поднесла палец к губам. – Лучше молчи сейчас. Слова тратят силы. Вот, бери, ешь побольше сконов.
Я был готов молчать хоть весь последующий день, потому даже не кивнул, просто потянулся за очередной булочкой. Слова тратят силы. Мудро. Жаль, сие жизненное правило Летисия никак не использовала сама. Надо полагать, у неё-то сил в избытке.
Столь же ненавязчиво мисс Вудс принялась за Адама. Тот сидел, вытянув изрезанные, накрытые пледом ноги вдоль скамьи. У моего друга раны серьёзнее, если не принимать в расчёт удар моей головы о лодку. Но, кажется, всё обойдётся.
Я счёл, что лазарет кончился, но наша ярая Флоренс Найтингейл [3] и не думала сдавать пост. Следующим пациентом был мой дед, его раны куда глубже. Здесь нужен психолог. Не знаю, есть ли такая профессия, что неподвластна Летисии Вудс. Пожалуй, нет.
– Ты совсем не притронулся к еде.
– Я разбит, – сказал мой дед.
Летисия хмурилась, ей это совсем не шло. Однако любые модуляции голоса ей всегда удавались весьма эффектно. Вот и сейчас в голосе мисс Вудс зазвучали медные упрекающие ноты:
– Подумай о Рэе, это ведь его сын погиб. Он сейчас наверху, сидит один и плачет. Тебе нужны силы, чтобы поддержать его.
– Рэй никогда не плачет, – сказал дед.
Он вновь обманывается, думал я. Как не плакать, когда погибла твоя плоть и кровь?
Но Шон Гарфилд и Рэй Кампион – из старых морских дьяволов, что никогда ни по чему не плачут. А посему не пристало женщине говорить такое.
– Как знаешь, а поесть надо. – Летисия налила душистого чаю с чабрецом, разрезала поперек скон и в два слоя размазала сливовое варенье по рыхлой мякоти. – Пожалуйста. Ради Рэя.
Дед потянул с полминуты. Наконец сдался. Откусил хлеба. На его усах и бороде тут и там заблестело варенье, но он этого не заметил.
– Как же нам теперь без Джозефа? – непонятно у кого и зачем спросила Летисия, ковыряя общую рану. И вдруг вспомнила: – Ох, Шон! Ты же всегда не любил это имя – Джозеф.
Дед аж отпрянул.
– Не говори ерунды!
– А вот и правда! – вцепилась мисс Вудс. – У тебя был дядя Джозеф, ты его терпеть не мог. Это он заставил тебя съесть целый фунт сырого картофеля.
У меня вытянулось лицо, я впервые слышал эту историю. Удивительно, что родственники могут знать о своих близких меньше, чем соседи, но в Сент-Фоуи люди живут именно так.
Заметив моё изумление, Летисия объяснила:
– Твой дед как-то застал своего дядю Джозефа за сараем, где хранились сгнившие лодки. Дядя Джозеф изменял жене с гувернанткой, кажется. Когда шпион обнаружился, его заставили съесть мешок сырого картофеля! А после настращали, что, если он проболтается об увиденном, картофель этот прорастёт прямо в его желудке!
Фунт за минуту превратился в мешок! Но вы всегда должны учитывать, кто с вами говорит. В случае с мисс Вудс сказанное можно смело делить на десять.
Её рассказ возымел действие, но явно не то, на которое она рассчитывала. Летисия хотела только разрядить обстановку. Реакция же деда была, на мой взгляд, единственной возможной – он треснул кулаком по столу.
Мисс Вудс аж подпрыгнула, но отступать не собиралась.
– Ты до шестнадцати лет верил в это! Что картофель прорастает в желудке! У тебя с детства психика травмирована! Съешь скон, ради бога!
В этот момент она походила одновременно и на брыкливую жену, и на старшую сестру, и даже на тёщу. На деле же была просто соседка по улице.
Дед глубоко выдохнул и произнёс тихо:
– Несносная ты женщина. Помолчи хоть малость.
Вы бы удивились, как и я, но Летисия Вудс села и умолкла.
Позвольте дать вам немного отдохнуть от мисс Вудс. В моём повествовании этой бушующей женщины будет с лихвой. Сейчас я расскажу о нашей деревне, в которой произошли печальные события этих нескольких дней, включая гибель Джозефа.
Сент-Фоуи – типичная рыбацкая деревня в три улицы, вытянутая вдоль юго-западного побережья Шетландских островов. У нас есть почта, пристань, крошечный книжный магазин и даже салон красоты.
Я говорю «у нас», хотя я здесь фактически гость: мы с Адамом приехали на летний месяц навестить моего деда. Две пары крепких рук и ног восемнадцатилетней выдержки всегда пригодятся в хозяйстве. За десять дней пребывания мы залатали эпоксидной смолой и опилками любимую дедовскую лодку-плоскодонку (зря старались – теперь она гниёт в пучине Нептуна), а также вырезали и приколотили новые ножки к обеденному столу (старые пошли как раз на опилки). Серьёзные работы, как удаление доисторического «пальто» из овсяной соломы, покрывающего наш дом, и монтаж кровли из дранки [4], похоже, придётся отложить.
В Сент-Фоуи два магазина: один, с более чем банальным названием «Рыба и чипсы», принадлежит деду и его давнишнему приятелю Рэю Кампиону; другим, с примерно тем же набором товаров, владел старик Брекенридж, скончавшийся не так давно. За прилавком с тех пор его дочь, пышка Пэм. Такая потребность в двух магазинах на услужение малой горстке жителей обусловлена местной географией. Деревня состоит из восточной и западной частей, западная выступает южнее, и чтобы добраться до восточной, нужно пройти вдоль прибрежных вересковых холмов. Это минут двадцать неспешной ходьбы.
Старый маяк находится в западной части, как бы разделяя запад и восток. Если смотреть со стороны моря, то слева от маяка в десяти минутах ходьбы находится дом, где живут мой дед, Кампион с сыновьями (теперь уже с одним) и где обитаем мы с Адамом на время каникул.
Магазин примыкает к дому с левой стороны. В него есть вход с улицы, но есть и внутренняя дверь, ведущая в дом. В торговом зале, к удивлению редких приезжих, стоит обеденный стол, а также у одной из стен расположена небольшая кухня. Весьма удобно, можно сготовить еду и поесть, не отходя от рабочего места. Проще говоря, магазин воспринимается как ещё одна комната нашего жилища.
Отсюда минута ходьбы до дороги, в этом месте она сворачивает вглубь острова, поднимается на холм и вновь идёт параллельно берегу на восток. И тут между дорогой и морем наш дом и магазин. Теперь никуда не сворачиваем, а продолжаем идти на запад. Дома здесь тянутся по дороге вдоль берега, и все без исключения окрашены белой известью – результат послевоенного народного голосования, целью которого было оживить хоть как-то эту часть суши. Издали дома напоминают гирлянду светлых пятен и ещё больше свидетельствуют об унылости нашего пасмурного бытия.
В самом большом
