В шахматах такая ситуация называется — мат.
А тут был мат даже не в два, а в один ход.
Человек, отдававший по радио приказы, был неизвестно где и абсолютно ничем не рисковал. Если Ростовцев заартачится, то он просто нажмет кнопку, и всех находящихся в кабинете размажет по стенам.
И все.
Никаких переговоров, никакой торговли…
А тот, неизвестный и страшный, выбросит рацию и пульт в урну и спокойно пойдет пить пиво со своими сообщниками. Для него эта ситуация была совершенно идеально беспроигрышной.
Ростовцев посопротивлялся внутри себя еще несколько секунд и задал глупый вопрос:
— А почему именно двести?
— Выполняйте, что я сказал. У вас есть пять минут. После этого я нажимаю кнопку.
Вздохнув, Ростовцев повернулся к первому директору и грустно спросил:
— У нас там наберется двести?
Первый директор торопливо ответил:
— Конечно.
— Ну, так давай неси! — раздраженно буркнул Ростовцев и с ненавистью посмотрел на женщину, которая в этот момент переминалась с ноги на ногу, зажмурившись и прижав кулак к губам. — И поторопись, слышал, что он сказал? Пять минут!
Первый директор вскочил со стула и бросился к двери, а из адской машины снова раздался искаженный голос:
— Всем остальным оставаться на местах.
Прошла минута, затем вторая, третья, и Ростовцев начал нервничать.
Он представил себе, что первый директор споткнулся на лестнице, ударился головой о ступеньку и потерял сознание. А висевший на стене старинный позолоченный корабельный хронометр равнодушно отщелкивает оставшиеся секунды жизни…
Наконец за дверью послышались торопливые шаги, и в кабинет ворвался второй директор, державший в руках зеленоватые пачки денег.
— Вот, — запыхавшись, выпалил он, — набрали.
— Отдайте деньги женщине, — проскрипел голос.
— На! — второй директор сунул охапку долларовых пачек в дрожащие руки домохозяйки и сел на свой стул.
— Покажи деньги, — приказал голос, и женщина стала поворачивать пачки перед укрепленной на ее груди камерой.
— Хорошо, — через некоторое время сказал голос, — теперь положи их в мешок.
Женщина, едва не выронив деньги, вытащила из кармана обвислой юбки старый полиэтиленовый мешок с надписью «Алла» и стала запихивать в него пачки.
Когда она закончила, голос сказал:
— Слушайте внимательно. Сейчас женщина выйдет из банка, сядет в свою машину и уедет. Вы не будете следить за ней. Мы наблюдаем за вами и, если что-то будет не так, взорвем эту женщину. Все. Можете идти.
Женщина, всхлипывая и вздрагивая, натянула свой отвратительный плащ и молча направилась к двери. Первый директор приподнял было руку, будто собираясь окликнуть ее, но Ростовцев посмотрел на него так, что тот стушевался и зажал ладони между коленями.
Когда за покинувшей кабинет домохозяйкой, уносившей двести тысяч долларов, закрылась дверь, второй директор встрепенулся и сказал:
— А может — хрен с ней, с этой бабой? Пусть ее взорвут, если хотят! А я сейчас быстренько скомандую охране, и ребята проследят…
— Мудак ты, — горестно ответил Ростовцев, — толку-то? На ней восемь шашек, я специально посчитал. Если они ее взорвут, то и от денег ничего не останется.
— Да-а-а… — расстроенно протянул первый директор.
— Вот тебе и да! — Ростовцев ударил кулаком по столу. — Вот тебе и да, и нет, и до свиданья! Как нас шваркнули! Как шваркнули!
Он вскочил с места, сделал круг по кабинету и снова упал в свое директорское кресло.
— Нет, ну как ловко! И ведь не дернешься, и не сделаешь ничего! Двести тысяч как с куста! Ну, молодцы… Мне бы таких, а то сидят тут два…
Ростовцев посмотрел на притихших директо-ров и безнадежно махнул рукой.
Первый директор кашлянул и робко спросил:
— В милицию звонить?
— В какую милицию, идиот! — успокоившийся было Ростовцев снова завелся. — Эти деньги из неучтенки?
— Да…
— Ну и что ты скажешь милиции? Пришла баба с бомбой, и мы отдали ей двести штук неучтенной зелени?
— Ну…
— Вот тебе и ну. Недоумок.
Ростовцев открыл стоявшую перед ним на столе резную деревянную шкатулку, достал толстую, как тепличный огурец, сигару, сломал ее, потом достал вторую и начал нервно обрезать конец специальным ножичком, имевшим вид миниатюрного плотницкого топорика.
— Вот этим бы топориком да тебе по башке, — пробормотал он, — милицию вызывать… Какие у нас там сейчас процентные ставки? В общем, теперь надо отбивать деньги, так что давайте, займитесь делом. Идите, свободны.
Директора встали и направились к выходу из кабинета, но Ростовцев остановил их:
— Хотя… Ладно, вызывайте ментов. Мы скажем, что она унесла то, что сегодня вложил этот, как его…
— Бердянский. Лауреат, — подсказал второй директор.
— Точно, лауреат, — кивнул Ростовцев, — так что — вызывайте.
Директора вышли, а Ростовцев прикурил сигару, выпустил клуб вонючего дыма и развел руками.
— Нет, ну надо же так! Пять минут, и двести штук как с куста! И никаких концов…
Часть первая
НЕДОЛГО МУЗЫКА ИГРАЛА…
Пустая пивная бутылка стояла прямо по середине узкой и кривой улицы, название которой Роману было неизвестно. Приняв чуть вправо, Роман раздраженно подумал о кретинах, выставляющих посуду на проезжую часть, и тут на дорогу выбежала тощая уличная кошка, которая затравленно озиралась по сторонам и жалась к асфальту.
Роман не был суеверен, а кроме того, знал, что любая автомобильная примета действует как дорожный знак, — всего лишь до перекрестка. Но киску, хоть она и совершенно не симпатичная, было жалко. Поэтому он крутанул руль, объезжая кошку, и задел левым передним колесом за бутылку. Она со звяканьем покатилась по мостовой, и в следующую секунду сзади послышался звон разбившегося стекла, и сразу за ним — громкий хлопок. Машина чуть осела на левое заднее колесо и вильнула.
— Чтоб ты сдохла! — воскликнул Роман, отлично понимая, что произошло.
Он наехал задним колесом на бутылку, раздавил ее и моментально разрезал осколками дорогую покрышку. Такое уже бывало, поэтому Роман даже не стал останавливаться, чтобы выполнить водительский ритуал, заключавшийся в осмотре поврежденного колеса, ударах руками по ляжкам и громком поношении идиотов, взявших моду сосать пиво из горлышка и оставлять пустые бутылки где придется.
Он просто снизил скорость и медленно поехал вдоль поребрика, с отвращением прислушиваясь к чавкающим звукам, доносившимся сзади. Противный резиновый скрип прерывало ритмичное хлопанье, и Роман понял, что разрезал колесо так сильно, что кусок покрышки торчит в сторону и с каждым оборотом колеса ударяет по асфальту.
Впереди показался обрамленный кучами строительного мусора въезд на территорию каких-то гаражей, и Роман с облегчением увидел закрепленный на торчавшей из земли кривой трубе кусок ржавой жести, на котором белой краской было коряво написано: «Шиноремонт».
Стрелка указывала на въезд в гаражи, и Роман решительно повернул в ту сторону. Дорога шла между рядами железных коробок, в которых автомобилисты хранили свои машины или просто старый хлам вроде поломанных стартеров, вытекших амортизаторов и прочего металлолома. Увидев на одном из этих ржавых гаражей еще одну надпись: «Шиноремонт», Роман остановился напротив его распахнутых ворот, заглушил двигатель и вышел из машины.
Сидевший на перевернутом ящике бездельник в чудовищно грязной робе посмотрел на Романа и глотнул пива из бутылки, которую он держал в левой руке.
В правой у него была беломорина.
— Колесо можно сделать? — спросил Роман.
— А что там? — хрипло поинтересовался бездельник.
— А ты оторви жопу от ящика и посмотри, — посоветовал ему Роман.
Бездельник оценивающе взглянул на Романа, потом на его дорогую серую «Вольво 860» и, решив, что кочевряжиться не стоит, со вздохом поднялся с ящика.
Обойдя машину, он взглянул на колесо и сказал:
— Тут нужно новую резину. Эту уже не сделать.
— Это я и сам знаю, — ответил Роман, — на бутылку наехал.
