– Почему вы не задержали вора?
– И это я пытался сделать, но меня схватил сзади свалил на пол его сообщник.
– Не можете ли вы его узнать по костюму?
– К сожалению, это невозможно, так как я знаю только, что он был одним из сорока разбойников и, очевидно, хорошо сыграл свою роль.
– Это мистер Барнес? – спросил Торе. – Ах, да, конечно. Я, кажется, уже два раза имел удовольствие видеть вас. Вы говорите, что вор был одет разбойником? Это меня интересует, так как и я ношу тот же костюм. Почему вы не потребуете обыска всех, кто носит этот костюм?
– О таком оскорблении моих гостей не может быть и речи, – воскликнул на это ван Раульстон. – Позволить обыскивать моих гостей в моем собственном доме! Нет, уж лучше я заплачу за рубин, чем потерплю это.
– Вы правы, – возразил Барнес, внимательно взглянув на Торе, – к тому же я убежден, что это совершенно бесполезно.
– Как вам угодно, – сказал Торе и поклонившись с презрительной улыбкой, отошел к группе гостей, окружавших мисс Ремзен.
Оставшись с ван Раульстоном, Барнес сказал, что ему незачем здесь дольше оставаться, и раскланялся. Однако прежде чем уйти, он захотел убедиться, тут ли еще Митчель. Он пошел к входным дверям, где оказалось, что человек, поставленный им сторожить, ушел со своего поста, чтобы посмотреть живые картины, так что нельзя было определить, вышел ли кто-нибудь из дому или нет.
«Этот Митчель настоящий артист, – размышлял Барнес, быстро шагая домой. – Такая наглость! Дотянуть до последней минуты срока, а затем совершить дело так, что двести человек могут засвидетельствовать, что преступление было совершено до истечения установленного срока! И к тому еще он позаботился о прекрасном алиби. Лежит больной в гостинице в Филадельфии! Ба! Можно ли положиться на кого-нибудь»!
Вернувшись в свое бюро, Барнес нашел там своего помощника, который должен был сторожить Митчеля в Филадельфии.
– Ну? – сказал он сердито. – Что вам здесь надо?
– Я был уверен, что Митчель вернулся в Нью-Йорк, и поэтому последовал за ним в надежде догнать его или, по крайней мере, предупредить вас.
– Ваше предостережение опоздало, зло уже сделано. Разве вы не могли догадаться телеграфировать мне?
– Я это сделал перед самым моим отъездом. – Действительно, нераспечатанная депеша, не заставшая уже Барнеса дома, лежала у него на столе.
– Ну, хорошо! – угрюмо проворчал Барнес. – Вы тут действительно не виноваты. Негодяю дьявольски везет. А почему вам пришла мысль, что он уехал в Нью-Йорк? Разве он не был болен?
– Я подозревал, что все придумано только для создания алиби; поэтому я остановился в том же отеле и попросил дать мне комнату рядом с моим другом Митчелем. Получив комнату, я открыл дверь в соседнюю комнату и вошел в нее. Она оказалась пустой; птица улетела!
– Поезжайте с ближайшим поездом в Филадельфию и постарайтесь узнать, когда вернется Митчель. Он, конечно, вернется и будет лежать завтра больной в кровати. Это так же верно, как то, что меня зовут Барнесом. Добудьте мне доказательства его тайной поездки, и я заплачу вам пятьдесят долларов. Живо!
XI. Барнес получает несколько писем
Утром 3 января Барнес получил несколько писем, представляющих интерес для нашей истории. Первое, вскрытое им, было следующего содержания:
«Буду весьма обязана мистеру Барнесу, если он соблаговолит возможно скорее прийти ко мне.
Эмилия Ремзен».
Барнес два раза перечел это письмо и затем взял второе:
«Мистеру Д. Барнесу.
Милостивый государь! Позвольте мне напомнить вам разговор, который я имел с вами около месяца тому назад. Я теперь очень сожалею о высказанном мной тогда подозрении, будто мой друг Митчель при-частен к краже на железной дороге. Как вам известно, вчера на вечере у мисс Ремзен была украдена дорогая рубиновая булавка, и мне кажется несомненным, что это дело рук моего друга Митчеля. Я знаю, что он будто бы лежит больной в Филадельфии, но это одно притворство. Ему нетрудно было вернуться сюда, украсть булавку и в ту же ночь вернуться в Филадельфию; это воровство не имело бы для него ничего опасного, особенно если он в заговоре с мисс Ремзен. В пари допускаются все средства, поэтому поручаю вам добыть доказательства, что кража была совершена Митчелем. Я хочу выиграть пари и не стесняюсь издержками, так как если даже мне придется истратить тысячу долларов, то и тогда я ничего не проиграю, раз мне удастся вывести Митчеля на чистую воду не позже года. К тому же победа стоит денег. Прилагаю чек пятьсот долларов на расходы, которые позволяю вам произвести в пределах тысячи долларов. Кстати, считаю долгом сообщить вам, что мое подозрение относительно мистера Торе оказалось безосновательным. Я не имею причины особенно ратовать за этого господина, тем более, что лично мне он весьма несимпатичен, но справедливость требует, чтобы я взял назад свое обвинение. Еще одно: я тогда говорил вам, что партнер, с которым он играл, мне неизвестен. Теперь я ближе узнал его: он хотя и без средств, но человек честный, стоящий вне всяких подозрений. Его зовут Адриан Фишер. В надежде, что вы поможете мне выиграть пари, остаюсь ваш покорнейший слуга
Артур Рандольф».
«Так, так, – размышлял Барнес, – даже Рандольф проник в план Митчеля: притвориться больным в Филадельфии, чтобы обокрасть свою невесту в Нью-Йорке. Но не одно и то же – разгадать хитрость и доказать ее. Он считает Торе и Фишера честными людьми; а я думаю – он ошибается».
Он взял третье письмо и стал его читать:
«Любезный мистер Барнес!
Извините за простоту обращения, которая вызвана единственно моим глубоким к вам уважением. Я только что прочел нью-йоркские газеты, из которых узнал, что у мисс Ремзен украли дорогую рубиновую булавку, которую я ей недавно подарил. Это дело меня сильно волнует, тем более, что, будучи нездоров, я не могу приехать в Нью-Йорк и мне, вероятно, еще несколько дней придется не выходить из комнаты. Не хотите ли сделать мне большое одолжение? Забудьте, что я когда-то презрительно говорил о сыщиках, и займитесь этим делом. Я заплачу вам тысячу долларов, если вы вернете мне драгоценность, и это пустяки сравнительно с ее действительной ценой. Пока посылаю вам чек на двести долларов на первые расходы; дайте мне знать, если этого недостаточно. Желательнее всего было бы для меня, если бы вы сами приехали в Филадельфию, так как личный разговор с вами лучше всего успокоил бы меня, и вы этим весьма обязали бы преданного вам Роберта Лероя Митчеля».
«Да, – сказал про себя Барнес, трижды перечитав письмо, – это хладнокровнейшая наглость, какую только мне случалось встречать. Он предлагает мне тысячу долларов за поиски рубина, который, вероятно, у него самого. Неужели он так самоуверен, что решается насмехаться надо мной? Ехать ли мне в Филадельфию? Я думаю, да… Разговор с ним будет так же полезен мне, как и ему. Но сначала мне следует пойти к мисс Ремзен; может быть, я там что-нибудь и узнаю».
Придя к мисс Ремзен, он был тотчас же принят ею.
– Вы мне приказали явиться, мисс Ремзен? – обратился он к ней.
– Да, мистер Барнес. Не угодно ли вам сесть. Чтобы прямо перейти к делу, скажу вам, что желаю с вами поговорить о потерянном мною рубине, который я, естественно, желаю вернуть. Я заплачу вам тысячу долларов, если вы мне его отыщете.
– Ваше предложение запоздало, мисс Ремзен; я получил письмо от мистера Митчеля с подобным же предложением, а я не могу принять двух вознаграждений за одну и ту же услугу.
– Итак, вы отказываетесь мне помочь?
– Напротив, я приложу все старания открыть вора и вернуть вам вашу собственность; но я не могу принять от вас деньги, и вы должны сами помочь мне, если хотите, чтобы я достиг успеха.
– Я сделаю все, что могу.
– Так прежде всего скажите мне, подозреваете ли вы кого-нибудь? – На лице мисс Ремзен, за которым сыщик внимательно наблюдал, выразилась некоторая нерешительность. – Почувствовали ли вы, как у вас вынимали булавку из головы? – продолжал он, не получив ответа на первый вопрос.
– Да, я почувствовала, но окончательно поняла случившееся только тогда, когда уже все было кончено.
– Почему же вы не оказали сопротивление, не закричали?
Она опять ответила не сразу.
– Я знаю, вы вправе задавать эти вопросы, – сказала она наконец твердым голосом, – и я вам отвечу на них, если вы на этом настаиваете. Но сначала скажите мне, следует ли называть имена, когда имеешь только самые слабые основания к подозрению? Не принесу ли я больше вреда, чем пользы, если ложно направлю ваше внимание?
– Конечно, нельзя отрицать возможности этого; все же я решаюсь на это, доверяясь своей опытности.
– Хорошо; только обещайте мне не делать слишком поспешных заключений и не беспокоить господина, которого я вам назову.
– На это я согласен. Я ничего не предприму против него, пока не буду иметь еще других оснований к подозрению.
