По этой надо было спускаться пешком.
И вот когда я уже решила, что вообще зря сюда притащилась, то, наконец, увидела возле лестницы неприметную стеклянную будочку, на которой, рядом с окошечком для клиентов, была наклеена яркая картинка – сверкающий золотой змей, обвивающий груду монет и драгоценных камней.
Такой же змей, как на брелоке, который я подобрала возле убитого риелтора…
Значит, тут и обитает тот самый Горыныч!
Золотой змей… Змей Горыныч… Горыныч…
Под картинкой с золотым змеем было напечатано аккуратным шрифтом:
«Срочный ремонт часов и ювелирных изделий».
Ниже было от руки приписано:
«И продажа».
И действительно – за стеклом на полочках были разложены золотые и серебряные цепочки, колечки и кулоны.
Я оглянулась по сторонам и подошла к будочке.
Сперва мне показалось, что в ней никого нет, но окошечко было открыто, а кто же оставит без присмотра ювелирные изделия, пусть даже самые скромные?
Я остановилась возле окошечка, деликатно кашлянула – и тут же откуда-то снизу показалась лысая голова и морщинистое лицо, напоминающее старую черепаху.
Наверняка это и был тот самый пресловутый Горыныч.
Он моргнул, на мгновение прикрыв блекло-голубые глаза морщинистыми черепашьими веками, и проговорил каким-то тягучим голосом:
– С-слушаю вас-с!
– Здрасте! – бодро выпалила я домашнюю заготовку. – Вы моей сестренке цепочку ремонтировали, так вот она порвалась. Непорядок! Надо бы починить!
– Какой сес-стренке? Какую цепочку? – прошипел Горыныч. – Ничего не з-знаю! Квитанция у вас есть?
– Квитанции нет…
– А тогда о чем разговор?
– Да вот же она, эта цепочка! – Я протянула ему цепочку, которую позаимствовала у Василисы.
Он уставился на нее, нахмурившись.
– Ваша работа?
– Похоже, что моя…
«Врет, – поняла я без всякого бокала, – просто работы у него совсем мало…»
Горыныч снова принялся разглядывать цепочку, а я торопливо вытащила из сумки красный бокал.
На стеклянных стенках мастерской заиграли переливчатые рубиновые отблески.
Я провела пальцем по ободку бокала – и снова услышала негромкий, мелодичный звук…
Прежде чем что-то произошло, я сказала Горынычу:
– Кроме этой цепочки, вы порекомендовали моей сестре агента по недвижимости… риелтора…
– Что? – переспросил он, на мгновение оторвавшись от цепочки. – Какого еще риелтора?
– Павла Сыроедова, – ответила я со значением. – Так вот, я хотела сказать, что он…
Договорить эту фразу я не успела, потому что в следующую секунду перестала быть собой.
Теперь я была старым ювелиром, похожим на огромную хитрую черепаху.
По крайней мере, я смотрела на мир его глазами, и саму себя видела со стороны.
Видела худенькую, бледную девицу, которая принесла дурацкую дешевую серебряную цепочку – и заводит разговор про Пашку Сыроедова…
«Откуда она знает про Пашку?
Ох, этот Пашка чересчур много болтает. А ведь мы с ним проворачивали опасные, но прибыльные делишки… особенно последний раз… да вот только Пашка уже два дня не выходит на связь… не хочет ли он переметнуться, найти кого-то другого для продажи?
И ведь твердил ему сто раз, что ни в коем случае нельзя сейчас продавать, говорить про это и то нельзя. Как только слух пройдет, что такое есть, – так сразу все, кому надо, узнают. И кому не надо, тоже узнают. Но нет у него терпения ждать, ох, молодость, молодость, им всегда нужно все. И сразу».
В мои – или не мои – мысли вторгся посторонний звук: телефонный звонок.
Я как будто проснулась, вернувшись в собственное тело, и снова смотрела на Горыныча со стороны.
Жаль, мало успела подслушать…
– Так что насчет этой цепочки?
Горыныч только собрался что-то мне ответить, но тут он тоже услышал телефонный звонок. Он поднес аппарат к уху и недовольно прошипел:
– С-слуш-шаю…
Тут же его лицо переменилось, он откашлялся и проговорил другим, более отчетливым голосом:
– Сейчас подойду… одну минуту…
Тут же он положил телефон к себе в карман и собрался запереть окошечко.
– Эй, – напомнила я о своем существовании. – А как же со мной? Вы про меня не забыли?
– У меня перерыв! – отмахнулся он. – Имею я право на перерыв? Я ведь тоже живой человек! После перерыва, так и быть, разберусь с вашей цепочкой!
– Тогда хоть цепочку отдайте!
Он сунул мне в руку цепочку и закрыл окно.
Потом вышел из своей будки, запер ее и неожиданно быстро для своей черепашьей внешности зашагал прочь по коридору.
Вскоре он свернул за угол коридора.
Я выждала минуту и пошла следом за ним. Отчего-то мне не верилось, что старикан вот просто так пошел вдруг на перерыв, уж слишком серьезное у него было лицо.
Так что я пошла за ним. И успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как он, опасливо оглянувшись, открыл неприметную дверь без всякой надписи и скрылся за ней.
Я быстро подошла к этой двери, прижалась к ней ухом, прислушиваясь…
Из-за двери доносились какие-то странные звуки – пыхтение, скрип, возня…
Я потихоньку приоткрыла дверь – сначала на маленькую щелочку, потом пошире…
За дверью была небольшая комната без окон. Там проходили какие-то трубы, еще я заметила распределительный электрический щит.
В комнате находились несколько человек.
Знаком мне был только один из них – похожий на старую черепаху ювелир Горыныч. Только теперь он был похож не на мудрую, невозмутимую черепаху, а на растерянное, перепуганное существо, которое поняло, что рискует оказаться на столе в виде черепахового супа.
И его можно было понять: Горыныч не мог пошевелиться, поскольку сзади его держал за локти здоровенный детина с короткой толстой шеей и маленькими пустыми глазками.
Перед Горынычем стояла женщина.
Надо признать, красивая женщина – стройная платиновая блондинка в узких коротких брючках и темных очках на пол-лица. В руке у нее был нож с узким длинным лезвием, и этим ножом она щекотала морщинистую шею Горыныча.
– Ты что, старый хрыч, думаешь, – говорила эта красотка, криво ухмыляясь, – я с тобой шутки шутить собираюсь? Ты не представляешь, что я с тобой сделаю, если ты не скажешь, где спрятал камешки! Ты это даже вообразить не можешь!
– Я не з-знаю, о чем ты говориш-шь… – пропыхтел Горыныч. – Не знаю никаких камешков…
– Не знаешь? А по-моему, очень даже знаешь… прекрасно знаешь… ну мне даже нравится, что ты запираешься! Я люблю развязывать людям языки… я люблю делать людям больно… очень больно! Ты не представляешь, как мне это нравится!
Блондинка облизнула губы узким языком.
Мне показалось, что язык этот был раздвоенный, как у змеи. Но этого, конечно, не могло быть…
Я так загляделась на эту дикую сцену, что не заметила, как сзади ко мне кто-то подошел, и опомнилась только тогда, когда прямо над
