Его пронзил ужас, но выпитое спиртное не оставляло ему иной возможности, кроме как судорожно цепляться за руль, казалось, наконец-то вырвавшийся на свободу. Эль Камарон возобновил пение за мгновение до того, как грузовик Пепе со всего размаху ударился о центральный разделительный барьер. Внезапная резкая остановка привела в действие инерцию, и Пепе, разбив собой ветровое стекло, катапультировался в теплый ночной воздух. Последнее, что он услышал и воспринял меркнувшим сознанием, был страшный, перекрывший вопли Эль Камарона грохот — стальные прутья, как боевые стрелы, устремились вниз и вперед, в полосу света от фар встречной машины.
А заплакал Василий оттого, что внезапно, со всей очевидностью, на какую способен человек в минуты глубочайших потрясений, понял, что прошедшему вместе с ним и за его спиной Афганистан, неизменно охранявшему и оберегавшему его от пуштунов Алексею предназначено получить пулю в затылок в рощах Коста-дель-Соль. Получить ее от своих же и только за то, что он, черт возьми, лучший друг его, Василия Лукьянова!
— Скажи Леониду… — начал Василий и осекся, вдруг уловив странное движение в воздухе и увидев мчащийся на него свет. — Что это, черт…
Железяки, подрагивая от нетерпения, словно только того и ждали, врезались в конус света и, как притянутые магнитом, обрушили на него всю свою груду.
Это было как взрыв.
Шины сплющило, впечатав резину в покрытие, колеса ударились обо что-то невидимое в темноте, и «рейнджровер» полетел в темную бездну окрестных полей, за обочину. И затем тишина.
— Вася?
Дом Фалькона, улица Байлен, пятница, 15 сентября 2006 года, 3 часа утра
Телефон завибрировал, насыщая теплом ночной холодок.
— Diga,[1] — отозвался Фалькон. Сидя в постели, он читал папку — одну из вороха папок у него на коленях; все они касались взрыва 6 июня в Севилье.
— Не спишь, Хавьер? — спросил начальник, комиссар Эльвира.
— Да вот пытаюсь поразмышлять с утра пораньше, — ответил Фалькон.
— Я считал, в нашем возрасте размышляют в основном о смерти или долгах.
— Долгов у меня нет. Я имею в виду денежных.
— А меня только что разбудили, чтобы поговорить о смерти, то есть о случае смерти.
— А почему же позвонили вам, а не мне?
— Незадолго до одиннадцати тридцати пяти, когда мне это сообщили, на тридцать восьмом километре автострады Херес-Севилья, северном ее направлении, произошла катастрофа. Собственно катастрофа затронула не одну полосу дороги, но жертвы оказались на северной стороне. Мне доложили, что катастрофа страшная, и я хочу, чтобы ты выехал на место.
— А что, Гражданская гвардия без меня справиться не может? — сказал Фалькон, поглядывая на часы. — Спят они, что ли?
— Дело не такое простое. Первоначально они подумали, что авария случилась только с грузовиком, врезавшимся в разделительный барьер, отчего весь груз из кузова вывалился на дорогу. Но потом была найдена еще одна машина за соснами, на другой стороне автострады.
— И все равно не вижу причины привлекать к этому убойный отдел.
— За рулем машины, ехавшей на север, как было установлено, находился Василий Лукьянов, русский по национальности. Когда гвардейцы наконец-то влезли в багажник его машины, они нашли там распоротый ударом чемодан с большим количеством денег. Сумма по-настоящему крупная. Речь, как я понимаю, идет о миллионах евро. Поэтому, Хавьер, мне и требуется тщательная экспертиза, и хотя это совершенно очевидный несчастный случай, я поручаю расследование тебе. Это может оказаться в одной связке с другими расследованиями, производимыми сейчас в стране.
— То есть вы полагаете, что за рулем был русский мафиози?
— Да, мы полагаем именно так. Я уже переговорил с Центром расследований по делам организованной преступности. Они это подтвердили. Потерпевший принадлежал к банде, орудовавшей в Коста-дель-Соль. Они сутенерствовали среди местных проституток. Я связался со старшим инспектором Касадо — помнишь его? Парня из Отряда по борьбе с организованной преступностью в Коста-дель-Соль?
— Того, кто еще в июле появлялся здесь, чтобы заняться делами этой мафии в Севилье? Только пока результатов что-то не видно.
— Да, ни шатко ни валко.
— Ну а почему так?
— Не спешат. У него в Марбелье чуть ли не двадцать дел, — сказал Эльвира. — Так что в Севилье он, считай, еще и не приступал.
— И тем не менее распоряжаться будет он, а все факты по деятельности Лукьянова в Коста-дель-Соль будут поступать к нему.
— Именно. И поэтому он вышлет к нам своего человека, Висенте Кортеса. А с ним будет еще кто-то из Национального разведцентра.
— Ну, я все равно не сплю, так что могу и подъехать, — сказал Фалькон и дал отбой.
Бритье было ежеутренней неприятной процедурой, во время которой ему невольно приходилось вглядываться в свою кочковатую физиономию. Надо прямо сказать — он не молодеет, вот и еще морщин прибавилось. Раздумья оставили свой след, выражение лица неуверенное и озабоченное. Хотя и убеждают его все, что вовсе не ждут от него раскрытия этой истории с бомбами. Да и сам он это знал. Пускай покрутятся другие в этом жестоком мире убийств. Посмотрим, как они сложат лапки. Не его, Фалькона, это дело, на этот раз не его. Фалькон пригладил ежик волос. Судьбоносные события последнего пятилетия превратили его проседь в прямую седину, но краситься он не желал. В отличие от иных-прочих. На все еще по-летнему ярком свету карие глаза Фалькона отливали янтарным блеском. Проводя бритвой борозды в пене на лице, Фалькон морщился.
Надев темно-синюю рубашку поло и хлопчатые брюки, он вышел из спальни и, облокотившись о балконные перила, свесил голову наружу. Звезд не было. Внизу раскинулось центральное патио массивного старинного здания XVIII века, которое он унаследовал от отца, злополучного художника Франсиско Фалькона. Пилоны и арки, резко очерченные зеленоватым светом одинокого фонаря, освещающего бронзовую фигуру фонтана — мальчика, переходящего ручей, — а за пилонами — темнота галереи и высохшее до хруста растение в углу. Как ни посмотришь, каждый раз думаешь: выбросить его пора, и просил служанку об этом, еще несколько месяцев назад просил, но у Энкарнасьон странные привязанности — шествия со статуей Пресвятой Девы, поставления крестов и это вот несчастное растение…
Гренок на оливковом масле. Чашечка крепкого кофе. В машину он влез взбодренный кофеином, обострившим все его чувства. Он ехал по душному, тяжко дышащему городу, казалось так и не опомнившемуся от дневной спешки и сутолоки. Чуть ли не каждая улица была огорожена, всюду столбики и знаки ремонтных работ, искрошенный асфальт, вывороченные камни, обнажившиеся коммуникации, механизмы, словно изготовившиеся нанести удар. В воздухе пыль от потревоженных и извлеченных на свет божий древних руин. Ну как можно спокойно существовать в этом зуде реконструкции и восстановления? Но к произошедшему несколько месяцев назад взрыву все это отношения не имеет, дело тут в другом: в начале 2007 года ожидаются выборы мэра, и населению надлежит в полной мере почувствовать благодетельную заботу о себе чиновных лиц.
Выбраться из города в столь ранний час, еще затемно, когда до рассвета оставалось четыре часа, было делом легким и быстрым. Не прошло и четверти часа, как он перемахнул на тот берег реки и дальше, по кольцевой дороге, выехал на автостраду, что шла на Херес-де-ла-Фронтеру. Вскоре он увидел огни ярких, как в операционной, галогенных прожекторов — тошнотворный синий свет, тревожный красный, медленно обводящий окрестность болезненный желтый. Он подрулил к убитой полоске земли на обочине и встал позади гигантской машины технической помощи. В воздухе плавали люминесцентные жилеты — тел за ними видно не было. Как не было и движения на автостраде. Он пересек ее и окунулся в гул движка, дававшего ток прожекторам, что освещали жестко и ярко место аварии. Обозначились три зелено-белых «ниссан-патрола» Гражданской гвардии, два мотоцикла, красная пожарная машина, зеленая с лампами дневного света карета скорой помощи, еще одна машина техпомощи, поменьше, галогенные прожектора на штативах. Повсюду протянулись провода, и до самой обочины — бриллиантовая россыпь от разбитого ветрового стекла грузовика. Пожарные держали наготове свои инструменты, но ждали появления ответственных лиц. Одновременно с Фальконом у противоположной стороны дороги припарковались дежурный судебный инспектор, эксперты Хорхе и Фелипе и медицинский эксперт с командой и оборудованием. Гвардейцы ввели Хорхе и Фелипе в курс дела.
«Рейнджровер» шел из Хереса в Севилью по скоростной полосе с примерной скоростью 140 километров в час. В момент, когда у грузовика лопнула передняя левая шина, он следовал из Севильи в Херес по крайней правой полосе. Грузовик швырнуло на скоростную и на скорости около 110 километров в час ударило об ограждение разделительной полосы в центре. Силой инерции водитель был выброшен через ветровое стекло, ею же из кузова сдвинуло груз — стальные прутья, доски, вагонку и трубы; все это, перелетев через крышу кабины, начало падать на встречную скоростную полосу. Сам же водитель грузовика, перелетевший через разделительную и скоростную полосы, оказался возле заградительного барьера обочины. «Рейнджровер» ударило двумя из упавших прутьев в тридцати метрах от места аварии. Первый прут, прошив ветровое стекло автомобиля, пронзил грудную клетку водителя, а затем — переднее и заднее сиденья и прошел через днище всего в нескольких миллиметрах от бака. Второй прут угодил в заднее окошко, а оттуда в багажник, где, по-видимому, вспорол чемодан с деньгами. Водитель «рейнджровера» умер на месте, оставшаяся без управления машина, продолжая движение и выбив тем самым остальной груз из кузова грузовика, перелетела через заградительные барьеры и сосны на обочине, скатилась вниз с насыпи и дальше — в поле.
