О Тянь-Шань! Эти горы грозят недостижимостью, их вершины белеют, как шапки степных кочевников, а островерхие гряды словно огромные пики древнего войска. Синий колодец неба, сизые туманы, бродящие по предгорьям на рассвете, даль без конца и края… Север и юг — все смешалось в тебе: ярко-зеленая мурава, зной и холодное дыхание ледников. Кто хоть раз это видел, на всю жизнь оказывается твоим пленником…
Вечерами Костя Дубровин просиживал над потертой географической картой, бредил Пржевальским и Джемсом Куком, биографии которых буквально выучил наизусть. Он хотел поступить в мореходное училище… О любви Дубровина к морю в милиции знал каждый. Когда однажды его наградили именными часами, корреспондент милицейской газеты спросил: «Почему вы поступили в милицию?» Он уже вытащил блокнот, карандаш, но Дубровин огорошил его:
— Никогда я не думал о милиции. Мечтал о море. А в милицию из-за товарища поступил. Убили товарища, с которым вместе хотели поступить в мореходное училище. Собирались ехать экзамены сдавать, а за неделю до отъезда смертельно ранили его. Он служил в уголовном розыске. И я дал себе слово… Знаете «Поэму о ненависти» Георгия Граубина?
Лейтенант убит не на войне,
Лейтенант ночами снится мне.
Это моя рана ножевая,
Ей болеть во мне, не заживая.
Что сказать мне матери, жене?
Лейтенант убит не на войне…
Больше вопросов корреспондент не задавал.
Сколько воды с тех пор утекло, сколько лет с той поры пролетело?
Дубровин подошел к зеркалу — скосил глаза: много седых волос на затылке. Сначала он вырывал их, теперь уже перестал обращать внимание. Стареть не охота, однако.
Дубровин захлопнул книжку, разделся, выключил свет и тихо, стараясь не разбудить спящих, на цыпочках двинулся в спальню. Жена открыла глаза.
— Ты что — не спишь? — спросил Дубровин.
— Так… думаю…
— О чем?
Она подавила вздох:
— Как с Олежкой быть?
— Олюшка… — Дубровин обнял жену. — Пусть поживет пока у нас.
— Скажи, Костя, а может так быть…
Она замолчала.
— Ну?
— Глухарь… Где он?
— На него всесоюзный объявили, Оля. Но, по-моему, он где-то здесь. И, в конце концов, мы нападем на его след.
— Он знает, что Елена умерла?
— Наверное.
— А почему он не уезжает в другое место? Если ты говоришь, что он здесь, значит что-то его удерживает?
— Видимо…
Дубровин увидел — глаза у Ольги странно мерцали в темноте. Он поцеловал ее в щеку, потом в теплые длинные ресницы и почувствовал на губах соленый привкус.
Выскочив из машины, Дубровин почти бегом направился к подъезду. В полутемном коридоре он столкнулся с уборщицей. Загремело ведро.
— Опять вы, полуночники, сидеть задумали, — выжимая тряпку, заворчала уборщица. — Ты, Костя? Шел бы домой, отдохнул.
— Скоро, скоро, тетя Маша, — успокоил ее Дубровин и заспешил по коридору.
— Только вы одни и сидите по ночам из розыска. Иди, иди, там тебя Александр Ильич дожидается, только что приехал.
Дубровин заглянул в кабинет начальника угрозыска — там было темно. Он свернул в узкий проход направо — здесь было еще три кабинета. Самая крайняя дверь открыта. Он услышал громкие голоса: приглушенный шаляпинский бас Александра Ильича Мартынова и тенорок Саши Нестерова.
Дубровин взглянул на часы — четверть девятого. Он усмехнулся, заглянул в дверь.. На рабочем столе Мартынова стояла литровая бутылка молока и маленькая буханочка черного хлеба. Мартынов хрустел подгорелой коркой и разглядывал стакан. На стакане выгравированы цветы. Когда он наклонял стакан, тень от цветов колебалась на молоке. Мартынов пил эти цветы вместе с молоком, но они возникали снова, пока он не осушил стакан до дна.
— Ну, что? — спросил Мартынов.
— Всех владельцев частных «волг» перебрали, — усаживаясь на стул, сказал Дубровин. — Как в воду канула та машина.
— Да и с этим ограблением пока не лучше обстоит, — заметил Мартынов.
В самом деле, таких дерзких ограблений в области не было давно.
Дубровин перебирал в памяти всех известных ему уголовников, которые уже перебывали в местах не столь отдаленных, а также и тех, кто пока еще разгуливал на свободе. Нет, ни на чей почерк не было похоже. Так думали и остальные сотрудники.
— Послушай, — обратился Мартынов к Дубровину. — А не кажется ли тебе… Подожди… Когда было совершено первое ограбление?
— Пятнадцатого мая… — сказал Дубровин.
Начальник уголовного розыска нервно зашагал у окна.
— Ну, ну… конечно, — произнес он, отвечая, видимо, на какие-то свои мысли.
— Вы хотите сказать, что Глухарь появился тринадцатого, и между его появлением и этими ограблениями есть определенная связь…
— Точно, — Александр Ильич приложил руку к глазам, словно пытался рассмотреть нечто в сгущающейся вечерней темноте.
Всякий раз, когда затягивалось «дело» и никак не удавалось напасть на след преступников, Мартынова охватывала злость. Он никогда не восторгался изворотливостью, находчивостью преступников. Хотя эти качества у некоторых из них не отнять, в основном все же уголовники были серые, ничем не примечательные людишки, с низменными инстинктами и стремлениями. Он ненавидел себя за каждый свой промах, ибо это означало, что где-то снова грабили магазины, квартиры, а иногда это означало, что оборвалась чья-то жизнь. В такие минуты Александр Ильич ходил мрачный и неразговорчивый и всегда сам выезжал на место происшествия.
Сейчас он испытывал именно такое вот тяжелое чувство недовольства собой и всеми своими подчиненными. Определенных сдвигов в розыске Глухаря не произошло. Да еще эти дерзкие ограбления!
Начальник уголовного розыска взглянул на Дубровина:
— Ну, что скажешь, капитан?
— Да ничего, товарищ майор. Стихи вспомнились…
— Стихи?!
— Хотите прочту?
— Ну, давай, как раз кстати, — усмехнулся Мартынов.
Голос у Дубровина был неважный, но читал он с чувством. Это было стихотворение «Неизвестные», написанное милицейским поэтом.
У бандитов повадки совиные —
Их пугают солнца лучи,
Не явились они с повинною,
Безнаказанно скрылись в ночи.
Где-нибудь и теперь слоняются
По широкой нашей земле
И над новою жертвой склоняются
В полуночной туманной мгле.
Дубровин замолчал и взглянул на Мартынова. Тот присел у стола и нетерпеливо барабанил пальцами, словно в такт неслышимой песне.
— Ну? Что замолчал? — вскинул он голову.
Дубровин продолжал:
Кто от их руки окровавленной
Успокоился вечным сном?
Инженер, строитель прославленный,
Не успевший достроить дом?
Или мастер диковинной мебели
Перестал в это утро жить?
Иль они сталевару не дали
Плавку первую завершить?
— Да… читал… — хмуро произнес Александр Ильич. — Бандиты не смотрят в трудовую книжку жертвы. Но, знаешь, черви всегда набрасываются на лучшие яблоки. А мы вот сидим здесь, моргаем. Он ведь, наверняка, готовит сейчас новое дело.
— Да, наверное, — повторил Дубровин и вспомнил о недавнем ограблении.
Глубокой ночью преступники подъехали к дому правления колхоза. Здесь находились только сторож и пожарный. Сторожа связали, а когда пожарный поднял крик, его ударили чем-то тяжелым по голове. Ножовкой преступники спилили дужки замков и вскрыли четыре денежных ящика. Но в ящиках оказалось всего десять рублей. Грабители пришли в ярость. Скомканную десятирублевку оперработники потом нашли на полу. Перед тем, как выйти из комнаты, преступники сдернули штору, разорвали ее и, смочив водой, аккуратно обтерли все предметы, к которым прикасались. На бешеной скорости машина умчалась прочь.
Было совершено еще несколько подобных ограблений. Почерк был однообразный, преступники вскрывали только сейфы и объекты ограбления выбирали обязательно за городом. Чтобы уничтожить следы, все предметы обтирались влажными тряпками. Ночью грабители ослепляли охранников ярким светом электрических фонарей.
— Хитрые… сволочи, — со злостью сказал Александр Ильич и, подойдя к окну, повернул ручку приемника.
Комнату заполнила тихая музыка.
— Ты в театр-то ходишь? — спросил он вдруг Дубровина.
Капитан нахмурился.
— На рыбалку третье воскресенье собираемся Александр Ильич. Никак не вырвусь — то дежурство то задание. Дома почти не бываю. Какой там театр.
— Знаю, знаю… — улыбнулся Александр Ильич. — Я к чему веду разговор-то? Может, сходим сегодня в театр. Ну? «Гамлет»… понимаешь? Прямо сейчас и пойдем. За Ольгой заедем.
