыми тостами? – спросил я.
– По крайней мере, обзаведешься телом, чтобы можно было худеть. Мы расправились с закусками, спрятали остатки в багажник и с чувством, будто принимаем участие в массовом религиозном обряде, вместе с толпой проследовали в святая святых – на трибуны.
– Во вторник будет еще хуже, – заявила Сара, уже несколько раз видевшая подобные празднества. – День Мельбурнского кубка – всенародное гулянье. В городе три миллиона жителей, и половина из них мечтает попасть сюда. – Она старалась перекричать гул толпы.
– По-моему, они сошли с ума, не лучше ли остаться дома и посмотреть состязание по телику, – заметил я, с трудом переводя дыхание после того, как шедший рядом мужчина, открывая на ходу банку с пивом, очень чувствительно ударил меня локтем по почкам.
– В Мельбурне трансляции по телевидению не будет, только по радио.
– Неужели? А почему?
– Потому что устроители хотят, чтобы пришло как можно больше зрителей. Трансляция идет на остальную Австралию.
– С гольфом и крикетом то же самое, – грустно сказал Джик. – И нельзя даже по-человечески сделать ставку.
Мы прошли по узкому проходу, а потом по унаследованным нами билетам – через другие ворота в спокойные воды зеленой прямоугольной площадки для членов клуба.
«Как у нас в День дерби, – подумал я. – Точно такая же победа воли над погодой. Горящие глаза и раскрасневшиеся лица под серым небом. Непромокаемые плащи на нарядных платьях, зонтики над цилиндрами». Когда я рисовал болельщиков на скачках в дождь – а мне случалось делать и такое, – они, рассматривая картину, откровенно хохотали. Зрители на ипподроме, конечно, понимали, что плохая погода не может лишить их удовольствия, и они могли бы заиграть на трубе и в бурю… «Тоже интересно, – размышлял я. – Почему я никогда не нарисовал болельщика, играющего в бурю на трубе? Это было бы символично даже для Джика!»
Тем временем мои друзья вступили в спор относительно первого заезда. Как выяснилось, у Сары в области скачек стаж был не меньше, чем у мужа, и она не соглашалась:
– На той неделе в Рендвике трек был разбит, но и здесь после дождя очень нетвердое покрытие, а Бен Ган любит вырываться вперед…
– Так ведь его обошел только Бойблу, и тот же Бойблу пришел с большим отрывом в Корнфилдском кубке.
– Пусть будет по-твоему, – снизошла Сара, – но для Виноградника все равно слишком мягко.
– Будешь ставить? – спросил у меня он.
– Я не знаю лошадей.
– Разве это имеет значение?
– Ладно. – Я посмотрел график заездов. – Поставлю два доллара на Генератора.
Они подняли головы и оба спросили:
– Почему?
– Если сомневаетесь, то ставьте на одиннадцатый номер. Однажды я почти во всех заездах выиграл на этом номере.
Они стали смеяться надо мной и заявили, что я могу просто подарить свои два доллара букмекеру или сдать в ФУТ.
– Что-что?
– Филиал управления тотализаторами.
Оказалось, здешние букмекеры занимаются только текущими ставками. Они не имеют больших фирм, как в Англии. А все внеипподромные заведения, где принимают ставки, подчиняются ФУТ, который значительную долю прибыли снова вкладывает в скачки. Скачки здесь богатые, ипподромы процветают, ФУТ, по выражению Джика, является национальным грабителем страны.
Мы сделали ставки, уплатили деньги, и Генератор победил один против двадцати пяти.
– Начинающим всегда везет, – объяснила случившееся Сара.
– Он не начинающий, – засмеялся Джик. – Его из спортшколы выгнали за букмекерство!
Они порвали свои билетики, помудрили над следующим заездом и пошли платить. А я поставил четыре доллара на первый номер.
– Почему?
– Двойная ставка на половину числа одиннадцать.
– О Боже! – возмутилась Сара. – Умник!
Из черных туч полил дождь, и менее стойкие болельщики начали искать укрытия.
– Пойдемте, – сказал я, – поищем сухое местечко.
– Вы идите, – сказала Сара, – а я не могу.
– Почему?
– Потому что те места для мужчин.
Я засмеялся. Я думал, что она шутит, но выяснилось, что тут не до шуток. Ничего смешного. Около двух третей лучших мест на трибунах предназначалось для мужчин – членов клуба.
– А как же быть с женами и подругами? – спросил я, все еще не веря.
– Они могут пойти на крышу.
Сара, коренная австралийка, не видела здесь ничего странного. Для меня же и, несомненно, для Джика такая традиция была нелепой. Однако он невозмутимо сказал:
– На многих крупных ипподромах мужчины – распорядители скачек расставляют для себя кожаные кресла на застекленных трибунах и устраивают бары с толстыми коврами, где они могут есть и пить как короли, а их жены тем временем едят в кафетериях и сидят на твердых скамьях на открытых трибунах вместе с остальной толпой. И никто не протестует. Кстати, все антропологические группы считают вполне нормальными собственные самые дикие племенные обычаи.
– Я думал, ты любишь все австралийское.
– Нигде не бывает настоящей идиллии, – тяжело вздохнул он.
– А я уже промокла, – пожаловалась Сара.
Мы поднялись на крышу, где на одного мужчину приходилось по две женщины. Здесь было ветрено и сыро. Стояли жесткие скамейки.
– Не переживай. – Сару забавляло, что я поражен таким отношением к женщинам. – Я уже давно привыкла.
– Мне казалось, что Австралия гордится тем, что обеспечила всем одинаковые права.
– Кроме женской половины, – сказал Джик.
С высоты неприступной крепости мы чудесно видели весь ипподром. Сара и Джик криками подбадривали своих избранников, но номер первый финишировал с отрывом на два корпуса при восьми против одного.
– Возмутительно, – заявила Сара, разрывая новую серию билетов. – А какой номер ты выберешь на третий заезд?
– Прости, но меня здесь не будет. Я должен встретиться с одним человеком, который знает Дональда и Регину.
Она достойно приняла удар, но ее непринужденность исчезла.
– Снова… расследование?
– Я должен.
– Конечно. – Она сглотнула и через силу добавила: – Ну… счастливо!
– Ты все-таки замечательная девчонка!
Она не надеялась, что я так действительно думаю, и заподозрила иронию. Но ей все равно было приятно. Я спустился, теша себя воспоминаниями о ее растерянном лице.
С одной стороны площадка для членов клуба была ограничена трибунами, а с другой – проходом для лошадей от загородки, где их седлают, чтобы вывести на смотровой круг. Короткая сторона площадки примыкала к самому смотровому кругу. Так вот, с Хадсоном Тейлором я должен был встретиться в том углу площадки, где лошади выходили на смотровой круг.
Дождь почти утих, так что я мог не беспокоиться за свой костюм. Я добрался до условленного места и ждал, любуясь цветником-газоном.
– Чарльз Тодд?
– Да. Вы мистер Тейлор?
– Хадсон, Приятно познакомиться. – Мы обменялись рукопожатиями.
Его рука была сухой и крепкой. Лет пятидесяти, среднего роста, худощавый. Приветливый, немного печальные и чуточку раскосые глаза. На нем – и, может, еще на нескольких посетителях ипподрома – была визитка, и он носил ее с такой непринужденностью, как будто это был свитер.
– Пойдемте найдем сухое место, – предложил он. – Сюда, пожалуйста!
Он повел меня. Мы поднялись на один лестничный пролет, прошли вдоль внутреннего коридора, расположенного под трибунами, миновали швейцара в униформе и оказались в удобном зале для членов комитета. До сих пор нам приходилось с извинениями протискиваться между группами нарядно одетых людей, но в баре было тихо и малолюдно. Двое мужчин и две женщины болтали стоя, держа полупустые бокалы. В углу две дамы в мехах громко жаловались на холодную погоду.
– Им нравится красоваться в соболиных манто, – фыркнул Хадсон, беря два стакана шотландского виски и приглашая меня к маленькому столику. – Теплая погода путает им все карты.
– А что, в это время года всегда так?
– Температура в Мельбурне за час может упасть или подняться на двадцать градусов. Так, а теперь о вашем деле. – Он полез во внутренний карман и достал сложенный лист бумаги. – Вот, прошу, здесь написано все, что нужно для Дональда. Галерея называется «Ярра Ривер Файн Артс».
