Ознакомительная версия.
…У нас тут все говорят о переменах, мы ждем их как манны небесной. Но нам, политическим, труднее. Но ничего, этот день все равно придет».
Зося перевернула листок. Пробежала глазами последние строчки: «Ты мне снилась, Леночка. Я целовал тебя, а ты вырывалась и хохотала…
…Я целую всю тебя, каждый пальчик, каждый твой завиток, каждую складочку на твоем теле, глаза твои и губы… И мою любимую родинку…
…Боже, как я люблю тебя! Как я благодарен судьбе за то, что мы встретились. Я люблю тебя, я так люблю тебя! Я жив любовью, она дает мне силы… Моя жизнь так мало значит без тебя.
Береги себя, Леночка, будь осторожна.
Люблю тебя, думаю о тебе. Навеки твой, Георгий».
Всего семь писем. Последнее, седьмое, было написано другим почерком. «Уважаемая Елена Евгеньевна…» Читать его Зося не смогла.
Она сидела, уронив руки на колени, испытывая боль почти физическую. Незнакомый, давно бесследно исчезнувший Георгий с изломанной судьбой, пережившая его Леночка, чьи осиротевшие, жалкие вещи до сих пор валяются во дворе, никому не нужные письма… Людей нет, а письма остались и кричат о любви… Вылинявшие лиловые чернила, четкий каллиграфический почерк… Сейчас так уже не пишут… и так не любят. Или любят? И нарываются на подлость? И предательство?
Среди писем – сложенный вчетверо плотный листок из книги или альбома. На старинной цветной иллюстрации – Георгий Победоносец на коне, в металлических доспехах, с копьем, которое он держит, как древко знамени. Непокрытая голова склонена к плечу, наивное юношеское лицо задумчиво, сияют голубые глаза, ветерок развевает светлые кудри. И берущая за душу печаль во всем облике, как будто знает он наперед, что нельзя победить Змия…
Зося закрыла лицо ладонями и заплакала. От неприкаянности и одиночества. От жалости, рвущей сердце. От безнадежности. От стыда и страха.
А ночью, лежа без сна, она вдруг подумала: а что, если чудище живет внутри нас? Потому и печален святой Георгий…
* * *
Пятнадцать лет назад Федор Алексеев окончил философский факультет педагогического университета. Поступил в аспирантуру. Собирал материал на диссертацию по теме «Религиозно-философские течения Центральной Европы в эпоху реформизма», а потом вдруг пошел работать в милицию. Причиной столь необычного поступка являлось желание сменить обстановку, а также познать жизнь, вернее, изнанку жизни, для чего надо уйти в народ, как свойственно было старой русской интеллигенции.
Федор Алексеев – интеллигент в четвертом или пятом колене. Прадед его происходил из семьи священника. После окончания духовной семинарии он не принял сана, примкнул к разночинцам и стал писателем. Пописывал в либеральные журналы о ветре свободы, грядущей революции и народовластии.
Дед окончил медицинский институт и, имея от роду тридцать четыре года, погиб от оспы где-то в Средней Азии, куда отправился добровольно, оставив семью. Отец, горный инженер, всю жизнь мотался по экспедициям. Наверное, охота к перемене мест была заложена в мужчинах их рода на генном уровне. Иначе как объяснить более чем странный поступок Федора Алексеева?
Три года назад он распрощался с оперативной карьерой и пошел преподавать философию в местный педагогический университет. И до сих пор не понял, правильно он сделал или нет. Он скучал по следственной работе. С другой стороны, преподавать ему тоже нравилось. Вот если бы можно было совместить то и то, думал иногда Федор. Но там и там работать нельзя, как нельзя сидеть на двух стульях. Или все-таки можно?
Старшекурсники называли его «Кьеркегор», а первокурсники, которые не могли произнести это имя с первой попытки – попросту Егором или Философом. Необходимо заметить, что последнее прозвище было более популярным в университете в силу простоты и демократичности.
Между Федором и студентами царило полное взаимопонимание. Они любили его за справедливость и чувство юмора. Но и зубоскалили, и анекдоты про него сочиняли из-за возраста, для которого не существует авторитетов.
Дело об «убийстве» манекенов оказалось из тех странных и загадочных дел, которыми он с удовольствием занимался. Он не верил, что «душитель манекенов» психопат, ему нравилось придумывать причины, толкающие человека на такие странные, даже экзотические поступки. Федор был уверен, что тот не повинен в убийстве Лидии Роговой. Между этими преступлениями пролегала пропасть. Но… есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… или, другими словами, – чего только не бывает в жизни! Федор напряженно искал сходства, хотя бы самого незначительного, намека, ассоциации, перебирая в памяти случаи из своей прошлой практики, а также сотни страниц криминального чтива. Ожидал едва ощутимого укола интуиции, подсказывающего – вот оно! И не ощущал. «Стар стал, – думал Федор, рисуясь самую малость, – неповоротлив, тяжел на подъем, заматерел… Прав Николай, сыщицкая работа – это вам не лекции читать влюбленным студенткам…»
На следующий день после встречи с друзьями, под вечер, когда над городом опускались ранние зимние сумерки, Федор Алексеев отправился в «Белую сову» – заведение, работающее днем как обыкновенное кафе, а по ночам это был стриптиз-клуб для не слишком крутых ребят из бизнеса, яппи – белых воротничков, молодых людей на содержании у состоятельных родителей и непритязательной богемы.
– Коньяк, соленые орешки, попозже кофе. Кстати, Кристина не появлялся? – обратился Федор к официанту, молодому, расторопному на вид парню. – Давненько мы не пересекались. Как он?
Официант, заслышав о Кристине, улыбнулся Федору, как родному:
– Кристина о’кей, но придется подождать. Он будет позднее.
– Не получится, – ответил Алексеев с сожалением. – Вряд ли дождусь. Время поджимает.
– Вы Федор? – вдруг спросил официант. – Это вы вытащили Кристину из той истории с доктором?
Федор не стал отпираться и скромно кивнул. Слава, однако.
Глаза у официанта загорелись:
– Я вас сразу узнал. Кристина описывал вас, говорит, носит здоровенную шляпу, белый плащ и длинный шарф в черно-зеленую клетку. Может, помощь нужна?
Это был еще совсем молодой парень, не испорченный чаевыми. Федор испытующе смотрел на него.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Но все, о чем мы будем говорить, – не для прессы. – Официант с готовностью кивнул. – Меня интересуют эти люди. – Федор раскрыл кожаную папку и достал две фотографии. – Я знаю, они бывают у вас.
Официант присмотрелся. Конспиративно нагнулся к Алексееву и процедил сквозь зубы, прикрывая рот ладонью:
– Да он и сейчас тут. Правда, один. Вон сидит в углу.
– Спасибо, друг, – громко прошептал Федор. – Я сейчас пересяду к нему, а вы подойдете и возьмете заказ. И ни в коем случае не подавайте вида, что мы знакомы.
Официант снова кивнул. Федор поднялся из-за стола и двинулся к уединенному столику в углу зала, за которым сидел мужчина с фотографии.
– Вы позволите? – спросил Алексеев, останавливаясь рядом.
Дима Сотников, а это был он, вздрогнул и уставился на Федора. Он так погрузился в свои мысли, что не сразу понял, чего от него хотят.
– Да, пожалуйста, – пробормотал он наконец. – Конечно.
Федор уселся за стол. Долгую минуту они рассматривали друг друга.
– Знаете, иногда бывает так тоскливо на душе, – начал Федор. – И словом не с кем перекинуться…
Глаза Димы наполнились слезами.
– И близкого человека нет рядом. Никого нет… Меня зовут Федор Алексеев.
– Дмитрий Сотников, – представился Дима.
– Я бывал здесь раньше, – продолжал Федор. – Приходил сюда с… женщиной… Все здесь напоминает мне о ней.
– Я приходил сюда с Лидой, – сказал Дима печально. – Три… нет, четыре раза. Мы сидели за этим столиком. Лида пила «Амаретто», я – кофе. – Он закрыл лицо руками, плечи его затряслись.
– Коньяк для меня и моего друга, – велел Федор подлетевшему к ним официанту. – Вы обедали сегодня? – обратился он к Диме. Тот не услышал. – Бутерброды с… что там у вас… с икрой? На ваше усмотрение. Два. Нет, четыре. И с копченой колбасой. Пейте! – Он пододвинул рюмку Диме. – За тех, кого больше нет с нами.
Когда они выходили из «Белой совы», знакомый официант отозвал Федора в сторону.
– Мой напарник вспомнил кое-что, – прошипел он конспиративно. – Я думаю, вам будет интересно.
– Я сейчас, – Федор дотронулся до рукава Димы. – Идите, я догоню.
Он догнал Сотникова через пять минут, и они не торопясь пошли вдоль улицы. Федор мел асфальт полами длинного белого плаща. Дима, сунув руки в карманы и ссутулившись, шагал рядом.
– Хорошая погода, – начал Федор. – Прояснилось наконец. Этот парниковый эффект наступил слишком быстро, вы не находите? А ведь никто не верил, что он наступит, правда? И вот, пожалуйста – то снег, то дождь, то плюс, то минус, не успеваешь приспособиться. Смотрите, звезды!
– Да, звезды… – ответил Дима безучастно. – Далекие, равнодушные… Чувствуешь себя таким ничтожным в своей суете. И ни в чем нет смысла…
Ознакомительная версия.
