Ремонт был успешно начат, но — увы! — почти сразу же и приостановлен. Потому как никто из них не мог следить за рабочими. А те, пользуясь хозяйским попустительством, все норовили сделать по принципу: косо, криво — лишь бы живо. Такой результат не стоил ни моральных мучений, ни тем более денег, которых с лихвой хватило бы на кругосветное турне. Халтурщики безжалостно изгонялись, однако лучше не становилось… Рабочие приходили и уходили, а нужных людей все не находилось. Сашка, который целыми днями пропадал на службе, почти изверился в своей затее, а Дашка изнемогала под бременем двойных материнских забот. Теща, Лариса Михайловна, работающая учителем в школе, отчего-то именно себя чувствовала ответственной за вялотекущее ремонтное безобразие. Она с нетерпением ждала летних каникул, которые вот-вот должны были начаться, чтобы продвинуть капитальный ремонт хотя бы собственными силами и к осени въехать обратно в свое жилье. Теща Бухину попалась душевная и совестливая, и он ее ценил.
Сашины родители и старенькая бабушка стоически сносили трудности, связанные с рождением двойняшек, увеличением семьи и ремонтом, который каждый в своей жизни должен пережить хотя бы раз. Однако видно было, что и они уже устали…
— Сашуня, — мама постучала в дверь, — иди скорее. Она проснулась!
Старлей наскоро проглотил то, что осталось от бутерброда, хлебнул холодного чая, с сожалением захлопнул книгу и почти бегом отправился в спальню.
— Поздно, — встретила его жена. — Она ее уже разбудила!
Она — это была их старшенькая, Санька. Данька была потише и попокладистее. У Саньки же характер был неизвестно в кого — скандальный до ужаса. Она просыпалась первая, сразу же начинала буйствовать и будила сестру.
— На, подержи. — Дашка сунула ему младшую. — Может, поспит еще…
Саша, укачивая сонно таращившуюся серо-голубыми Дашкиными глазами Дашку-младшую, пошел в кухню.
— Саня, ну куда ты с ребенком! — мама сразу завернула его обратно. — Иди отсюда. Лук же режу…
В гостиной так орал спортивный комментатор, что он, подумав, постучал к бабушке:
— Бабуль, можно к тебе?
— Ах ты моя сладкая, ах ты моя девочка, — заворковала над правнучкой Мария Петровна, выключая телевизор. — Саня, это кто?
— Данька.
— Ну конечно… Данька, а кто же еще… А та скандалистка?
— Ест.
— Ну, иди ко мне, моя хорошая…
Данька увидела знакомое лицо, открыла глаза пошире — и улыбнулась. Улыбка у нее была столь заразительной, что улыбнулась и бабуля, улыбнулся и сам Саша, начисто забыв о том, что будить Даньку раньше времени было не велено. Он почмокал губами, скорчил дочери рожу, потом взлохматил себе волосы и сделал страшные глаза. Вся эта пантомима настолько понравилась младенцу, что Данька засучила кулачками, задвигала ножками и только что не зааплодировала.
Различить дочерей было бы совершенно невозможно, если бы волосы у них на макушках не закручивались в разные стороны — у Саньки вправо, а у Даньки влево. «Левовращающий изомер», — смеялась Дашка над младшей дочерью. Дети были настолько одинаковыми, что сначала это забавляло родителей, а потом не на шутку озадачило. Больше всего Дашка боялась, что дети заболеют и она даст одной дочери двойную дозу лекарства, в то время как другая останется без врачебной помощи вовсе. Эта мысль так крепко засела в ее голове, что Дашка, оптимистка по своей природе, стала необоснованно вздыхать и без видимой причины измерять детям температуру.
Сашка в шутку предложил сделать малышкам тату — с заглавными буквами их имен, но Дашка юмора не поняла — в первый раз в их совместной жизни. И чуть не рассорилась с мужем. Дашка писала стихи, и у нее было развитое воображение. Поэтому она сразу же представила себе, как ее дочерей помечают как… как сортировочным клеймом! Так она Сашке и заявила. Крича в запальчивости, она не слышала его увещеваний и угомонилась только тогда, когда Сашка принялся ее целовать, преодолев перед этим нешуточное сопротивление.
Конечно, волосики, закручивающиеся на макушках дочерей в разные стороны, — это прекрасный маркер, но на головах у них то шапочки, то косынки, и снимать их каждый раз, чтобы проверить, кто есть кто, не очень-то удобно… Чтобы быстро их различать, они решили покупать близняшкам одежки разных цветов. Однако это не решило проблему, а только усугубило ее. Вещички быстро перепутались, и невозможно было соблюсти это правило, особенно когда детей собирала не Дашка, а ее мама или свекровь. Кроме того, сборы обычно сопровождались большой спешкой — чтобы не запарить уже запакованное одно дитё и не простудить второе… Потому-то Санька несанкционированно носила Данькино салатовое, а Данька — Санькино сиреневое, и наоборот. Малышки были настолько похожи, что их постоянная идентификация, несомненно, приобрела бы масштабы настоящего бедствия, не заметь Даша в роддоме, пока дочери были еще с бирочками на ручках, что у той, которая родилась на пятнадцать минут раньше, волосики закручиваются по часовой стрелке, а у младшей — наоборот. Только это их и спасло. Иначе нравную и голосистую Саньку точно перепутали бы с ее тихой сестрой. Достаточно было уже того, что молодые родители назвали дочерей Саша и Даша. Никому это не понравилось, кроме самих Саши Бухина и Даши Серегиной, в счастливом замужестве Бухиной.
— Сашунь, ну как вы дома-то будете? — уговаривала его мама. — Ведь неудобно же до ужаса…
— Мам, ну а вы же сами?..
— Да глупость, сразу не подумали! Надо было тебя Сережей назвать…
Саша Бухин был Александр Александрович, и вот теперь в доме образовалось сразу три Саши: его отец, он сам и маленькая Сашка. Отца все звали Саныч, его — Сашка, а малышку иначе как «скандалистка» и «золото наше золотое» никто не называл. Бабушка предлагала называть девочку Шурочкой, но против этого восстало младшее поколение в полном составе. Дашка называла дочерей Санька и Данька, и эти имена так за ними и закрепились.
— Эй, Даньку давай! — закричали из спальни.
Саша забрал у бабушки правнучку, которая уже подавала признаки нетерпения, но пока не орала, и понес на кормежку.
— На. — Даша переложила ему на руки сладко причмокивающую старшую. — Четыре месяца только, а характер… — Она покрутила головой. — Такая голодная была, что меня укусить пыталась, представляешь?
— Дашка, они тебя съели, — с жалостью глядя на жену, проговорил Саша. — Ну подчистую съели, хоть и зубов нет. Больно укусила? Ах ты, негодная девчонка… — Он пощекотал Саньке крохотную розовую пятку, но та, насытившаяся и довольная, не обратила на это никакого внимания. — Спит уже, а то бы я ее сам укусил…
— Саш, книга хорошая? — не обращая внимания на замечания мужа, спросила Даша.
— Класс. Оторваться невозможно. Жаль, Санька не вовремя проснулась. Ты сама есть-то хочешь? — внезапно озаботился он.
— А уже дают?
— Вот-вот будет готово, по-моему. Но если очень хочешь, у меня там еще бутерброд остался, — предложил он.
— Не хочу я твоих туалетных бутербродов. Как там наш ремонт? — грустно спросила Даша, глядя на младшую, увлеченно сосущую молоко. — Скорее бы мама в отпуск пошла.
— Вот на работе будет потише, я подключусь, — дал опрометчивое обещание старлей.
* * *
— Бухин, ну что ты копаешься? Собирайся давай. Я тебя внизу, в машине жду… Слышишь? Да проснись ты наконец! У нас труп.
«Господи, за что?» — подумал старлей Бухин и потер лицо. Глаза просто закрывались сами собой, и хотелось снова завалиться туда же, откуда он только что встал, — на составленные в ряд стулья в помещении дежурки. Бухин спал на этом импровизированном ложе, уступив, как и положено джентльмену, диван даме. «Я же Дашке обещал сегодня пораньше прийти и съездить с ней посмотреть сантехнику, пока мама будет гулять с детьми…» — вспомнил он, уже спускаясь по лестнице вниз и понимая, что, скорее всего, сантехнике придется снова ждать.
Женщина была не первой молодости, но, безусловно, красива. Хотя к красоте ее сейчас было применимо только одно определение — «была». Потому что эта красивая женщина была давно и безнадежно мертва. В квартиру пытался пройти какой-то народ, не то родственники, не то соседи, — до конца не проснувшийся Саша так этого и не понял.
— Гони всех отсюда! — раздраженно закричала следователь Сорокина, в паре с которой Бухину выпало дежурить.
Голос у Сорокиной был не просто громкий. Голос у Сорокиной был командный. «Ей бы дивизию, на крайний случай — полк», — подумал Саша и вежливо, но непреклонно выпроводил за дверь особо настойчивого мужчину. Лицо посетителя показалось ему смутно знакомым, но сегодня утром у старлея Бухина от хронического недосыпа случился отказ всех систем: он плохо слышал, плохо видел, а соображал еще хуже.
— Причина смерти какая? — шепотом поинтересовался он у судебного медика.
