class="p1">Представляю, как разрывалось у него сердце!
* * *
Открыть зооприют оказалось не так-то просто… Оказалось, что нужна чертова куча разрешений, справок и прочей ерунды, в которой я совершенно не разбиралась, а Логову некогда было таскаться со мной по инстанциям. И он прикомандировал ко мне Никиту Ивашина, своего бывшего стажера, который с сентября официально работал в Следственном комитете. Хотя я сразу поняла, что этот милый одноглазый парень (правда одноглазый!) разбирается в бюрократических препонах ничуть не лучше меня…
Зато ему не нужно было ничего объяснять о той странной жизни, которую я веду, ведь он расследовал с Логовым убийство моей семьи. Поэтому я даже обрадовалась тому, что рядом будет Никита, а не совершенно посторонний человек, не понимающий происходящего со мной.
Мы как раз и тащились с Никитой из очередной конторы через парк, почти пустой из-за внезапного похолодания, когда это все началось… По длинным аллеям рыжими мышками пробегали сухие листья, которые я невольно провожала взглядом, и вдруг Ивашин повернулся ко мне, как всегда немного чудно наклонив голову (левый глаз у него стеклянный), и улыбнулся совсем по-мальчишески:
– А давай похрустим?
Мне уже так хотелось есть, что я первым делом подумала о чипсах, но он помотал своей одуванчиковой головой – волосы опять отросли:
– Да нет, листьями!
– Ты серьезно? – вырвалось у меня. – Никитос, ты же вроде как уже дипломированный юрист… Серьезный человек.
– Я же не на работе, – возразил он. – Ну? Погнали?
Как такому дурачку отказать?
Мы протиснулись между облысевшими круглыми кустами и оказались на разноцветной полянке. Крупные бордовые и рыжие пятерни кленов захрустели под нашими ногами громко и даже смачно, а березовые золотники робко вторили им. Конечно, Никита не мог знать, как любили мы с мамой бродить по осенней листве, прислушиваясь к шуршанию под ногами и болтая обо всем на свете. Мы верили, что так будет еще много лет…
А теперь со мной рядом с наслаждением печатал шаги парень, который ничего для меня не значил, но я пыталась делать вид, будто мне весело, хотя в носу щипало все сильнее. Осень всех осыпает моросью меланхолии, и у каждого второго комок в горле… Но в моем случае – это не просто настроение. Я учусь одиночеству, хотя Артур, а теперь и Никита по его приказу пытаются мне помешать. И все мы понимаем при этом, что в моей жизни они не задержатся надолго. Понянчатся, пока сил хватит, и пойдут своими тропами.
Так и должно быть. Никто не обязан вечно спасать меня от тоски по маме, от пугающих теней, от давящей тишины в квартире… Это просто осень загоняет меня в угол, где ютятся призраки, еще недавно бывшие моей семьей. Нужно сорвать с лица ее липкую паутину, мешающую дышать, раздвинуть мокрые голые ветки, похожие на прутья решетки, и вырваться из своего горя в реальную жизнь.
Для того я и придумала этот собачий приют, где волонтерами станут женщины, сбежавшие от мужей-абьюзеров. Мама сказала бы: тиранов. Она терпеть не могла эти новомодные словечки: буллинг, моббинг, харассмент…
– Как ни назови, это остается психологическим насилием, – говорила она. – Чем понятнее звучит «буллинг»? Слово-то какое противное… Тошнотворное.
Сама она ни разу на моей памяти не применила ни жестокости, ни насилия. Наверное, Артур и припал к ней всем своим существом потому, что мама была не только красивым, но и самым добрым человеком в мире, а ему после ежедневной возни с убийцами необходимо очищать душу. Я не особо помогаю ему в этом… Зато от меня бывает польза в расследованиях. По крайней мере, он убеждает меня в этом. Лукавит?
– Ты не этим путем ходила в школу? – спросил Никита – отвлек меня, чем по замыслу Артура и должен был заниматься.
– А? – очнулась я. – Нет. Моя школа в другой стороне.
– Хорошая была?
Я пожала плечами:
– Обычная. Такого, как Артур вспоминает о своих друзьях детства, у нас не было. Хотя, может, у кого-то… Но не у меня.
– А что он вспоминает? – с жадностью спросил Никита.
Похоже, ему тоже не особо везло на школьных друзей…
– Ну, знаешь, эти классические эпизоды: походы, пикники, школьные танцы, песни под гитару… Тебе не кажется, что у их поколения все было как-то проще и веселее? Мои вот одноклассники все как один упирались в учебу. Разговоры сводились только к этому проклятому ЕГЭ, к репетиторам, проходным баллам…
– Все поступили из вашего выпуска?
– Понятия не имею.
Он даже остановился:
– В смысле? Ты ни с кем не общаешься?
Чувствуя себя бездушным чудовищем, я покачала головой.
– Тебе вообще все люди по фигу? – уточнил Никита, глядя на меня как-то по-новому.
Но я возразила:
– Не все. Есть Артур. Ты, если уж на то пошло…
– Ну конечно, – пробормотал он. – Меня завтра пристрелят, ты и не вспомнишь.
– Вспомню, – заверила я. – Ты – единственный пират из моих знакомых. Как можно тебя забыть?
В первый момент он готов был обидеться, но тут же рассмеялся, сразу став тем солнечным мальчиком-одуванчиком, которым был, когда я увидела его впервые. Тогда его лохмы беззаботно торчали во все стороны! Логов заставил его постричься – работа в Следственном комитете обязывает… Сейчас они уже слегка отросли, но его голова все еще имеет вполне приличный вид. А в остальном Никита ничуть не изменился: тот же нежный овал лица, и чуть что – краснеет так же легко. Но держаться стал увереннее, наверное, логовской силой подпитался. Нам всем спокойнее, когда Артур рядом.
– Сашка, ты – еще тот кадр! – заявил Ивашин.
И я ничуть на это не обиделась.
Но Никита внезапно изменился в лице, заметив что-то за моей спиной. Обернувшись, я увидела компанию подростков, веселившихся и оравших на все голоса на детской площадке, где уже не было малышей. Один из ребят, в красной куртке, карабкался на мачту разноцветного металлического корабля, на которой болталось что-то белое, похожее то ли на косынку, то ли на парик, – мне никак не удавалось рассмотреть.
– Как бы не грохнулся, – пробормотал Никита.
И сглазил… Добравшись до верха, пацан сорвал то самое, белесое, повертел им у самого носа, разглядывая, и вдруг пронзительно завопил. Отшвырнув свою добычу, он резко откинулся назад и не удержался на мачте. Отчаянно замахал руками, попытался ухватиться за металлическую перекладину, но ладонь соскользнула, и мальчишка полетел вниз – даже не камнем, а распластанной в воздухе гигантской красной кляксой. Или лужей крови.
Я подумала об этом уже на бегу, пытаясь догнать Никиту, прыгавшего через ограждения, стилизованные под разноцветные