– И Пусик тоже согласился участвовать, – жарко шепнула Варя мне на ухо. – Я его полночи уговаривала.
– Пусик? А ему это зачем? – удивилась я.
– Ах, Женя, не ему, а мне! Для спокойствия!
– Какого спокойствия?
– Ну как ты не понимаешь! Я же должна быть уверена, что Пусик больше никогда! Ни на кого! Даже не посмо…
Договорить ей не удалось. За дверью Вариной гостиной, из коридора, где вот уже который час резвились Анька с котом Иннокентием, послышался ужасный крик! Нет, не крик – рык, рев смертельно раненного зверя! Этот вопль вынимал у слушателя душу и раздирал ее на части калеными щипцами!
Напуганные сверх всякой меры, мы сорвались с мест и кинулись на ор. Он подозрительно быстро стих, перейдя в злобное фырканье и шипение; однако на смену жуткому крику уже понеслись другие звуки, издаваемые на этот раз Анькой. Она стояла посреди коридора с огромными портновскими ножницами в одной руке и небольшими черными, по виду шарообразными комочками – в другой. Круглую Анькину щеку пересекали четыре свежие царапины, подбородок дрожал, а в глазах – разумеется! – уже собирались крупные прозрачные бусины. Девочка моргнула, и на блузку тут же просыпался соляной град.
– Деточка, что случилось? – закричала Варвара, бросаясь к Аньке, чтобы защитить и укрыть ее своим мощным телом.
– Я нечаянно-о…
– Что нечаянно?
– Нечаянно отрезала-а…
– Ну?
– Коту-у-у…
– Что?!
– Яйца-а…
– Что-о-о?!!
В пароксизме мужской солидарности Пусик и соседский Шурик, побелев, шагнули друг к другу и встали плечо к плечу.
– Как ОТРЕЗАЛА?!
– КАК нечаянно?! – взревели они одновременно.
– Я не виновата-а!..
Из сбивчивого рассказа непутевого ребенка складывалось следующее. Заметив, что длинная черная шерсть кота Иннокентия после его ночных похождений (цель этих интимных прогулок котяра держал в строгой тайне) скаталась, потускнела и вообще приобрела непрезентабельный вид, тщеславная Анька решила привести внешность Иннокентия в порядок.
Для чего она сначала искупала кота (он отчаянно сопротивлялся и плевался мыльной пеной), затем высушила его феном (кот в ужасе затих), а потом вознамерилась расчесать и выстричь многочисленные колтуны, которых наблюдалось особенно много на животе и возле лап. Анька вооружилась огромными портняжными Вариными ножницами, распластала беззащитное животное прямо на своей кровати и защелкала лезвия ми. Донельзя возмущенный такой беспардонностью, Иннокентий усиленно вырывался, вертелся ужом, норовил перекувырнуться на живот – и вот, в один из таких моментов, когда Анька прицелилась на очередной комок шерсти, котяра дернулся особенно сильно, цель сдвинулась, и ножницы сомкнулись в том месте, куда Анька и не метила. Косметическая операция в момент превратилась в хирургическую – от тела несчастного Иннокентия отделились и оказались в Анькиной руке два покрытых шерстью шарика с алыми капельками крови по линии отреза.
– Он меня поцарапа-ал! – ревела неудачливая парикмахерша.
– «Поцарапал»! Да на его месте я бы тебя… – Пусик гневно взбрыкнул ножкой, но недоговорил.
Я же тем временем задумчиво наблюдала за Иннокентием. Он продолжал шипеть и кружиться по квартире, нервно ныряя под столы и кресла. Слов нет, свежекастрированный кот выглядел потрясенным, но все же не до такой степени, в какой, насколько я могла себе это представить, должен пребывать самец после того, как его неожиданно и без наркоза сделали евнухом. Да и крови, если не считать нескольких капель на Анькиной ладони, больше нигде не было.
– Я бы на его месте уже давно вам бы квартиру поджег, как минимум, – не успокаивался Пусик, тоже провожая глазами блуждающего и со свистом матерящегося кота.
Иннокентий, поскольку человеком он все же не был, явно не торопился бежать за спичками. И его поведение становилось все более подозрительным.
Наконец я измерила прищуром расстояние, отделяющее меня от кота, подобралась, подпрыгнула и накрыла собой бедное животное, когда оно оказалось в непосредственной близости от меня. Поднимаясь с пола, я одной рукой держала Иннокентия за шкирку – кот извивался и обругивал всех нас «последними словами», – а другой схватила жертву за ноги и растянула ее прямо на телефонной тумбочке.
Спешно опустив на картофелеобразный нос очки, соседский Шурик склонился над животным и попытался произвести первичный урологический осмотр. Мы затаил и дыхание.
– Я давно подозревал, что все бабы – дуры, – сказал Шурик, выпрямляясь. – Девочку от мальчика отличить не могут!
Пусик нервно захохотал, Анька на секунду перестала шмыгать носом. Мы с Варварой обменялись возмущенными взорами.
– Я требую объяснений! – звенящим голосом воскликнула Варвара.
– А что тут объяснять? Как, говоришь, зовут твоего кота?
– Иннокентий…
– Ну нет, дорогая! В лучшем случае – Иннокентиха! Или Инночка, тут уж кому как больше нравится.
Пусик тоже наклонился над кастратом, тут же разогнулся и с видимым облегчением взял с Анькиной ладони то, что все мы опрометчиво принимали за мужские причиндалы. Он зацепил их кончиками пальцев, поднял над нашими головами и отпустил – шарики медленно спланировали вниз с легкостью простых комочков скатавшейся шерсти, чем, в сущности, они и являлись.
– Ты просто нечаянно выстригла самые большие колтуны, которые, по иронии судьбы, помещались между задними лапами!
– А кровь?.. – всхлипнула Анька.
– Ну, поранила ты его слегка…
– Ее, – поправил Пусика Шурик.
Дама, которую все это время мы называли Иннокентием, чуточку успокоившись, с достоинством сидела на тумбочке и выбрасывала из глаз яростные желтые зигзаги.
– Ну как же… да какая же это кошка? – проговорила Варя в полной растерянности. – У него и поведение такое… отнюдь не дамское!
– Разные бывают женщины, – сказал Пусик с видом знатока и принялся полировать ногти специальной пилочкой.
– Бандитка какая-то! – сказала Варвара, разглядывая кошку со свежим интересом. – Корсарша!
– Как бы там ни было, а перед нами – дамочка. Придется вам пересматривать свое обращение с нею, – резюмировал Шурик.
– Анна, хочешь совет? – с преувеличенной серьезностью обратился к девочке Пусик. – Дай в газеты объявление: «Стригу котов. Возможна кастрация. В общем, как получится!» Большие деньги можешь сделать!
Анька швырнула на пол ножницы и убежала в комнату. Реветь она все еще продолжала, но теперь уже от облегчения.
* * *
Происшествие с котом обсудить не удалось: наглухо закрытая дверь в соседнюю комнату открылась, и в зыбком свете колеблющегося пламени свечи из полумрака нам должен был наконец явиться герой этого вечера. Я приготовилась увидеть кого-то необыкновенного, в ореоле мистики и чертовщины, какого-нибудь графа Сен-Жермена, Калиостро и Дракулу в одном лице – и… увидела всего-навсего обыкновенного мужика, точь-в-точь такого, какого нам описывала Варя: босого, черного, в белых портках и со всклокоченной бородой.
Из-под бахромы этих очень потрепанных кальсон выступали босые ноги с почерневшими, обломанными ногтями – Григорий Распутин, только для бедных. «Пробник»!» – подумала я не без разочарования.
Как видно, мужичка отнюдь не смутило внимание, с каким все его рассматривали, напротив, он только повыше поднял толстую свечу и оглядел всю компанию живыми и черными, как у жука, глазами.
– Начнем, пожалуй, – сказал он самым простым, не «густым» и не «громоподобным» голосом и, даже не поплевав на пальцы, спокойно загасил голой рукой пляшущий огонек свечи. Затем, как будто не заметив впечатления, которое произвело это действие на всех нас, мужичонок ткнул толстеньким перстом в Варвару и приказал ей тоном, не допускающим возражений:
– Ты, мать, первая пойдешь. Греха на тебе много, на свежую голову надо с тобой работать. Остальные, – он задумчиво повел взглядом поверх наших голов, – остальные тоже – как скажу.
И медиум скрылся в темноте смежной комнатенки.
Варвара заозиралась, медленно поднимаясь с места и дыша все тяжелее и чаще. Никто не сказал ей ни слова, и моя приятельница, скрипя половицами, скрылась в таинственной «приемной».
А через несколько минут дверь распахнулась с таким треском, что все мы вздрогнули. На пороге появилась Варвара – но какая! Вся ее полная фигура шла зыбью, а мощная грудь колыхалась, как гора лимонного желе во время землетрясения. Женщина дышала уже с каким-то всхрипом и лихорадочно обводила всех нас глазами, как будто выдавленными из лицевых складок.
– Тебя зовет, – задыхаясь, обратилась она к Ане. Девочка с минуту смотрела на Варю непонимающе, а затем робко, бочком, поднялась с места. – Иди-иди, – гулко хлопнула по хрупкой девичьей спине Варвара. Я поежилась: такой рукой, как у нее, жительницы африканских племен ломают хребет гепарду, невзначай забредшему в их одинокую пещеру.
