4+20+12.
«В принципе, нет ничего невозможного для человека с интеллектом».
Я польщена. Спасибо, милые, но, кажется, вы начали мне льстить.
3+20+27.
«Звезды предупреждают об опасности потерять тех, кто действительно предан вам».
Я застыла. За это время я уже привыкла так вам доверять. Неужели я кого-то потеряю?
Брось, попробовала я успокоить себя, вполне можно с кем-нибудь поссориться. Это ведь тоже потеря.
Но нехорошее предчувствие меня не отпускало. Кто-то из нас погибнет, устало подумала я. Господи, сделай так, чтобы на этот раз мне никто не был бы предан.
* * *
Мы сидели уже второй час. Мой план приняли все, даже отец Андрей. Больше всего я боялась его реакции. Ведь мой план был связан с мистификацией, а отец Андрей — священник.
Однако именно он удивил меня. Марина спросила:
— Таня, если вы уверены в том, что все это сделано ребятами из шахминской секции, зачем нам устраивать этот спектакль?
— А вы предлагаете подойти к Шахмину и просто попросить его показать, где спрятали ребенка? — ответил отец Андрей вопросом на вопрос. — Если вы видели сатаниста, который сразу вот так вам и признается, покажите его нам.
Отец Андрей… Я смотрела на него и чувствовала восхищение, потому что у этого человека был заряд мужества. Его племянник находился в лапах Виталия Шахмина, а он старался спасти всех от излишнего риска. Я знала, что он женат. Он смотрел на меня с восхищением, но это не было любовью. Я это понимала. Я могла рассчитывать только на христианскую любовь… Но мне хотелось большего.
— Для того чтобы арестовать преступника, нужны неопровержимые доказательства. Если учесть, что по неизвестным причинам Шахмину покровительствует великий и влиятельный Лабутец, то и их, боюсь, не хватит. А времени у нас нет, — пояснила я.
— Лабутец покровительствует потому, что Шахмин вылечил Макса от эпилепсии, — устало сказала Даша. — История с Распутиным… Так что, сами понимаете, все крутится вокруг Макса. А мне его жалко. Дурак он.
Даша горько вздохнула. Несмотря на разногласия, группа спасения мой план приняла. Надо было приступать к его выполнению. Времени у нас было в обрез. И мы вышли в ночь. На тропу войны.
Клавдия Новикова сегодня заснуть никак не могла. Что-то саднило в груди. Страшно ей было уже давно, но сегодня особенно. Слишком в дурное дело она ввязалась. Теперь ничего не изменишь. Ругай себя — не ругай…
Началось все в тот момент, когда она увидела, как этого пацаненка засовывают в машину. Видела и видела, так нет же, приспичило ей потащиться в эту милицию… И чего бабе дома не сиделось?
Именно в этой ихней милиции она ведь и встретила того мужика, который ей в машине увиделся. Пацана, который с ним сидел, не запомнила, а эту харю запомнить проще простого. Лысый, как Фантомас. Глаза сощуренные, рожа неприятная…
Так ладно, дура баба, успокойся. А она решила шантажом заняться… И вот тебе результат. Теперь покоя ни днем, ни ночью.
Клавдея открыла окно. На нее печально уставилась луна. Сегодня луна была круглая и большая. И отчего-то повышала в Клавдеиной душеньке тревогу и тоску. Что-то и жизнь не задалась, и с умом незадача вышла… А ведь Клавдеина-то мать на рабфаке училась. Только ей Боженька мозгов не дал.
— Клавдия…
Господи, что это? Клавдея перекрестилась. «Ладно, — решила она, прислушавшись. — Почудилось. Перепила ты, Клава». Она постояла еще немного и успокоилась. За окном царила полная тишина. Клавдея собралась от окна уйти.
— Клавдия, за что ты нас?
Тьфу, дьявольщина! Голосок был тоненький, как у той девчонки убиенной… «Дак ведь я ж тебя не убивала», — подумала Клавдея и почему-то вслух добавила:
— Я ж тя кормила… За что ж ты ко мне-то явилася? Ты к лысому иди.
— А лысый меня из дому не пускал, — ответил тоненький голосок. — Ты бы, Клавдия, сходила к нему, сказала бы, чтоб он мою куклу Лике вернул.
Ни про какую куклу Клавдея не знала. И Лики никакой там не было. Ну да душеньке ребенка виднее.
— Схожу, — пообещала Клавдея, — ты уж меня, дитятко, прости… Не я погибели твоей желала.
— А ты Марику помоги, — опять тихонечко попросил голосочек.
Тут вдруг зазвенели колокольчики, и голосочек исчез. Грустнее еще стало Клавдее, будто кто проклятие на нее наложил или сглазил. Однако она решила от окошка отойти, а то еще чего привидится.
Прошла на кухню. Включила свет — все не так страшно со светом-то.
— Кукла кака-то… Кака еще кукла-то? — спросила она невесть кого.
Тут вдруг взгляд ее уперся во что-то, лежащее под столом. Она нагнулась и побледнела. Трясущимися руками она достала из-под стола маленькую куклу Барби.
— Батюшки, — простонала Клавдея, — батюшки святы…
Она вскрикнула, подхватила куклу и, отчего-то крепко прижав красотку к щуплой своей груди, выбежала на улицу.
* * *
Она выбежала во двор. Было совсем уже поздно. Никого на улице, как назло, не было. Даже разгульных подростков. Клавдея посмотрела на луну. Ей показалось, что луна ей подмигнула. Она вздрогнула. Сразу захотелось домой. Она даже сделала шаг в сторону дома, но вспомнила, как там было страшно, решила все ж таки остаться на улице.
Присев на лавку, немножко успокоилась. И услышала опять звон колокольчиков. Она резко обернулась на их звук, но никого не увидела.
— Ерунда все, — попыталась успокоить себя несчастная, — мамка говорила, нету никаких призраков…
Со страху Клавдея начала думать, как ребенок. Тихая и пустынная улица подействовала успокаивающе на Клавдею. Где-то вдалеке прогрохотал трамвай.
— Вот и ладно, — обрадовалась его шуму Клавдея, — раз трамваи ходют, призраков точно нету…
Стоило ей только это произнести, как рядом раздалось пение. Пели несколько тонких голосочков. Жалобно. И пели-то гимн церковный. Клавдея этот гимн слыхивала по телевизору. Красивый, аж плакать хочется. Сейчас особенно захотелось. Три детских голоска пели «Иже херувимы»… У Клавдеи защипало в носу, как при насморке…
— Ой, никак Боженька-то есть? А я его, родимого, гневлю…
Клавдея начала тихонько ныть. Со страху в ней проснулись давно утраченные человеческие чувства. Она глянула в глубь улицы и увидела…
* * *
Он стоял в белом хитоне. Его волосы развевались на ветру. Ноги не касались земли.
— Кто это? — не поняла Клавдея и внутренним наитием поняла кто… Как поняла, мелкою дрожью затряслись колени. А Он будто Клавдеин страх уловил, погрозил ей пальцем и начал вверх подниматься. Больше Клавдея ничего не видела. Она начала медленно оседать на землю в глубоком обмороке.
* * *
Очнулась Клавдея, как это ни странно, не на улице, а в комнате. Над ней склонилось бородатое лицо. Клавдея даже не знала, стоит ли ей пугаться. Тем более что человек, склонившийся над ней, был в рясе.
«Святой отец, — подумала Клавдея, — убьют, не иначе… Священника уже вызвали…»
Впрочем, пораскинув мозгами, она подумала, что душегубы к жертвам священников не приглашают.
— Вам было плохо, — пояснил священник, — я нашел вас лежащей. С вами что-то произошло?
— Бесовщина, батюшка, — прошептала отчего-то хриплым басом Клавдея, — призраки одолели.
И она поведала старцу о своих ночных видениях.
— Да тебе это, верно, во сне приснилось, — не поверил ей он.
Да и кто в это поверит? Сама Клавдея, не случись с ней этого, вовек бы не поверила…
— Ей-Богу, не вру…
— Не божись… — сурово ответил тот, — ты, верно, в грехе погрязла. Раз тебе призраки покою не дают.
— Ох, батюшка, погрязла, — радостно согласилась Клавдея, — самой, батюшка, страшно, как погрязла…
— Исповедаться тебе нужно, — решил он. Она была готова расплакаться от его доброты. Схватила руку и прижала ее к губам. Он кивнул.
— И немедленно. Меня тебе сам Господь, видать, послал…
Она кивнула торопливо, и он накинул на ее голову епитрахиль.
* * *
Отец Андрей сидел в это время со мной на кухне. Я слушала, что рассказывает Фреду Клавдея. Через наушник. Отцу Андрею это слышать было нельзя — исповедь есть исповедь. Он не имеет права раскрывать Клавдеины тайны. И так ему, бедному, предстоит исповедоваться в том, что он отдал на время свою рясу Фреду.
* * *
Исповедь была закончена. Клавдея смотрела на отца Фреда благодарными глазами. Она чувствовала, как ей полегчало.
— Ох, батюшка, — аж зажмурилась от этакого облегчения Клавдея, — до чего ж полегчало… Слов нету.
— Теперь, дочь моя, будешь в этом доме весь завтрашний день, — сказал отец Фред. — Это тебе будет епитимья. Из дому не выходить, в окна не выглядывать.
Клавдея несколько раз кивнула — для верности. Она сейчас согласилась бы и на большее наказание.
— А теперь — прощай, и впредь не греши.
