– Ой, это же медведь! – воскликнула бы она. А он ответил бы: "Ты знаешь, в моем договоре квартиросъемщика есть пункт, запрещающий держать медведя. Как, по-твоему, ты станешь ему хорошей хозяйкой?" Да только обернулось все по-другому. Они пообедали, посмотрели фильм, а когда он предложил поехать к нему, она неожиданно спросила: "Пол, не могли бы мы где-нибудь выпить? Нам надо поговорить". Говорила, впрочем, только она. Он же сидел, держа в руках бокал вина, из которого не выпил ни капли, пока она объясняла, что раз или два в неделю видится еще с одним человеком, поскольку ни он, Пол, ни она, Сибби, в их отношениях не претендовали на эксклюзив, и вот с этим человеком у нее стало настолько серьезно, что наступил момент, когда она уже не считает себя вправе видеться с кем-то еще. Например, с Полом. Ему пришлось признать, что она выбрала не самый плохой способ распрощаться. Он, конечно, подозревал, что рано или поздно их роман подойдет к концу, но случилось это уж очень рано. Он посадил ее в такси, сам сел в такси и поехал домой, где его ждал медведь. И что теперь? Послать ей медведя? Нет, только не это. Она решит, что он купил ей медведя после того, как она его бросила, в надежде, что она еще передумает. Так что медведь вернулся в шкаф. И остался там. Как выяснилось, избавиться от медведя на удивление сложно. Медведь – не коробка конфет или флакон одеколона. Он не мог подарить медведя кому попадя. Такой подарок можно делать только на определенной стадии отношений. А многие из его романов не доживали до, так сказать, медвежьей стадии. Однажды он едва не допустил серьезную ошибку. Он встречался с одной женщиной, отличающейся очень твердым характером. Звали ее Клаудиа, работала она в библиотеке одной фирмы с Уолл-стрит. Как-то вечером она начала ругать свое бывшего мужа: "Он не хотел, чтобы у него была жена. Он хотел иметь дочь, ребенка, и воспринимал меня только в этом качестве. Я удивляюсь, как это он не покупал мне барби и плюшевых медвежат". А он-то уже собрался подарить ей медведя! Слава Богу, она вовремя предупредила его. Он не любил, когда его подарки прямиком оправляли в контейнер для мусора. И тут же понял, что больше у него нет желания общаться с Клаудиа. Точной причины возникшей неприязни он назвать не мог, но как-то не хотелось знаться с женщиной, которой он не мог подарить медведя.
А потом он увидел смешные карикатуры в магазине на Гудзон-стрит, где продавали охотничье снаряжение, с подписями: "СЛУЧАЕТСЯ, ТЫ ДОБИРАЕШСЯ ДО МЕДВЕДЯ" И "БЫВАЕТ, МЕДВЕДЬ ДОБИРАЕТСЯ ДО ТЕБЯ". Он истолковал их по-своему: рано или поздно, ты будешь спать с медведем.
Наконец, это произошло, в обычный, ничем не запоминающийся день. Он писал рецензию на биографию (Синди Гринстрит: нерассказанная история) и никак не мог добиться желаемого результата. Пообедал он один в греческом ресторане, взял напрокат видеокассету с «Касабланкой», посмотрел фильм со стаканом вина в руке, произнося знакомые фразы вместе с актерами. Вино и фильм закончились одновременно. Он разделся и лег спать в постель. Полежал, дожидаясь прихода сна, но пришла мысль о том, что он, с какой стороны не посмотри, самый одинокий и несчастный из всех его знакомых. Он сел, изумляясь на самого себя. Мысль эта абсолютно не соответствовала действительности. Ему нравилась жизнь, которую он вел, у него был широкий круг общения, он мог назвать многих, куда более одиноких и несчастных, чем он. Винные мысли, подумал он. In vino stupiditas. Он отбросил от себя эту мысль, но сон по-прежнему не приходил. Он ворочался и ворочался, пока шестое чувство не направило его к шкафу. Там уже несколько месяцев терпеливо сидел медведь.
– Привет. Придется вспомнить детство. Тоже не можешь спать, дружище?
Он отнес медведя в кровать. Поначалу чувствовал себя круглым дураком, но с медведем ему стало куда уютнее. А в том, что приносит уют, не может быть ничего дурацкого. Закрыв глаза, он увидел Богарта, хлопающего по спине Клода Райнса.
– С этого момента может начаться большая дружба, – воскликнул Богарт. Пол заснул, не дождавшись продолжения. С той поры каждую ночь, хотя случались и исключения, он спал с медведем. Без медведя он спал плохо. Пару раз оставался на ночь у женщин, но понял, что толку от этого не будет. Одной пришлось объяснять (матери-одиночки с Девятой улицы), что все в особенности его психологии: он не может спать, когда рядом с ним лежит другой человек.
– Да это невроз, Пол, – уверенно заявила женщина.
– Я знаю, – кивнул он. – И пытаюсь избавиться от него с помощью психоаналитика.
Он солгал. К психоаналитикам он не обращался. Была у него мысль поговорить насчет медведя с давним добрым другом, практикующим психоаналитиком, но он решил, что это лишнее. Ситуация напоминала известный анекдот, когда пациент жалуется врачу: "Доктор, мне больно, когда я это делаю!" А доктор вполне резонно отвечает: "Так не делайте!"
Если без медведя он спать не мог, значит, нечего залезать без него в кровать. С год тому назад он поехал в Олбани на симпозиум, посвященный творчеству Орсона Уэллса. Поселили его в отделе «Рамада», и после первой бессонной ночи он всерьез подумывал о том, чтобы пойти в магазин и купить другого медведя. Разумеется, не пошел, но вторую ночь пожалел об этом. К счастью, третьей ночи не последовало. Как только программа симпозиума завершилась, он взглянул на чек, чтобы убедиться, что гонорар выплачен полностью, схватил чемодан, сел в поезд и укатил в Нью-Йорк, где проспал двенадцать часов с медведем в обнимку. А несколько месяцев спустя, собираясь на фестиваль в Пало-Альто, он засунул медведя в дорожную сумку. И каждое утро прятал там, опасаясь, что его найдут горничные, зато ночью спал в свое удовольствие. На утро после ночи с Катрин он поднялся, застелил кровать, убрал медведя в шкаф. Медведь сидел на полке, ни на что не жалуясь. Он снова закрыл дверь. Это не очередной фильм Стивена Кинга, сказал он себе, когда в медведя вселяется чья-то душа и требует, чтобы его вытащили из шкафа. Он мог представить себе такой фильм, мог сесть за стол и написать сценарий. Медведю не нравиться увлечение Пола, он ревнует к женщинам, которые входят в жизнь Пола, и он находит медвежий способ разделаться с ними. К примеру, душит их в своих объятиях. А в конце Пола сажают в тюрьму за убийства. С радостной перспективой провести за решеткой все отпущенные ему дни, которые будут перемежаться с бессонными ночами. А детектив, расследовавший убийства, или даже прокурор, возьмет медведя и бросит его в шкаф, чтобы однажды, непонятно по какой причине, достать его оттуда и взять с собой в постель. Последним кадром стал бы крупный план морды плюшевого медведя, безусловно улыбающейся. Пол постарался побыстрее забыть об этих фантазиях. Ни он, ни его медведь, слава Богу, не жили в мирах Стивена Кинга. В медведе не было ничего живого. И нет нужды убеждать себя, что сработал его какой-нибудь маг, заложивший в него душу, неведомую для посторонних. На бирке ясно значилось, что сделали медведя в Корее, на фабрике, рабочие, которых нисколько не заботило, какой товар выходит у них из под рук, плюшевые медведи, галстуки-бабочки или сетки для бадминтона. Если ему спалось лучше, когда медведь лежал в его кровати, если в компании медведя он находил покой, это касалось его одного. Эксцентричность свойственна каждому человеку. И у всех проявляется по-разному. Его причуда никому не приносила вреда. И тем более незачем наделять медведя чувствами живого человека. Он – лишь элемент этой причуды.
Два дня спустя он оставил медведя в кровати. Голова покоилась на подушке, лапы легли на покрывало. Не потому, что внушил себе, будто медведю плохо в шкафу. Причина в том, что негоже лишать медведя солнечного света. Не только негоже. Нечестно. Когда все люди Америки выходят из своих шкафов, вернее футляров, пристало ли ему запихивать туда медведя? Он позавтракал, посмотрел программу «Доханью», принялся за работу. Оплатил какие-то счета, ответил на письма, подработал эссе для академического ежеквартального издания. Поставил воду для кофе, а пока она закипала, зачем-то заглянул в спальню, где наткнулся на медведя.
– Тут и сиди, – бросил он.
Он заметил, что стал меньше встречаться с женщинами. Ну, не то чтобы меньше. Он с той же частотой приглашал их на просмотры, только отношения с ними становились более платоническими. Он приглашал бывших любовниц, с которыми сохранил дружеские отношения. Женщин, которые не привлекали его физически. Смотрел фильмы в компании друзей-мужчин, коллег. Он начал задумываться, а не теряет ли он интереса к сексу. Вроде бы нет. В постели с женщиной он не сачковал, отрабатывал на все сто. Разумеется, он теперь не оставался у женщин на ночь и перестал приводить их к себе, однако игры под одеялом доставляли ему ничуть не меньше удовольствия. И если случалось это не так часто, как прежде, то могло лишь свидетельствовать о его вступлении в пору зрелости. Секс, наконец-то, занял в жизни соответствующие ему место, так что причин для волнения не было, не так ли?
