Так, может, пусть свершится возмездие?
Не зря мне привиделись охотничьи патроны, заряженные кабаньей картечью, нож из рессорной стали, заточенный до бритвенной остроты. Этакий вот бампер из танковой брони, приваренный к «жигуленку», слона сшибет, и никаких следов на нем не останется.
Надо срочно прятать ребят в камеры, не то судить будет некого. Добрые люди просто разорвут их на куски.
Точных сведений у меня нет, но в городе что-то зреет. Чует мое многострадальное сердце.
Срочно по камерам.
Их даже в общую помещать нельзя. Страшно подумать, что там с ними сделают.
Насильников в камерах не жалуют. Там праздник, когда появляется такой вот моральный урод. За решеткой суда ждать не будут.
Ох, ребята, признаваться вам надо, повинные писать.
А мне стоит сегодня же связаться с прокурором и с Шаландой. Пусть отлавливает и в одиночки сажает.
Не то молоток Евдокии Ивановны уже нынче в ход пойдет, с часу на час кровушкой обагрится.
Не зря у закрытых гробов, стоящих во дворе Евдокии Ивановны, уже полгорода толчется. Люди крови хотят.
А на гробах портреты девочек. Они как бы тоже в толпе, среди живых людей. Хорошо, что хоть черепа напоказ не выставили. А ведь кто-то предлагал это сделать, даже настаивал.
Но поставили портреты. Большие, красивые, под стеклом, в рамках. Тоже ведь работа. Отобрать снимки, заказать увеличение, оплатить. Тут настоящий оргкомитет нужен.
Да, Евдокия Ивановна, недооценил я тебя. И ведь открылась, дала знать, что есть ребята, готовые взять в руки и молоток, и нож из рессорной стали, и ружье с кабаньей картечью, сесть за руль «жигуленка» с бампером из танковой брони. После встречи с ним никто не поднимется.
А знаешь, Евдокия Ивановна, дорогая моя помощница и соратница, тебе тоже не мешало бы поберечь себя. Сгущаются тучи, Евдокия Ивановна, чует мое сердце, и над твоей седой головой. Засветилась ты, Евдокия Ивановна. Как бы чего не вышло».
Может быть, кому-то это покажется невозможным, но Пафнутьев по стуку в дверь действительно мог определить, по какому вопросу пришел этот человек. Приблизительно, конечно. Особенно точной его догадка оказывалась в тех случаях, если этот человек пришел не впервые. Если стучал Шаланда, Худолей или секретарша прокурора – тут все было просто. Знакомых посетителей, которые заглядывали к нему частенько, он просчитывал уверенно. Павел заранее мог сказать, по какому поводу скребется в дверь Худолей, зачем ломится Шаланда, какое настроение у секретарши.
Этот человек постучал негромко, но внятно и настойчиво. Пафнутьев ничего на это не ответил, промолчал.
Гость выждал несколько секунд, приоткрыл дверь, просунул в щель розовую физиономию и проговорил негромко, но уверенно:
– Разрешите?
– Входите.
– Ищу Пафнутьева.
– Уже нашли.
– Здравствуйте. Я от Евдокии Ивановны. Она сказала мне, что вы знакомы.
– С детства.
– Даже так! – обрадовался гость.
– Шутка, – с улыбкой сказал Пафнутьев.
– А, тогда ладно.
– Присаживайтесь. – Пафнутьев указал рукой на стул. – Слушаю вас внимательно. Как поживает Евдокия Ивановна? Что-то я давно ее не видел. Уже дня два или три.
– Вся в заботах, в хлопотах. Она очень переживает в связи с тем, что вам удалось установить убийц девочек.
– Но это мои заботы и хлопоты.
– Она все это приняла очень близко к сердцу.
– Передайте ей, пусть заглянет как-нибудь. У нас с ней всегда есть о чем поговорить. Да и она обычно с новостями приходит.
– Вот и я о том же. Она связалась с каким-то юристом. Тот убедил ее в том, что невозможно ничего доказать. Дескать, много времени прошло, все следы преступления исчезли, как говорится, растворились во мгле. Если преступники сами не признаются, то никто ничего доказать и не сможет. А вы как считаете?
– Так она что, взялась доказательства искать?
– В меру сил.
– Напрасно. Не ее это дело.
– Евдокия Ивановна сказала мне, что ей удалось помочь вам. Курточку с уликами доставила.
– Похоже, она не только вам об этой курточке рассказала?
– Возможно.
– А вы, простите, ей кем доводитесь?
– Доброжелатель.
– А зовут вас как?
– Ваня, – помолчав, ответил гость.
– А по батюшке?
– Николаевич.
– А сколько вам лет, Иван Николаевич?
– Скоро тридцать.
– Так вы со Светой почти ровесники?
– Почти.
– У вас с ней что-то было?
– Так, почти ничего. Не успели мы.
– Руки чешутся?
– Все десять лет чешутся.
– Молоток на подоконнике у Евдокии Ивановны видели?
– Я его и подгонял.
– Хорошая работа. Правда, ржавчина небольшая появилась.
– Долго без употребления лежал. Но ржавчина ничему не мешает.
– Мешает, – поправил его Пафнутьев. – Следы оставляет.
– Учту, спасибо, – сказал Иван Николаевич.
– Вот и поговорили. – Пафнутьев тяжко вздохнул.
– Так что мне передать Евдокии Ивановне? Верить тому юристу или послать подальше? Ведь он бывает у Евдокии Ивановны, заглядывает к ней время от времени. Может, на гонорар надеется? Уж больно плюгавенький мужичок тот, который юристом себя называет.
– Уж если заглядывает и продолжает на своем настаивать, то гоните его. Под зад коленом и вслед поленом.
– Хороший совет! – Иван Николаевич усмехнулся. – Надо запомнить. В жизни может очень даже пригодиться.
– Только я могу знать, доказуемо ли их преступление или нет! Больше никто. Потом судья будет решать, а здесь, в этом кабинете, на данном этапе следствия!.. Ты меня понял, да?
– А сейчас убийцы на свободе? Под подпиской о невыезде? Так это у вас принято?
– Нет, у нас принято совсем не так. – Голос Пафнутьева приобрел металлическое звучание. – Со вчерашнего вечера все они сидят в одиночках. Еле уговорил Шаланду – каких-то бумаг ему не хватало. И знаешь, какой довод подействовал? Молоток на подоконнике у Евдокии Ивановны. Я сказал ему, что если не спрячем, то люди сами с ними разберутся. «Так это же будет самосуд!» – ужаснулся Шаланда. И камеры-одиночки нашлись тут же.
– Так это вы их от суда людского упрятали!
– Да им и так по двадцатке светит! Чего тебе-то переживать?
– Не верю! Пойдут восторженные характеристики с мест работы, жены все в больницах окажутся, у детишек тут же обнаружится что-то неизлечимое. Отработанная система! Через год пивком будут лакомиться на проспекте.
– Чушь несешь, – негромко проговорил Пафнутьев. – Полную фигню.
– Будем посмотреть, – проговорил гость. – Время покажет.
– Передавайте привет Евдокии Ивановне. Нам с ней есть о чем поговорить.
– Так я пошел?
– Будут новости, заходите. – Пафнутьев все никак не мог остановиться на чем-то одном, выбрать, обращаться к гостю на «ты» или все-таки на «вы».
– Будут. Обещаю.
– Тогда тем более заходи.
– До скорой встречи, уважаемый Павел Николаевич.
– Будь здоров!
«Вот и ушел странный человек, который назвался Ваней. Он якобы знаком с Евдокией Ивановной, вокруг которой вьется-вертится еще один странный человек, который называет себя юристом и берется предсказывать исход судебного процесса.
Какой вывод напрашивается из всего этого, дражайший мой Павел Николаевич? Ты узнал что-нибудь новенькое? Нет, Паша, ничего ты не узнал. Что-нибудь выпытал у тебя этот нежданный гость? Вряд ли. Ничего он не выпытал. Похвастался, что знает о белой курточке без пуговицы, и был таков.
Так чего же он все-таки хотел?
На этот вопрос может ответить только один человек. Зовут его Евдокия Ивановна.
Ну так что, Евдокия Ивановна, золотая вы моя. Надо бы нам с вами повидаться. И не тогда, когда вам этого захочется, когда у вас созреют вопросы, недоумения, нетерпения. Ведь у вас есть телефон, а у меня – его номер».
Павел тут же набрал этот самый номер и проговорил:
– Евдокия Ивановна? Здравствуйте! Пафнутьев на проводе. Я сейчас еду к вам.
