ужасный, так что и подруг близких у нее нет.
Так что никто у нас не бывал, и не ходили мы ни к кому в гости. Моих подруг мать тоже не слишком привечала. Вечно ворчала, что только грязь в дом носят или еще сопрут что.
Тут главное было не вступать с ней в разговор: мол, да что у нас красть-то, да и грязи на улице нет, потому что сейчас лето. Ей любые мои ответы были как красная тряпка быку, она тут же заводилась и начинала орать, набирая обороты. И тогда уже отвечать ей было нельзя, но это я поняла со временем.
И чем дальше, тем хуже, в конце концов, я просто перестала с ней разговаривать вообще, так что дома вечно орал телевизор, видно, чтобы заглушить гнетущую тишину в квартире.
Мы сидели каждая в своей комнате, иногда даже ели в разное время. Мать вообще готовить не любила, сварит макароны или пару яиц на сковородку бросит, вот и ужин. А когда меня в школе учили готовить, то она только фыркала – мол, продукты только зря переводишь, есть это невозможно.
Так что ничего удивительного, что я удрала в общежитие, как только поступила в институт.
В общем, в жизни не было у меня ничего интересного.
А тут вдруг нашла в квартире у бабушки бокал. И бокал этот позволяет сделать жизнь хоть капельку интереснее. Хотя, конечно, я не собираюсь читать мысли у всех встречных-поперечных, догадываюсь, что в основном мысли у людей скучные. Но надо же узнать, кто убил Сыроедова, потому что этот капитан уж очень пристально меня разглядывал, наверно, хотел, чтобы я тут же созналась ему в убийстве, и тогда дело можно быстро закрыть. Ага, жди…
На следующий день я пришла на работу пораньше, так что Миша, выглянувший из кабинета, приятно удивился. И тут же загрузил меня работой: сбегай туда, принеси то, найди это…
– И намолоть кофе на семь недель, – проворчала я, прикинув, сколько времени на это все нужно.
– На семь недель не нужно, а заварить можно, – сказал Миша, а я и забыла, что у него отличный слух.
Тут уж я возмутилась и спросила, где Василиса, поскольку если она что и делает в офисе, так это подает кофе начальнику. Миша сказал, что Василиса будет с обеда – отпросилась, мол, к зубному врачу.
Я расстроилась, потому что хотела уйти с обеда, назвав ту же причину, а теперь Миша не поверит.
В конце концов, пришлось сказать, что мне нужно по квартирным делам. Тут Миша поглядел на меня с уважением и даже пообещал дать телефон хорошего риелтора, у жены, мол, есть.
При слове «риелтор» я вздрогнула, но Миша, кажется, этого не заметил.
Итак, я нашла у Василисы в ящике дешевенькую цепочку, у нее полно всякой дряни валяется, порвала пару звеньев и отправилась в торговый центр «Аладдин».
Епископ поднял глаза на молодого аббата.
Тот выглядел достаточно разумным, но в то же время скромным. Впрочем, ему не светило большое будущее – у молодого Ришелье не было ни знатных родственников, ни влиятельных покровителей.
Что ж, кому-то нужно занимать низшие должности в церковной иерархии…
Да, кстати, нужно поговорить с Клодом де Шеврез, он хоть и небольшого ума, зато племянник герцогини. Если отправить его с письмом в Ватикан, герцогиня будет довольна. А у герцогини немалое влияние при дворе…
Правда, молодой де Шеврез неосторожен. Он позволил себе завести интрижку с мадемуазель Нисс, а ею интересуется такая персона, от настроения которой зависит все… но об этой интрижке никто, слава богу, не знает…
Молодой Ришелье взял со стола красный бокал, посмотрел сквозь него на свет. Потом провел пальцем по краю бокала.
Епископу послышался странный звенящий звук…
А аббат понизил голос и проговорил:
– Вы совершенно правы – Клод де Шеврез блестящий молодой человек. У него было бы замечательное будущее…
– Было бы? – переспросил епископ.
– Да, было бы. К сожалению, он неосторожен в связях. Эта девушка… мадемуазель де Нисс… зря он с ней связался…
– Что?!
Епископ округлил глаза, вытер кружевным платком испарину, выступившую на лбу.
Откуда этот молокосос знает про мадемуазель де Нисс?
Молодой аббат прикрыл глаза.
Он увидел богато обставленную комнату и девушку с глазами испуганной газели, сидящую в глубоком кресле, а перед ней, на коленях, – молодого человека с холеным, самоуверенным лицом.
Он что-то говорит девушке и целует ей руки…
И тут же аббат увидел другую комнату – точнее, келью в парижском монастыре.
По этой келье из угла в угол ходит человек в грубой серой сутане, человек с худым суровым лицом и близко посаженными глазами…
Человек, которого знает и боится вся Франция…
Этот человек ходит по своей келье и ломает пальцы от злости и нетерпения…
– Это было бы не страшно, – продолжал молодой аббат вкрадчивым голосом, – если бы этой девушкой не интересовалась известная вам персона. А в этих обстоятельствах у всех заинтересованных лиц могут быть неприятности. Очень большие неприятности.
«Откуда он знает?» – испуганно думал епископ.
– Не важно, откуда я это знаю, – продолжал молодой аббат, словно читая мысли собеседника. – Важно, чтобы это не дошло сами знаете, до кого…
«Что делать? Что делать?»
– Я скажу вам, что нужно делать, – продолжал молодой человек. – Про господина де Шеврез лучше забыть. Вы пошлете в Ватикан меня. Кроме того, вы сделаете все, чтобы передать мне ваш диоцез – Люсонское епископство.
– Но это… это невозможно!
– Это очень даже возможно. Более того – это самое разумное, что вы можете сделать. Вот если вы этого не сделаете – последствия будут самые печальные. Известная вам особа узнает все… и вашу роль в этом деле…
– Что я должен сделать? – обреченно проговорил епископ.
– Вы должны взять лист бумаги и написать на нем: «Настоящим предписываю аббату Арману Жану дю Плесси де Ришелье…»
«Аладдин» был переделан из большого старого, дореволюционного еще здания. На первом этаже были магазины обуви и галантерея, на втором – одежда, на третьем – одежда попроще, на четвертом – спортивные товары, в общем, все как везде.
Я сходу проскочила на второй этаж, магазины в дневное время были пустоваты, и никакого мастера по ремонту ювелирных изделий я не нашла.
На третьем этаже, как уже говорила, в магазинах продавалось полное барахло, но народу тут было побольше. В магазине бижутерии я спросила про мастера, и меня послали на первый этаж.
Там, сказали, прямо под лестницей.
Оказалось, что лестницы две, в разных концах торгового центра.
