— В чем дело, Чезаре? Чем ты недоволен?
Глаза мальчика, черные, с проникающим в душу взглядом, сверкнули, как два уголька.
— Я ненавижу его, папа, — голос звучал бесстрастно. — Ты всегда выбираешь его…
— Ну что ты, Чезаре, — добродушно улыбнулся кардинал. — Сила семьи, как и армии, в верности друг другу.
Кроме того, ненавидеть собственного брата — смертный грех, а у тебя нет нужды подвергать опасности свою бессмертную душу, — он выпрямился, возвышаясь над ними, как гора. Со смешком похлопал себя по внушительному животу. — Меня определенно хватит на вас всех… не так ли?
Родриго Борджа впечатлял как габаритами, так и ростом. Его грубоватое, далеко не аристократическое лицо влекло женщин, темные глаза часто весело поблескивали, нос, пусть и большой, не выбивался из общих пропорций, чувственные губы, с которых обычно не сходила улыбка, вроде бы говорили об открытости души. Едва ли не все считали его одним из самых интересных мужчин своего времени благодаря харизме, невидимой энергии, которую он щедро излучал.
— Чез, ты можешь занять мое место, — предложила Чезаре сестра таким твердым и командным голоском, что кардинал обернулся к ней. Она стояла, сложив руки на груди, длинные белокурые локоны падали на плечи, на ангельском личике застыла непоколебимая решимость.
— Ты не хочешь идти с папой за руку? — кардинал сделал вид, что обижается.
— Я не буду плакать из-за того, что не держу тебя за руку, — ответила она. — И не буду из-за этого сердиться.
— Креция, — в голосе Чезаре слышалась искренняя любовь, — не будь дурой. Хуан просто прикидывается маленьким. На самом же деле он может постоять за себя, — и пренебрежительно посмотрел на своего брата, который утирал слезы шелковым рукавом рубашки.
Кардинал взъерошил темные волосы Хуана, подбодрил его:
— Перестань плакать. Можешь взять меня за руку. — Посмотрел на Чезаре:
— А ты, мой маленький воин, возьми вторую. — Взглянул на Лукрецию и одарил ее любящей улыбкой. — А ты, мое дитя? Что твой папа может для тебя сделать?
Выражение лица девочки не изменилось, на нем не отразилось никаких эмоций. Родриго одобрительно кивнул.
— Ты — истинно папина дочь, и в награду за твои великодушие и смелость ты усядешься на единственное почетное место.
Родриго Борджа наклонился, высоко поднял маленькую девочку и усадил себе на плечи. Рассмеялся от радости. А когда зашагал, в развевающейся, элегантной сутане, его дочь, казалось, превратилась в новую и прекрасную корону, которую сама судьба водрузила на голову кардинала.
* * *
В тот же день Родриго Борджа поселил детей во дворце Орсини в Ватикане, который возвышался напротив его собственного. Его вдовая кузина, Адриана Орсини приглядывала за детьми и следила за тем, чтобы они получили должное образование.
После помолвки ее тринадцатилетнего сына Орсо его невеста, пятнадцатилетняя Джулия Фарнезе, переехала во дворец, чтобы помогать Адриане.
Хотя повседневные заботы о детях теперь лежали на кардинале, они иногда виделись с матерью, которая в третий раз вышла замуж, за Карло Канале. Его выбрал Родриго Борджа, как он выбирал и первых двух мужей Ваноццы, зная, вдове необходим муж, чтобы обеспечить ей — защиту, а дому — приличную репутацию. Кардинал всегда был щедр, но то, что он ей недодал, она получила от двух первых мужей. В отличие от других красивых, но пустоголовых куртизанок, чьими услугами пользовались аристократы, Ваноццу отличала практичность, восхищавшая Родриго.
Ей принадлежали несколько пользующихся популярностью харчевен и загородное поместье, которое также приносило приличный доход. Набожная женщина, она построила часовню, в которой ежедневно возносила молитвы.
По прошествии десяти лет взаимная страсть несколько поугасла, но Родриго и Ваноцца оставались добрыми друзьями.
Не прошло и нескольких недель, как Ваноцце пришлось расстаться и с последним ребенком, Хофре, который все время плакал в отсутствие братьев и сестры. Вот так все четверо детей кардинала Родриго вновь оказались под одной крышей, на попечении его кузины.
Как и положено детям кардинала, несколько следующих лет их обучали лучшие учителя Рима. В список дисциплин входили гуманитарные науки, астрономия и астрология, древняя история и несколько языков, включая испанский, французский, английский и, разумеется, язык церкви — латынь. Чезаре учился неплохо благодаря острому уму и стремлению во всем быть первым, но наибольшие успехи демонстрировала Лукреция, проявляя при этом и силу характера, и способности.
Хотя большинство девочек отправляли в монастыри, где они учились и воспитывались в уважении к святым, Лукреция, с разрешения кардинала и по совету Адрианы, воспитывалась в почтении к музам, и учили девочку те же учителя, которых приглашали к ее братьям. Поскольку она обожала искусство, список изучаемых ею предметов дополнился игрой на лютне, танцами и рисованием. Лукреция прекрасно вышивала на золотой и серебряной парче.
Она с радостью развивала таланты, заложенные в ней природой. Тем самым возрастала ее роль и в планах отца: выдав ее замуж, он собирался надежно скрепить один из союзов, которым предстояло упрочить могущество семьи Борджа. Лукреция обожала писать стихи и проводила долгие часы над строками, посвященными Богу и романтической любви. Должно быть, ее вдохновляли святые, потому что сердце девочки постоянно переполняли слова.
Джулия Фарнезе относилась к Лукреции как к младшей сестре, кардинал и Адриана уделяли ей максимум внимания, так что росла она счастливым ребенком. Любопытная и легко ладящая с людьми, она терпеть не могла дисгармонии и всячески старалась поддерживать в семье мир и спокойствие.
* * *
Одним прекрасным воскресным утром, отслужив мессу в базилике святого Петра, кардинал Борджа пригласил детей присоединиться к нему за столом. Такой поступок требовал немалой смелости, ибо до Папы Иннокентия всех детей церковных иерархов объявляли племянниками или племянницами. Открытое признание отцовства могло помешать назначению на важный церковный пост. Разумеется, люди знали, что у кардиналов и даже у самих Пап были дети (все знали, что они грешили), но, пока сведения эти не становились достоянием широкой общественности и правда доверялась только секретным пергаментам, честь церкви оставалась незапятнанной. В этих вопросах каждый иерарх делал свой выбор, но кардинал терпеть не мог лицемерия. Случалось, конечно, что и ему приходилось лгать или говорить не всю правду. Но ведь он, в конце концов, был и дипломатом.
По столь торжественному случаю Адриана нарядила детей в самое лучшее: Чезаре — в черный атлас, Хуана — в белый шелк, двухлетнего Хофре — в богато расшитый синий бархат. Джулия надела на Лукрецию длинное кружевное платье цвета персика и украсила белокурую головку девочки маленькой драгоценной диадемой.
* * *
Кардинал только закончил читать письмо, которое доставил из Флоренции его старший помощник, Дуарте Брандао. В письме речь шла о неком монахе-доминиканце, известном под именем Савонарола. Ходили слухи, что он — пророк, устами которого глаголет Святой Дух, но кардинала куда больше беспокоило другое: граждане Флоренции гурьбой валили на проповеди Савонаролы и с энтузиазмом реагировали на его призывы. А в своих пламенных речах он бичевал погрязший в плотских утехах и кичащийся своим богатством правящий в Риме папский режим.
— Мы должны приглядывать за этим монахом, — заметил Родриго Борджа. — Великие династии гибли от руки таких вот людей, которые верили, что обладают знанием святых истин.
Брандао, высокий, тощий, с длинными черными волосами и приятным лицом, по первому впечатлению веселый и обходительный, отличался необычайной жестокостью. Прогневавший его человек не знал пощады. Все соглашались с тем, что лучше не числиться в его врагах. Вот и теперь Дуарте, разглаживая указательным пальцем усы, прикидывал, как ему реагировать на указание Родриго Борджа.
— Говорят также, что этот монах последними словами ругал Медичи, и граждане Флоренции ревели от восторга.
Когда в личные апартаменты кардинала вошли дети, разговор прервался. Дуарте Брандао улыбкой приветствовал их и отступил в сторону.
Лукреция с радостным криком бросилась в объятья отцу, но мальчики остались стоять у двери, заложив руки за спины.
— Проходите, сыновья мои, — пригласил их Родриго, держа дочь на руках. — Проходите и поцелуйте папу, — и одарил их теплой улыбкой.
Чезаре подошел к отцу первым. Родриго Борджа усадил Лукрецию на маленький золоченый стульчик у ног и обнял сына, высокого, мускулистого. Отцу нравилась та сила, которую чувствовали его руки. Он знал, что мальчик сможет постоять за себя. Родриго опустил руки, отступил на шаг, окинул Чезаре любящим взглядом.
