— Благодарю вас. Вы, случайно, не знаете, какова была его позиция по ирландскому вопросу? По гомрулю, например.
— Он был категорически против гомруля, — тихо ответила Хелен. Неожиданно ее глаза расширились, и в них что-то промелькнуло, отблеск каких-то внутренних переживаний. Гнева и надежды? Или просто понимания? — Вы думаете, это могли быть фении? Ирландские заговорщики?
— Не исключено. — Питт сомневался в этом; он помнил, что Гамильтон-то как раз ратовал за гомруль. Однако Гамильтона могли убить по ошибке. Темной ночью, когда свет фонарей все искажает… оба убитых были одного роста, примерно одного возраста и практически не различались по цвету волос и типу лица. — Да, не исключено.
— Тогда советую вам поскорее приступить к расследованию, — сказал Джеймс. Он, кажется, немного успокоился. — Мы удаляемся. Моя жена испытала глубокий шок. Я уверен, вы можете получить все необходимые сведения от политических коллег моего тестя. — Он собрался уйти. Его забота о Хелен не простиралась даже до того, чтобы предложить ей руку.
В глазах женщины на секунду появилось выражение глубочайшего страдания, но она быстро справилась с собой. Питт хотел бы сам подать ей руку — ведь будь на ее месте Шарлотта, он обязательно так и сделал бы, — однако помнил о своем месте: он полицейский, а не гость и не ровня. Хелен наверняка восприняла бы это как дерзость; более того, своими действиями Томас только подчеркнул бы бездействие ее мужа. Пока он размышлял, Джеймс стоял у двери и держал ее открытой.
— Вы весь вечер были дома, сэр? — спросил Питт, так и не сумев скрыть раздражение и гнев, которые у него вызывал этот мужчина.
Джеймс явно был удивлен. Он вдруг густо покраснел, и даже в слабом свете от двух зажженных ламп Питт, не спускавший с него глаз, это хорошо разглядел.
Джеймс колебался. Решает, врать ему или нет?
— Не стоит утруждать себя. — Инспектор скупо улыбнулся. — Я могу спросить у лакея. Больше не смею задерживать вас. Благодарю вас, миссис Карфакс. Я глубоко сожалею о том, что принес вам столь печальную весть.
— Мы не нуждаемся в ваших извинениях, лучше идите и займитесь делом! — желчно процедил Джеймс. Затем, сообразив, что излишней грубостью выдал себя, он быстро вышел в холл и даже не удосужился проверить, следует за ним жена или нет. Дверь он оставил открытой.
Хелен встала. Она смотрела на Томаса и решала, говорить ему или нет.
— Я была дома, — сказала она, преодолев внутреннее сопротивление и тут же, кажется, пожалев об этом. — То есть я легла спать рано. Я… я не уверена насчет своего мужа, но… но мой отец действительно получил… письмо, которое встревожило его. Думаю, ему каким-то образом угрожали.
— Миссис Карфакс, вам известно, от кого было это письмо?
— Нет. Думаю, оно связано с политикой. Может, касается ирландского вопроса?
— Благодарю вас. Надеюсь, завтра вы окажете мне любезность и попробуете вспомнить что-то еще. А мы тем временем наведем справки у его помощников и коллег. Вам известно, сохранил ли он письмо?
Она выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок.
— Нет, неизвестно.
— Прошу вас, миссис Карфакс, ничего не уничтожайте. Было бы лучше, если бы вы заперли кабинет вашего отца.
— Конечно. А теперь прошу меня извинить, мне нужно побыть одной.
Питт вытянулся по стойке «смирно». Это был странный жест, но он испытывал искреннюю симпатию к этой женщине, причем не только потому, что она потеряла отца, убитого жестоким способом и при невыясненных обстоятельствах. Его симпатия была вызвана еще и тем, что он чувствовал ее боль, одиночество, порожденное отношением к ней мужа. Вероятно, думал он, она любит его сильнее, чем он — ее, и понимает это. Однако Томасу казалось, что есть нечто большее, какая-то более глубокая сердечная рана, но о ее природе он мог только догадываться.
Лакей проводил Питта до двери, и инспектор вышел на освещенную фонарями тихую улицу. Его не покидало ощущение, что грядут и другие трагические события.
На следующий день констебли принялись за поиски любых свидетелей, которые могли что-либо видеть. Их показания требовались, чтобы уточнить время совершения преступления, выяснить, откуда появился убийца — с северного или южного конца моста, куда он потом направился, ушел он пешком или уехал в кэбе. В большинстве случаев сотрудникам полиции пришлось ждать до вечера, так как те, кто появлялся на улицах ближе к полуночи, днем сидели дома, либо ходили по магазинам, либо навещали кого-то, что означало, что они могут быть где угодно, и даже депутаты парламента находились у себя дома, или в своих кабинетах, или в министерствах.
К середине недели удалось разыскать четырех извозчиков, которые ехали по мосту между половиной одиннадцатого и одиннадцатью. Никто из них не заметил ничего необычного или примечательного, по мосту не слонялись никакие подозрительные личности, кроме проституток, а те, как Хетти Милнер, просто занимались своим ремеслом. Один видел мужчину, продававшего горячие пудинги. Оказалось, что этот торговец из постоянных, однако и он не смог рассказать ничего существенного подошедшим к нему полицейским.
Выяснилось также, что в ночь убийства Этеридж перед уходом общался с несколькими депутатами парламента, а потом они распрощались и разошлись в разные стороны. Никто не видел, следовал за ним кто-либо или нет, и вообще не помнил, как он шел к мосту. Их головы были заняты совсем другим, ночь была темной, было поздно, они страшно устали и мечтали поскорее добраться до дома.
Проделанная за день работа — беготня по городу, опросы, анализ собранных сведений — к полуночи подтвердила только одно: тот вечер был совершенно обычным. Никаких странных личностей вблизи Этериджа замечено не было, ничто не нарушало его душевного равновесия и не побуждало его действовать иначе, чем в другие вечера, когда палата заседала допоздна. Не было никаких ссор, никаких неожиданных сообщений, никакой спешки или неприятностей, он не общался ни с кем, кроме других депутатов, ни с друзьями, ни со знакомыми.
Гарри Роулинс обнаружил мертвого Этериджа через десять минут после того, как несчастный распрощался со своими коллегами у выхода из палаты общин.
Питт сосредоточил свое внимание на личной жизни Этериджа и начал с его финансовых дел. Ему понадобилось всего два часа, чтобы подтвердить свое предположение о том, что тот был чрезвычайно состоятельным человеком и никаких наследников, кроме единственного ребенка, Хелен Карфакс, не имел. Недвижимость ни при каких условиях не могла быть отчуждена у наследницы, обладавшей безусловным правом собственности на дом на Пэрис-роуд и внушительные, не обремененные закладными земельные участки в Линкольншире и Вест-Райдинге.
Питт пребывал в расстроенных чувствах, когда покидал контору поверенных. Даже весеннее солнышко не могло прогнать его плохого настроения. Законовед, маленький педантичный дядечка в очках, крепко сидевших на узкой переносице, ничего не рассказал о Джеймсе Карфаксе, однако его молчание оказалось красноречивее любых слов. Он поджал губы, устремил на Питта грустный взгляд бледно-голубых глаз, а потом поведал только то, что и так станет известно, когда завещание будет утверждено, хотя инспектор ожидал услышать гораздо больше. Правда, он не осуждал его за осторожность: семьи уровня Этериджа нанимают в поверенные только тех, кто обладает безупречной репутацией и ни разу не обманул доверие клиента.
Питт быстро пообедал в «Козле и компасах» хлебом с холодной бараниной и стаканом сидра и, взяв кэб до Пэрис-роуд, проехал через Вестминстер и пересек реку по мосту. Время для визитов было вполне приемлемое, и инспектор не опасался, что зря потратит время, если окажется, что Хелен Карфакс неважно себя чувствует и не может его принять. Главная цель состояла в том, чтобы порыться в бумагах Этериджа и попробовать отыскать то письмо, о котором она говорила, или какую-нибудь другую корреспонденцию, указывающую либо на врага, либо на женщину, считающую себя обойденной, либо на делового или профессионального конкурента — в общем, на кого-нибудь.
Питт вылез из кэба и увидел то, что ожидал: зашторенные окна и темный венок на двери. Горничная, встретившая его, была в чепце из черного, а не, как всегда, белого крепа и без белого передника. Ее так и подмывало отправить инспектора к кухонной двери, которой всегда пользовались торговцы, однако некая смесь неуверенности, страха и пережитого шока вынудила ее выбрать более легкий путь и впустить его в дом.
— Не знаю, сможет ли миссис Карфакс принять вас, — сухо предупредила она Питта.
— А мистер Карфакс? — спросил он, следуя за ней в малую гостиную.
— Он уехал по делам. Думаю, вернется после обеда.
Вы могли бы спросить у миссис Карфакс, даст ли она мне разрешение осмотреть кабинет мистера Этериджа и поискать письмо, о котором она вчера упоминала?
