– Мало ли что он утверждает! – сердито воскликнула девушка.– И как только ему не стыдно? Чтобы я!… И зачем мне с ним разъезжать по пляжам? Ведь он все равно на мне не женится. А я не такая, как некоторые…
Но кто эти некоторые, медсестра не договорила.
Поведение Луканиной заставило Гольста задуматься: кто же говорил неправду – Борин или медсестра? Ясно одно: кому-то из них двоих было что скрывать.
Если Борин хотел обеспечить себе алиби, то зачем он назвал Луканину? Скажи любую другую фамилию, и все тут. А может быть, Борин думал, что следователь сразу не поедет к Луканиной и он успеет ее предупредить, чтобы она подтвердила факт их совместной поездки в Серебряный бор?
В любом случае все это нуждалось в проверке, А значит, вопрос – где был Борин в день предполагаемого убийства Амировой и что делал – оставался, увы, открытым. Главное, подозрение Дунайского, что хирург имеет отношение к исчезновению жены, Гольст пока опровергнуть окончательно и категорически не мог.
Следующий допрос Дунайского Георгий Робертович начал с того, что опять спросил обвиняемого, зачем он покрасил полы.
– Ну покрасил,– недовольно ответил Дунайский.– Какое это имеет значение? Соседка моя, Жарикова, тоже покрасила. В чем тут криминал?
– И все же? – настаивал следователь.
– Мне больше нравятся крашеные. Понятно? Практичнее.
– А по-моему, у вас была совершенно другая цель.
Гольст дал Дунайскому заключение профессора по поводу бурых пятен, обнаруженных на ножках стола и на паркете. Георгий Робертович думал: вот теперь, кажется, обвиняемому крыть будет нечем. Следователь наблюдал за реакцией Дунайского, но тот читал совершенно невозмутимо. И молча вернул.
– Группа-то крови вторая,– сказал следователь.– Как у вашей жены…
– Ну и что?
– Почему она оказалась на столе, на полу, под паркетом?
– Я же вам рассказывал. Ну, ударил ее. Вывела она из себя меня со своими поклонниками. По лицу ударил. Из носу так и хлынуло. Еле остановили… Удовлетворены?– Дунайский в упор посмотрел на Гольста и укоризненно покачал головой.– Не понимаю, зачем вам копаться в таких подробностях? Это ведь было наше личное, семейное дело…
– Странно,– сказал следователь.– Вы врач и не могли сразу остановить кровотечение…
– Остановил.
– Но сколько успело вытечь крови! Даже в отдушину натекло…
– У нее слабые сосуды и плохая свертываемость крови,– спокойно ответил Дунайский.
– Ссора произошла в вашей комнате?
– В нашей,– подтвердил Дунайский.
– А почему же кровь и в ванной, под раковиной?
– Она смывала кровь с лица… Вы, надеюсь, тоже умываетесь в ванной? – усмехнулся Дунайский.
«Да, сопротивляется отчаянно,– подумал Гольст.– И главное, умело».
Действительно, свои ответы обвиняемый аргументировал весьма продуманно.
– Ладно,– сказал Гольст,– прошу ознакомиться с заключением еще одной экспертизы.
И он протянул Дунайскому заключение, в котором доказывалось, что линованный в зеленую полоску клочок бумаги, обнаруженный в одном из свертков с частью трупа, по качеству и сорту идентичен найденной в комнате обвиняемого.
– Такую бумагу может купить кто угодно и сколько угодно. И вы в том числе. Хотите, поделюсь адресом? – с издевкой произнес Дунайский, возвращая заключение.– Писчебумажный магазин на Арбате.
– Значит, вы хотите сказать…– начал было Гольст, пряча документ в папку с делом, но обвиняемый его перебил:
– Случайное совпадение.
– Еще одно,– усмехнулся Георгий Робертович.
И дал Дунайскому другое заключение: экспертизой было установлено, что характер разрывов на белье (окровавленная сорочка, трико, обнаруженные в кресле) свидетельствует о том, что эти разрывы возникли при быстром срывании одежды с тела.
– Она сама,– ответил Дунайский.– После того как я разбил ей нос, вернулась из ванной в истерике и стала сдирать с себя все… Ведь в крови…
– Не вяжется,– покачал головой следователь.– Какой силой должна была обладать ваша жена, чтобы разорвать на себе белье…
Дунайский молчал. Георгий Робертович почувствовал, что попал в цель. И продолжал наступать.
– Вы и прежде говорили мне неправду.
– Когда это?– взвился обвиняемый.
– Когда заявили, что Нина взяла с собой все свои вещи. Да еще, мол, и ваши прихватила…
– Я и теперь утверждаю это!
– Столько вещей в один чемоданчик? – покачал головой следователь.– Он был у вас резиновый, что ли?
– И еще узел…
– Узел вы выдумали сейчас.
В ответ на протестующий жест Дунайского Гольст нашел место в протоколе допроса, где речь шла о том, что Амирова покинула дом с одним чемоданом, и дал прочесть обвиняемому.
– Забыл,– хмуро сказал Дунайский.– Попрошу внести дополнение. В сегодняшний протокол… Нина унесла часть вещей в чемодане, а часть – в узле.
– Хорошо,– согласился следователь,– я это запишу… А сам узел? Ну, в чем вещи?
– В простыне.
– Так, вернемся к самим вещам… В числе их вы указали летние туфли. А они были обнаружены при обыске в шкафу. Пожалуйста, вот протокол обыска.
– Перепутал, запамятовал,– пробормотал Дунайский.
– Пойдем дальше… Чем вы объясните, что она не взяла колечко?
– Какое колечко? – спросил Дунайский.
– Серебряное, с бирюзой. Подарок Тамары… Так объясните, как получилось, что Нина оставила его? Ваши часы взяла, а дорогую для себя вещь… Это ведь память о матери, сестре…
– Забыла в спешке.
– А свою любимую пудреницу? Ту, с эмалью?
– Откуда мне знать? – прямо-таки взвизгнул Дунайский.– Женщина есть женщина! Вздор в голове, да и только!
– Вы сказали: женщина… Уж что-что, а пудреницу, кольцо, бигуди, маникюрный набор никакая женщина прихватить не забудет. Тем более, если уходит, как вы сказали, совсем… А ваша жена почему-то все это оставила…
Дунайский сидел, наливаясь краской.
«Опять начнет кричать,– подумал Гольст.– Ну что же, пусть кричит. В спокойной беседе от него ничего не добьешься».
– Стало быть, гражданин Дунайский, ваша жена никуда уходить не собиралась,– не дождавшись ответа, заключил следователь.– И не ушла…
– Значит, я выдумал все? – вскочил обвиняемый.– И что она мои часы, облигации, деньги?… Все сбережения!…
При слове «сбережения» Гольст понял: пришло время выложить еще один козырь. А он был весьма серьезный.
На запрос следователя в Управление Гострудсберкасс Гольсту ответили: 11 июля 1936 года В. И. Дунайский снял со своего личного счета в сберкассе четыре тысячи рублей.
Одиннадцатого июля! За день до исчезновения жены!
Дунайский забрал также и облигации на сумму три тысячи рублей, находившиеся на сохранении в сберкассе.
Но самое важное – 14 июля (на второй день после «побега» жены) деньги – четыре тысячи рублей и облигации на три тысячи рублей – Дунайский снова положил в сберкассу.
– Ограбила, значит? – спросил Гольст.
– Самым форменным образом!
– Простите, речь идет, кажется, о четырех тысячах рублей и облигациях на три тысячи? – задал вопрос следователь.
– Именно о них. Именно!
– Это все ваши сбережения?
– За всю трудовую жизнь…
Дунайский, видимо, что-то уловил в глазах следователя, потому что поспешно поправился:
– Почти все…
– Что-нибудь осталось?
– Кое-что…
– Сколько именно?
– Это мое личное дело! Отчитываться перед вами не собираюсь! – зло бросил Дунайский.
Гольст протянул ему справку из Управления Гострудсберкасс. Тот взял ее брезгливо, словно какое-то гадкое насекомое. Только глянул и швырнул на стол.
– Что вы хотите этим сказать? Что? Да, снял. И снова положил! – закричал он.– А она взяла другие! Другие деньги и облигации! Слышите?
И в дальнейшем на все вопросы Дунайский отвечать отказался. Как тогда, когда Гольст предъявил ему обвинение в убийстве жены.
«Понял, наверное, что круг сужается,– подумал Георгий Робертович.– Теперь будет тянуть время и усиленно подыскивать доводы, которые помогли бы ему выкрутиться…»
Этот допрос заставил Гольста еще и еще раз проанализировать все улики и факты, собранные против Дунайского. Придирчиво критиковал, выдвигал возможные объяснения и версии для каждого из них. В Георгии Робертовиче, как советовал начальник следственного отдела Сапожников, спорили прокурор и защитник.
Может быть, кровь Амировой в комнате Дунайского действительно результат кровотечения из носа после удара? Может быть, Амирова сама сорвала с себя белье? Может быть, кольцо, пудреницу, маникюрный набор и другие мелочи она и впрямь забыла прихватить в результате волнения и спешки? Может быть…
Словом, мало ли что может быть.
Но чем больше Гольст спорил сам с собой, чем глубже вникал в материалы дела, вчитывался в допросы, показания свидетелей и обвиняемого, обдумывал свои личные впечатления, тем крепче становилось его убеждение – убийство Амировой совершил Дунайский.
