Осторожен Сергей Поликарпович, мил и даже обаятелен, когда захочет. А уж доброжелательности в иных ситуациях, кажется, сверх всякой меры. Но мертвой его хватке учиться и учиться, никогда не забывал этого Мирзоев. И если кто вставал на его пути, Сергей Поликарпович уподоблялся танку: редко кому удавалось выбраться из-под его пяты просто, скажем, с крепко намятыми боками. Чаще ставкой была сама жизнь.
И вот такого гостя ожидал нынче Наиль, пожелавший объединить деловые встречи с довольно представительным домашним концертом.
Наиль еще раз зачем-то окинул взглядом крышу дома напротив, полуразрушенную печную трубу возле темного слухового окна, в котором что-то неярко вспыхнуло.
И он еще подумал, что есть все-таки какая-то необъяснимая радость от жизни на вулкане, когда у твоих ног — бездна, а в ней клокочет раскаленная лава, и ты не просто наблюдаешь за этой клубящейся пламенем воронкой, а еще и особняк себе возводишь на самой бровке кратера для долгой жизни, что конечно же неразумно с точки зрения обывателя, не понимающего, какой иногда восторг испытываешь, сжигая свою единственную свечу. Интересно, что это там за вспышка?..
Смерти он не почувствовал. Просто голова его резко откинулась назад, и он грохнулся на спину, размозжив затылок о борт ванны.
Из обшарпанного подъезда старого двухэтажного дома в Климентовском переулке вышел невысокий молодой человек в темно-синей китайской пуховой куртке и черной спортивной шапочке, надвинутой низко на лоб. Серые брюки были заправлены по молодежной моде в низкие полусапожки - дутики.
Еще в дверях он закурил, загораживая огонек и лицо поднятой лодочкой ладонью. При этом он быстрым взглядом отметил фигуры двух старушек, медленно выходящих со двора в переулок, в сторону метро «Третьяковская», и, привычно зажав сигарету в кулаке, неторопливо, чуть прихрамывая, отправился по узкому тротуару в противоположную сторону — к «Новокузнецкой».
Справа от него, за узорчатой оградой, во дворе, было тихо. Спокойной походкой человек дошел до угла, еще раз обернулся и, швырнув сигарету под ноги в очередную лужу, словно ввинтился в людской поток. Ничем не отличаясь от десятков и сотен подобных себе москвичей, он не привлекал ничьего внимания. И скоро будто растворился, растаял в толпе.
Молодой человек дошел до метро и остановился возле фургона со снятыми колесами, торговавшего, как следовало из чернильной надписи на тетрадном листке, горячими сосисками и кофе. Он взял две порции сосисок, пару кусков черного хлеба и стаканчик с горячей жидкостью цвета сильно разбавленной глины и отдаленно пахнущей кофе со сгущенным молоком. Продавщица шлепнула на бумажную тарелку столовую ложку горчицы.
Расплатившись и отойдя от окошка, молодой человек снял и сунул в карман шапочку, открыв солнцу коротко стриженные светло-русые волосы и бледный лоб, словно забрызганный веснушками. Свой обед он приспособил на горизонтально прибитой к боковине фургона доске и стал быстро и с аппетитом жевать, жадно глотая и прихлебывая кофе частыми мелкими глотками.
Наконец он поел, выбросил бумажный мусор в урну и вразвалочку отправился дальше, к набережной Москвы-реки. Там он свернул налево и, пройдя метров сто по Кадашевской набережной в сторону Лаврушинского переулка, остановился, закурил мятую сигарету «Прима» и, облокотившись на чугунные перила, стал глядеть вниз, поплевывая в быстро бегущую грязно-серую воду, напоминающую цветом недавно выпитый кофе.
Не прошло и десяти минут, как позади него затормозили, разбрызгав лужу, когда-то белые «Жигули» еще первой модели, давно снятой с производства.
Водитель открыл правую переднюю дверцу и молча махнул рукой, приглашая садиться. Но молодой человек захлопнул открытую им дверцу и принципиально сел на заднее сиденье.
— Ну? — спросил водитель, человек средних лет, плотный, в кепке, и повернулся к пассажиру, словно волк, всем телом. В его круглом лице было что-то мягкое, неуловимо бабье, но глаза, маленькие и какие-то бесцветные, глядели тем не менее остро, будто буравили собеседника. Когда он заговорил, во рту блеснула золотом коронка.
— Сделал, — спокойно и лениво процедил молодой человек и отвернулся к боковому стеклу.
— Как договаривались? — продолжал настойчиво глядеть на него водитель.
— Ну чего пристал? Я с тобой, что ли, договаривался? Нет. Мне посредники не нужны. Так что можешь отваливать. Где Барон?
— А на кой ты ему нужен-то? Вот мы сейчас проверим, как ты все сделал: правильно — неправильно, и в зависимости — получай свою зарплату.
Положив руку на спинку сиденья и привалившись спиной к двери, водитель смотрел на молодого человека, и лицо его не выражало никаких эмоций.
Наконец раздался приглушенный писк зуммера. Водитель открыл бардачок и достал оттуда трубку радиотелефона, выдвинул антенну и, нажав на кнопку, прижал к уху.
Слушая, он размеренно кивал, поглядывая равнодушными глазами на сидящего сзади. Тот был абсолютно спокоен.
— Понял, — наконец сказал водитель, убрал антенну и кинул трубку в бардачок. — Ну вот и все, кореш, — ухмыльнулся он, и от этой его зловещей какой-то ухмылки молодой человек невольно вздрогнул и прищурился. — Порядок, говорю... Попал, значит. По уговору. А теперь... получай свою зарплату и чеши себе куда хочешь. Но чтоб в столице тобой уже нынче вечером не пахло. На, считай!
Он достал из-под переднего сиденья небольшую черную пластиковую сумку и перекинул ее назад. Молодой человек, сдерживая дрожь в пальцах и краем глаза поглядывая на водителя, раскрыл сумку. В ней лежали денежные пачки, перетянутые банковскими бандеролями
— Сколько тут? — спросил хрипло.
— Как условлено, — пожал плечами водитель. — Десять тысяч долларов — сто сотенных и пятьсот тысяч нашими. Там пятисотрублевые купюры, по сотне штук в десяти пачках. Хочешь — считай. А можешь на слово поверить.
— Ладно, — охотно согласился молодой человек и облегченно вздохнул. Видно было, что ему уже не терпелось избавиться от неприятного соседа. — Тогда я, значит, пойду... Если надо?..
— Да кому ты на хрен нужен? — презрительно сплюнул водитель и цыкнул золотой фиксой. — Наоборот, советую тебе вообще больше никогда на глаза не попадаться. Исчезни. Тебе там, — он кивнул на сумку, — До конца жизни хватит. Если с умом. А про Барона забудь намертво. Не было его никогда, понял? А теперь дуй отсюда, фраер. Угрожать я тебе не собираюсь, сам знаешь, мы слов на ветер не бросаем. Усек?
Тот кивнул.
— Не понял! — настойчиво повторил водитель.
— Ну усек... усек.
— Все. Свободен. — И водитель указал на дверь.
Парень, не спуская с него глаз, вылез из машины и захлопнул за собой дверцу. И сейчас же грязные «Жигули» будто прыгнули с места и, несмотря на потрепанный вид, весьма споро рванули по набережной.
Молодой же человек, поглядев вслед и ненавязчиво осмотревшись, небрежно закинул сумку на плечо и отправился к Москворецкому мосту, а потом к ГУМу.
Владимир Иванович Молчанов, генеральный директор Средне-Волжского нефтяного концерна и президент акционерного общества, не любил себя широко афишировать. Худой, мосластый, ростом под сто восемьдесят, с удлиненным лошадиным лицом, жидковатой прической, сквозь которую просвечивала розоватая детская кожа, и надорванным «прорабским» голосом, он одевался скромно, в костюмы темных тонов и одинаковые серые шерстяные рубашки с расстегнутым воротом. И потому, глядя на него, никак нельзя было сказать, что перед тобой поистине босс, всесильный хозяин большой нефти практически всего Средне-Волжского региона, куда входили Самара, Оренбург, Саратов, а также Башкирия и Татария, ставшие с недавних пор Башкортостаном и то же Татарстаном. И все эти их «станы» — одна сплошная фанаберия, поскольку сами они ни черта не умеют. «Весь их суверенитет — вот он где, — нередко повторял Молчанов и молча сжимал и разжимал свой поросший темными волосами костлявый кулак. — Как закрою лавочку, тут они со своим нефтегазом...» А дальше следовала обычная «прорабская» нецензурщина. Большим мастером был по этой части Молчанов. Еще от прежних высоких руководителей областных парторганизаций унаследовал он уверенность, что мат — единственный доверительный способ общения начальства с рабочей массой. Это ей наиболее понятно и близко по духу.
Изредка, исключительно по неотложным делам приезжая в столицу, Владимир Иванович отправлялся прямиком в гостиницу «Россия». Дежурные администраторши, принимая от него традиционный командировочный набор — пару бутылок чистейшей «Посольской» самарского производства и разлива, сырокопченую самарскую же колбасу, равной которой пока никто в стране и за рубежом делать не научился, шоколадный набор высшего качества — не какая-нибудь вшивая Франция или Финляндия! — ну и в зависимости от сезона — свежая черная икра или балычок, копченая рыбешка, — так вот, получая свой сверточек в целлофановом пакете, дамы немедленно вручали ему ключи от небольшого полулюкса из двух комнат, выходящего окнами на набережную Москвы-реки. Молчанов терпеть не мог, когда в его окна заглядывали глаза домов напротив. Возможно, было в этом что-то мистическое, подсознательное, чего он и сам себе не мог объяснить, но что поделаешь... Даже дом свой под Самарой генеральный приказал построить на возвышении, открытом со всех четырех сторон.
