Литвин подошел к двери приемной и, осторожно приоткрыв ее, заглянул. Тоня, как звали между собой вечно молодую Антонину Ивановну, секретаршу начальника МУРа, работавшую на Петровке с незапамятных времен, – в одиночестве печатала на машинке. Георгия это вполне устраивало.
– Здравствуйте, Антонина Ивановна, – войдя в приемную, он постарался улыбнуться мило и жизнерадостно.
– Ах, Георгий, – укоризненно покачала головой Антонина Ивановна, – совсем ты себя не бережешь. Пора за ум браться. Женился бы.
– Не могу. Целибат у меня. Обет безбрачия. Как у католического священника. Женюсь – какой сыск? О другом думать буду. А что, очень страшный вид?
– Как тебе сказать… – дипломатично ответила Антонина Ивановна. – Поменьше мелькай в коридорах.
– Само собой… Зачем вызывали не знаете? Может, премия?
– Премию заслужить надо, – наставительно сказала она. – Пока только шанс получить ее.
– У меня и так восемь шансов в производстве. Не знаю, куда деться. С премиями – хуже.
– Расписывайся…
Литвин открыл журнал, поставил подпись, вышел из кабинета и на ходу стал изучать листок.
Это было заявление от гражданина Минова В.П. о «возмутительном бездействии» районной милиции по факту ограбления автомобиля «Жигули». К заявлению прилагался длинный список похищенных вещей «Магнитофон „Саней“ /Япония/ – пятьсот двадцать рублей, меховые чехлы /2 шт./ – по четыреста рублей, приемник „Грюндик“ – четыре сто сорок…» Список замыкала щетка-сметка за семь рублей тридцать две копейки.
«Что-то дорогая щетка», – подумал Литвин. Хотя нельзя было не признать, что над машиной гражданина Минова В.П. кто-то хорошо поработал.
Многочисленные резолюции на заявлении предписывали в кратчайшие сроки принять все меры к розыску похищенного и установлению личности виновного. Среди них выделялась одна, написанная ярко оранжевым фломастером. Именно в ней указывался конкретный исполнитель. Резолюцию эту наложил Трубников.
Настроение испортилось окончательно. Прежде всего сейчас действительно и без того достаточно дел. Не таких уж простых. Это заявление, кроме того, и вовсе не по линии их от дела. Но, указав Литвина в качестве исполнителя, «Граммофон» отрезал все возможности переправить заявление по назначению.
А еще автомобили… В отделе все знали, что он считает их создание «отрыжкой цивилизации», за которую человечеству еще долго придется расплачиваться.
Нет, не от рождения он стал автофобом. Более того, уже в девятнадцать он лихо носился на отцовском «Москвиче», катая замиравших от его мастерской езды симпатичных и пугливых подружек. Копил на собственные «колеса», подрабатывая на тяжелых, но хорошо оплачиваемых работах. И все бы нормально, не попади он в начале своей службы в отдел розыска ГАИ. Вид разбитых машин и печальные судьбы их хозяев стали постепенно подтачивать убежденность в абсолютной полезности личных «стальных коней». Когда же в аварии погиб его друг, у Георгия окончательно сформировалась новая точка зрения относительно автомобилизации. Перевод из ГАИ на Петровку воспринял как дар судьбы. Всем видам транспорта предпочитал метро. В машину садился только в тех случаях, когда дело не ждало. Нет, он просто не признавал индивидуальные автомобили и все!
Как бросившие курить не признают табака. А когда его слишком сильно донимали всякими шутками, он наставительно говорил: «Один мудрый, – не в пример некоторым, – дед говаривал мне, что бог создал человека для того, чтобы он сам ходил по земле. А машина – это от л у к а в а г о…»
И вот «лукавый» подсунул…
Литвин вошел в комнату, сел за стол, поискал глазами плащ. Кто-то из ребят уже повесил его на крючок за дверью. И за это спасибо.
Прикрываясь рукой, он сладко зевнул, выпил анальгинчику и, собравшись с силами, взглянул еще раз на заявление. Надо было хотя бы составить план действий.
Вверху исписанного листа криво и ехидно усмехалась оранжевая резолюция…
Шагая по переулку, Литвин все больше раздражался. Места другого не нашли! Новых районов игл мало? Нет, обязательно свои черные дела здесь, в старой Москве, проворачивать надо.
Литвин был потомственным коренным москвичом. Поэтому старую часть города любил трепетно и нежно. К улицам, переулочкам, домам, тупичкам и скверикам он относился не как к памятникам архитектуры или, скажем, садового искусства далекого прошлого, а как к живому существу, со всеми его слабостями и причудами. Да, собственно, так оно и есть. Только почувствовать эту особенность Москвы трудно. Здесь не помогут путеводители, экскурсии, рефераты. Ее надо чувствовать кончиками нервов. И тогда вдруг все переменится. С лепного карниза улыбнется лукаво изящная нимфа, зашуршат, завораживая, гипсовые крылья летучих мышей, сплетенные в причудливый узор. Тихо и грустно зашумят мудрые деревья маленьких сквериков. Сколько здесь давалось клятв? А вот старенький кривой переулочек. Вроде и не построен, а сам пророс, пробиваясь между домами. Поманит в прохладную свою глубину и неожиданно покажет за очередным поворотом церквушку такой необыкновенной красоты, что и чудо рядом с ней будет мелким событием. И небо над этими домами другое. И сирень над лавочками. И дворики те самые, «поленовские». И воздух чист и свеж, словно нет рядом грохочущей пыльной магистрали. И по утрам выпадает роса…
А тут – преступление.
Участковый остановился напротив серого трехэтажного дома.
– Вот здесь стоял… – он зачем-то притопнул, словно пробуя на прочность старый асфальт, и добавил, уточняя, – Автомобиль, в смысле…
Литвин посмотрел под ноги, на дорогу, покрытую редкими, темными мазутными пятнами с прилипшими к ним желтыми листочками. Взглянул на дома, затененные кронами деревьев, на глухую заднюю стену нового здания старого московского театра из красного кирпича.
Никаких особых следов или тайных знаков. Что найдешь, спустя три дня после совершения преступления?
Все чисто и обыденно. Да, собственно, что – три дня. Он посмотрел в районном управлении материалы дела. Ни отпечатков пальцев, ни надежных свидетелей. Только так, – кто-то что-то слышал, где-то кто-то промелькнул не то в семь, не то полдевятого. Зацепиться не за что – ни уму, ни глазу. А ведь ребята из РУВД грамотно поработали. Грех гражданину Минову на них жаловаться.
– Ну что, интересно? – с заботливой иронией спросил участковый.
Литвин неопределенно пожал плечами.
– Слышь-ка, Пал Степаныч, а старушек, ну, из тех, что на лавочках с утра до ночи сидят, не пробовали поискать? Может, хоть одна какая отыскалась?
– Пробовали, – Кудрявцев, сосавший «Астру», сплюнул прилипший к губе табак, – не сидят сейчас до темна старушки. Захолодало вечерами.
Георгий понимающе кивнул. Еще постояли. Наконец он первым предложил:
– Может, пойдем?
– Пошли, – равнодушно согласился участковый.
Он не скрывал, что считает это дело безнадежным и потому скучал от пустой траты времени. Но вдруг, перекладывая из руки в руку потертую полевую сумку, называемую с незапамятных времен на милицейском жаргоне «лентяйкой», предложил:
– Может, к другому театру сходим?
– Зачем? – удивился Литвин.
– Там такой же случай был. У меня их уже три в этом сезоне.
– Вы, Пал Степаныч, уже по театральному время считаете, – усмехнулся Георгий.
– Засчитаешь… – Кудрявцев злым щелчком отправил окурок в облезлую урну. – Достался участочек!.. Я сначала радовался: повезло наконец, на старости лет. Жилой сектор небольшой, винных отделов мало, пивных и тех нет. Сплошная культура: кино, союзы разные, писателей там, художников, театры. Повышай культурный уровень без головных болей. Так на тебе!.. Лучше бы пивная…
– М-да, – сочувственно протянул Георгий. – Неужели по всем трем никаких зацепок?
– Какой там. Одни заявления да протоколы. Ребята из розыска скоро от пострадавших прятаться будут. А мне куда прятаться? Вроде как привидение по участку машины курочить. Два работника быта-сбыта и из ресторана – один.
– Что ж, по-вашему, они самые богатые, что ли?
– Не знаю, – буркнул Кудрявцев. – Только ежели по сумме ущерба судить, они всю жизнь на эти машины работали, даже не ели, не пили и ходили в чем мать родила.
– И как, похоже?
– Что? – не понял сразу Кудрявцев. – А-а… Нет, не очень. Одеты вполне прилично. В дефицит.
– Понятно…
Они вышли на бульвар и неспешно двинулись по аллее к центру. Впереди чернел старый памятник. Вокруг скамеек громко крича, бегали детишки дошкольного возраста.
– Наряды надо бы усилить, – вяло посоветовал Литвин.
– Наряды… – фыркнул Кудрявцев. – Сколько у меня тут культуры? Одних только театров! Машины тоже, не в одном месте паркуют. Ставят куда ни попадя, где место увидят, там и тормозят. Я что, к каждой машине часового приставлю? Тут не только всей милиции, дружинников не хватит…
