Конечно, более важным для избалованных ньюйоркцев было то обстоятельство, что бунгало состояло из девяти или десяти просторных комнат, которые силами смотрителя, старого седого ветерана гор, который называл себя Охотник Джо, содержались в чистоте и порядке.
Поначалу возникли некоторые трудности. С собой из Денвера Бриллоны привезли кое-какие вещи: ящик с ружьями и рыболовецким снаряжением, трех ослов, повара и автомобиль. Но ружья оказались совершенно бесполезными, поскольку охотничий сезон был еще закрыт на всех животных, кроме бурундуков и маленьких птичек. Что касается ослов, то в Стимбоат-Лейк - небольшой деревушке - их было полным-полно. Машина же была красива и пропорциональна, мотор работал великолепно, но вот по горам она лазить наотрез отказалась.
А хуже всех повел себя повар. В те моменты, когда бывал трезв, то есть в первые два дня, он готовил довольно сносно, но на третье утро... Он, несомненно, решил, что мистер Бриллон привез с собой слишком много шампанского, и героически попытался исправить его ошибку в одиночку.
Когда его обнаружили, он был абсолютно пьян, то есть пьян чрезмерно даже для повара. Бриллон немедленно оплатил ему билет до Денвера.
И вот тогда-то Санетомо снова оказался на коне.
- Ты же не возражаешь против того, чтобы готовить для нас, правда, Томо? - осведомился его хозяин.
В глазах желтолицего слуги немедленно вспыхнул яркий огонек энтузиазма.
- Нет, сэр. Мне это нравится.
- Прекрасно. Слава богу! Обед в час. Пошли, Дора, посмотрим, удастся ли нам затолкать эту проклятую машину в гору.
Так потекли приятные дни. Там были вершины, которые можно было покорять, форель, которую можно было ловить, каньоны и леса, которые можно было исследовать, и, кроме того, Бриллону наконец удалось убедить автомобиль в том, что долг всякой христианской машины - пусть и с трудом, но подниматься в гору.
После этого они стали совершать каждодневные восхитительные экскурсии. Автомобиль покорно вез их по извилистой низине или по узкой дороге, проходящей по краю пропасти, до тех пор, пока склон не становился крутым до крайности, тогда они вылезали из салона и открывали корзину для пикника; и там, на прохладной траве, у маленького журчащего ручейка, вдыхая чистейший пьянящий горный воздух и слушая чудеснейшее пение птиц, они могли сидеть и угощаться вкуснейшими деликатесами, а потом до самого вечера читать, беседовать или просто в молчании наслаждаться видом зеленой долины внизу и серо-пурпурных пиков гор вдали.
Обычно они брали с собой Санетомо, чтобы он позаботился о содержимом корзины. Бриллон настоял на этом, а Дора придержала свои возражения при себе.
С ее стороны это было настоящей жертвой, потому что присутствие маленького японца лишало ее доброй половины всего удовольствия от этих дальних прогулок.
Инстинктивная антипатия упрямо росла.
В поведении и внешности Санетомо на самом деле не было ничего, что давало бы основание для такой сильной неприязни, кроме, может быть, того факта, что его кожа казалась желтоватой. Он держался спокойно и с достоинством, знал свое дело и никогда не бывал нахальным или навязчивым. В машине он сидел впереди, рядом с хозяином, занимавшим место водителя, и ни разу не обернулся, не проявил ни малейшего признака страха или тревоги, когда они ползли по краю пропасти и Дора умоляла мужа остановиться после каждого поворота руля. Как только они доезжали до предела, от которого дальше ехать было невозможно, Санетомо находил тенистое местечко на траве, расстилал скатерть и распаковывал корзину - какое же он устраивал пиршество! Когда еда заканчивалась, он доставал еще, а потом садился где-нибудь под деревом и...
Это загадка. О чем же он думал? Мечтал о далекой Японии? Размышлял, стоит ли подавать рагу к ужину?
Или просто отдыхал?
Он мог сидеть так часами, на его лице не вздрагивал ни один мускул, узкие черные глаза ничего не выражали. Иногда он обращал взгляд на хозяина и чрезвычайно редко - на его жену. Но и при этом лицо его оставались абсолютно бесстрастным; угадать, чем были заняты и где витали его мысли, было невозможно.
Однажды случилось так, что Дора, обернувшись, встретилась с ним взглядом и с некоторой досадой в голосе обратилась к мужу:
- Гарри, я хотела бы попросить Санетомо, чтобы он прекратил смотреть на меня. Это раздражает.
Бриллон, растянувшийся на траве, добродушно рассмеялся:
- Он смотрит на тебя? Я его не осуждаю. С каждым днем, проведенным в горах, ты становишься все очаровательнее.
- Я сказала, что он меня раздражает, - сердито повторила Дора, ненавидевшая себя за этот приступ сварливости, но слишком раздосадованная, чтобы сдержаться.
- В самом деле? - лениво обронил Бриллон. - Томо, ты слышал, что говорит твоя хозяйка? Не раздражай ее.
Смотри в другую сторону.
Японец повинно склонил голову и уставился на траву.
- Санетомо виноват, - сказал он. - Простите.
И после этого Дора больше не встречалась с ним взглядом. Только однажды.
Как-то ближе к концу августа они выехали с ранчо ранним-ранним утром, намереваясь к полудню добраться до Коттон-Пасс, который находился милях в шестидесяти к северу от Стимбоат-Лейк. Но последняя половина пути была им не знакома, и они встретили гораздо больше опасных мест и неезженых дорог, чем предполагали.
Несколько раз Бриллон останавливал машину и проходил вперед пешком, чтобы проверить, насколько безопасен и возможен ли вообще дальнейший путь; так что, когда наступил полдень, они были в двадцати милях от конечного пункта своего путешествия.
Вскоре они миновали лишенную растительности местность - даже низкорослым дубам не хватило для маленьких корней почвы на обочине, - и Бриллон со вздохом облегчения свернул с дороги и остановил автомобиль.
- Давай, Томо, доставай еду, - распорядился он, выпрыгивая из машины. - Иди сюда, Дора. Господи, как я голоден! А спина совершенно онемела. Что за дьявольская дорога!
Чуть ниже пустынного участка они нашли поросшее травой местечко под несколькими деревьями. Санетомо принес туда корзину и выложил ее содержимое на белую скатерть в соответствии со всеми законами сервировки.
Бриллон пребывал в дурном расположении духа, а Дора, еще не пришедшая в себя после тяжелого и опасного путешествия, не могла достойно встретить очередную атаку на свою нервную систему, кроме того, оба были разочарованы неудавшейся поездкой к Коттон-Пасс.
Естественно, свое раздражение они сорвали на Санетомо. Все было не так. Почему он не взял "Фантори" вместо "Меговэн"? Он ведь знает, что "Меговэн" не переносит тряски. Хлеб слишком сухой; он должен был завернуть его тщательнее. А заказанные ему лучшие оливки? Где они? Лучшие должны быть в тысячу раз лучше, а это вообще не оливки!
На все их претензии Санетомо отвечал только: "Простите", сохраняя олимпийское спокойствие и хладнокровно наполняя бокалы и тарелки.
- О, ради бога, не произноси этого больше! - резко отбросив салфетку, воскликнула Дора, когда он повторил свое "простите" в десятый раз. - Ты сведешь меня с ума!
- Да, - согласился Бриллон, - хватит, Томо.
- Простите.
- Томо!
- Да, сэр.
- Скажи ему, пусть он уйдет, - заныла Дора. - Я больше не хочу, чтобы он ездил с нами, Гарри. Отвратительное маленькое желтое существо!
- О, перестань... - запротестовал было Бриллон, но она перебила его:
- Да! Он действует мне на нервы!
- Дора!
Бриллон взглянул на Санетомо, который безмятежно собирал посуду и бутылки, будто и не понимал, что беседа касается его расы. Хозяин пожал плечами и взял очередной бутерброд.
Когда трапеза была завершена, они на полчасика прилегли на траву. Бриллон курил сигарету, Дора пыталась отдохнуть, пока Санетомо упаковывал корзину и грузил ее в машину. Потом Бриллон поднялся, сказав, что они поворачивают обратно и должны добраться до Стимбоат-Лейк засветло или не доберутся до него вовсе.
Он помог Доре устроиться в машине, потом сел за руль. Санетомо расположился рядом.
На обочине едва хватило места для того, чтобы развернуть автомобиль, и после многократных передвижений взад и вперед Бриллон взял наконец курс на юг.
Он приступил к выполнению этой задачи со вздохом, ругая себя на чем свет стоит за то, что сам выбрал такую скверную дорогу, по которой практически никто не ездит, поскольку она неудобна и очень опасна.
Очутившись в машине, Дора немедленно откинулась на подушки и закрыла глаза, словно говоря: "Будь что будет!"
Что касается Санетомо, он сидел, как всегда сложив руки на груди, и мужественно глядел прямо перед собой, лишь изредка поворачивая голову, чтобы посмотреть на дальние пурпурные пики гор или на ближние, укрытые снежными шапками.
Так они ехали около двух часов, немного увеличивая скорость, когда углублялись в лощины между крутыми склонами, стены которых по обеим сторонам перпендикулярно вздымались над их головами; но большую часть пути машине едва хватало места на узкой дороге, которая обвивалась вокруг горы, словно гигантская змея.
