Когда он углядел меня с девушкой, его заученно-плавная речь внезапно оборвалась. Он вынужден был даже хлопнуть себя по лбу, чтобы вспомнить, о чем он минуту назад говорил.
– Сегодня собор переполнен как никогда, – заметил я, проводя девушку мимо группы Филиппо и толпы зевак. Филиппо вытаращил на девушку глаза, потом зло взглянул на меня. – Предлагаю пойти посмотреть мощи святого Карла Борромео, миланского архиепископа, умершего в 1586 году. Год назад он выглядел вполне пристойно, но в последнее время, к сожалению, у него немного попортилось лицо, и это уже не тот красавец, которого прилично показывать дамам, тем не менее интересно посмотреть на то, как он был упокоен триста шестьдесят лет назад. Потом можно вернуться в собор, и без толпы зевак я вам расскажу все о соборе.
– Я и не знала, что Карл Борромео похоронен здесь. Я видела его колоссальные изваяния на Лаго-Маджоре. Почему они такие огромные?
Я пошутил:
– Его друзья опасались, как бы люди не забыли его слишком быстро, и потому решили, что семидесятипятифутовая статуя останется в памяти потомков. А вы бывали на Лаго-Маджоре, синьора?
– У меня там вилла.
– О, прекрасное место! Я вам завидую. Мы задержались перед ступеньками, ведущими в подземную капеллу, где покоились мощи архиепископа.
– Могу я попросить вас об одном одолжении? – спросил я.
Она взглянула на меня. Мы стояли в полумраке и были одни, совершенно скрытые от посторонних взоров, и я едва сдерживался, чтобы не схватить ее в объятия. Меня, как огнем, охватило непонятное возбуждение. Я испугался. Я давно уже взял себе за правило быть осмотрительным, когда нахожусь наедине с женщиной.
– Что такое?
– Брат, то есть священник, который охраняет место упокоения архиепископа, рассчитывает на небольшую сумму за свои хлопоты, а я, к сожалению, в данный момент не при деньгах. Я был бы очень признателен, если бы вы дали ему сотню лир. Вычтите их из моего вознаграждения.
– Вы хотите сказать, что у вас вообще нет денег? – прямо спросила она.
– Временные затруднения…
Она открыла сумочку и подала двести лир.
– Хороший гид должен зарабатывать много.
– Нет, это не значит, что я плохой гид. Просто сейчас трудные времена.
– Думаю, вы – хороший гид. – Она улыбнулась мне.
. Как раз в этот момент я схватил за руку Торрчи, пытавшегося проскочить между нами. Крепко держа мошенника за руку, я сказал:
– Синьора, позвольте представить вам синьора Торрчи, самого знаменитого карманника, работающего в соборе!
Торрчи, жирный маленький человечек с круглым, веселым лицом, не сразу узнавший меня в полумраке лестницы, засиял и стал шарить в карманах.
– Только ради практики, синьор Дэвид, ничего больше, – затараторил он, отдавая девушке бриллиантовую брошь, наручные часы, портсигар и отделанный кружевами носовой платочек, который только что был в кармашке ее блузки. – Вы же знаете, я никогда не трогаю ваших клиентов.
– Убирайтесь, негодяй, и, если вы попытаетесь еще раз надуть меня, я вырву ваше воровское сердце с мясом!
– Такие слова в кафедральном соборе! – искренне возмутился Торрчи. – Не забывайте – вы в доме Божьем.
Я угрожающе поднял кулак, и он быстренько ретировался в темноту.
– Прошу прощения за происшествие.
– Он очень ловок. И как только это у него получается? – Девушка убрала вещи в сумочку. Я засмеялся:
– Ну, это еще детские игры. Верх его искусства – снять прямо на улице пояс с подвязками с молодой женщины, которая не обнаружит пропажи до тех пор, пока не спустятся чулки. Каждый день он подвешивает очередной пояс над своей кроватью.
– Ради Бога, не продолжайте! – воскликнула девушка, смутившись.
– Торрчи – великий артист, но не единственный. Собор полон искусных карманников. Они хорошо наживаются на туристах. Счастье еще, что я знаю большинство из них, и у нас своего рода соглашение. Они не трогают моих клиентов. Боюсь, бриллиантовая брошь слишком серьезный соблазн.
– Я не должна была надевать ее. – Повернувшись, она стала всматриваться в сумрак лестницы, ведущей в капеллу. – Можно я возьму вас под руку?
– Как раз я хотел это предложить вам. Когда мы начали спускаться, она слегка оперлась на мою руку, но на полпути оступилась и, если бы я не подхватил ее, упала бы. Испугавшись, я невольно притянул ее к себе.
– Это все высокие каблуки; – сказала она, задохнувшись от неожиданности.
– Да, думаю, дело в них, а ступени здесь совершенно безопасны. – Поддерживая девушку, я случайно коснулся ее груди, испугался и взглянул на нее сверху вниз. Ее лицо было в шести дюймах от моего. В сумеречном свете глаза девушки светились, как у кошки.
Я не мог сдержаться, нагнулся и поцеловал ее. И почувствовал, как на какое-то короткое мгновение она слегка прижалась ко мне. Всего на какое-то мгновение! Потом она осторожно отодвинулась.
– Вы не должны были делать этого, – прошептала она.
– Не должен, – ответил я и, прижав ее к себе чуть крепче, поцеловал еще раз, и она…, ответила на мой поцелуй.
– Пожалуйста, не надо…
Пошатываясь и задыхаясь, я отпустил ее.
– Извините, – сказал я. – Я прошу прощения. Я не знаю, что такое со мной.
Она посмотрела на меня и коснулась кончиками пальцев своих губ.
– Не извиняйтесь – не случилось ничего такого, за что стоило бы просить прощения. Мне это даже понравилось. Может быть, уйдем из этого мрачного места?
Яркий солнечный свет, горячий воздух, шум транспорта и плотная толпа ошеломили нас после тишины и сумрака кафедрального собора. Мгновение мы стояли зажмурившись. Шум волной накрыл нас, а мы чувствовали себя изолированными среди толпы беспорядочно снующих вокруг нас людей.
– Я сунула тысячу лир в ваш карман. А вы не заметили! – сказала девушка. – Мне кажется, что после небольшой практики я могла бы стать такой же ловкой, как и синьор Торрчи!
– Но я их не заработал, – запротестовал я, – я не могу взять эти деньги.
– Пожалуйста, замолчите, терпеть не могу разговоров о деньгах. Замолчите.
– Тогда давайте продолжим экскурсию и поднимемся на крышу, за углом есть лифт. Да и статуи лучше всего смотреть вблизи.
– Пожалуйста, хватит о соборе! Давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, просто поговорим. – Она открыла сумочку и достала темно-зеленые солнцезащитные очки. Когда она их надела, ее глаза скрылись за стеклами, и я испытал легкий шок, поняв, что именно ее глаза оживляли лицо. И теперь, когда глаз не было видно, оно стало, как маска, безжизненным и холодным.
– А о чем бы вы хотели со мной поговорить? – по-идиотски спросил я.
– Вы что, дурак? Или притворяетесь глупым? Вы не хотите разговаривать со мной?
Мысли мои совсем перепутались. Я не мог поверить, что эта девушка говорит серьезно. И действительно, совсем уж глупо, автоматически продолжил экскурсионным тоном:
– Может быть, “Максимум” или, если быть совсем уж точным, – Алла-Белла-Наполи.
– Пойдемте в обычную тратторию, туда, где едят простые люди.
– Вы не шутите, вы хотите пойти в тратторию?
– Ну да, пойдемте в тратторию, где вы обычно обедаете сами.
Я повел ее вниз по Корсо-Витторио-Эммануэле в кабачок к Пьеро.
Обслужить нас вышел сам хозяин. Пьеро – маленький человечек с круглым животом и сморшенным лицом, обрамленным лохматой черной бородой. Когда мы сели за столик, он посмотрел на девушку долгим, оценивающим взглядом, и в его глазах я прочел удивление и восхищение.
– Синьора! Синьора, какое счастье, чем могу служить вам?
Она сняла солнцезащитные очки, и в отсвете красного абажура настольной лампы ее глаза засверкали, как красные рубины.
– Заказывайте вы, – обратилась она ко мне. – Что здесь самое вкусное?
– Ризотто. Это классическое блюдо Милана, и нигде его не готовят лучше, чем у Пьеро.
– Значит, ризотто, – улыбнувшись Пьеро, сказала она.
– И котолетте а-ля миланезе. Она кивнула.
– И бутылочку сасселлы?
– Хорошо.
Когда Пьеро ушел на кухню, она открыла сумочку и протянула мне портсигар. Я взял сигарету, первую за два последних дня, дал прикурить ей, закурил сам – все это было похоже на сон. Сам себе я казался мыльным пузырем, который тут же лопнет, стоит только слегка его задеть.
– Вы, наверное, думаете обо мне черт знает что? – спросила она, глядя мне в глаза.
– Нет. Я просто не могу поверить своему счастью.
Она улыбнулась:
– Вы, наверное, подумали, что я шизофреничка?
– Ничего подобного я не думаю. Мне кажется, что вы действовали импульсивно, а теперь боитесь, как бы вам не пришлось раскаиваться.
– Нет. Что случилось, то случилось. Не в моем характере убегать или устраивать сцены.
– Устраивать сцены, – машинально повторил я. – Мы оба позволили себе некоторую несдержанность. Но, мне кажется, жизнь была бы гораздо привлекательнее, если бы мы шли навстречу своим желаниям, а не сдерживали своих чувств.
– Вы действительно так думаете?
