– Кать, ты где?
– Здесь, – отозвалась я, слизывая кровь с губы. Мелькнул луч фонаря, меня стали тащить, не сразу разобрав, куда лучше, вперед или назад. Теперь я застряла окончательно и почти не помогала своим спасителям. Шалва Гургенович наклонился над моей ногой и попытался вытолкнуть ее из кустарника, приговаривая при этом:
– Женщин дома спать должен, а не по горам скакать, как баран.
Скорее от обиды на барана, чем от его усилий, я выдернула ногу. Если не считать разбитую губу, все обошлось без серьезных повреждений.
– Такой красоту беречь надо, – сокрушался винодел, осматривая меня со всех сторон.
Море плескалось уже совсем близко, слышно было, как по гравию шуршат волны.
Мы друг за другом спрыгнули на берег и разбрелись в разные стороны: мужчины в одну, мы с Элей в другую. Гошки нигде не было.
– Утопили, – предположила я и закрыла рот рукой, чтобы не делать подсказок судьбе.
Никифорова нашла Эля.
Он лежал лицом вниз, в яме, оставшейся, возможно, от катера. Волны накрывали Гошину тощую фигуру, протаскивали за собой по гравию и возвращали на место, будто отложив самое интересное на потом.
Я присела рядом и потянула его за руку. Рука была ледяной. Почему-то мне показалось, что Никифоров жив, просто замерз. Эля стала мне помогать. Вместе мы перевернули и протащили Гошку несколько метров, пока не уперлись в скалу. Белый с Шалвой Гургеновичем наткнулись на нас и посветили фонариками. Я выпрямилась.
– Не дышит, – произнесла Эля.
Михаил занял мое место, взял в ладонь Гошкину руку и сразу выпустил ее.
– Не тех боялся, – подумала я вслух.
– Объясни, – потребовал Белый.
– Он боялся Прясникова, а надо было бояться этих…
Нужно было вызывать полицию. У Эли и Шалвы телефонов не оказалось, мой оказался разряженным, у Белого – тоже. И мы полезли вверх.
Поднимались мы медленнее, чем спускались. Михаил размотал трос, и они с Шалвой тянули на буксире Элеонору и меня. Наверху уже мелькал свет от проезжающих машин, дорога была совсем близко, когда я услышала сухой треск, похожий на близкий хруст веток. Мишка схватил Элеонору и пригнул к земле, а я, подчиняясь инстинкту, непроизвольно села на землю. Рядом дышал и что-то шептал по-грузински Шалва Гургенович, может, молился.
Я хотела встать, но тяжелая, большая рука винодела легла мне на плечо и не отпускала.
В темноте я видела, как Миша высунулся на дорогу, за ним, не отставая, ползла Эля. Мимо, как в боевике, свистели пули.
– Шалва Гургенович, – в шоке спрашивала я, – что происходит? Кто это?
Вместо ответа он крепко прижал меня к себе и поцеловал в губы.
– Жизнь такой короткий, – в свое оправдание сказал винодел.
Это была истинная правда, и я не стала его осуждать.
В нас стреляли, нам не давали поднять головы, и Шалва Гургенович потянул меня в сторону. Мы отползли немного вниз и прислушались. Я ошалела от происходящего, точно зная, что, если это продолжится больше двух минут, я свихнусь.
Мишка поначалу отстреливался, потом затих, и было непонятно, то ли его зацепило, то ли он расстрелял все патроны.
С той стороны выстрелы тоже стихли, зато послышались шаги. Кто-то осторожно направлялся к склону, где, по моим представлениям, засели Михаил с Элеонорой.
Шаги слышны были уже на самом краю, когда на дороге послышался звук двигателя проезжающей машины, и свет фар вырвал из темноты мужской силуэт. В то же мгновение с того места, где затаились Элеонора с Мишкой, раздался выстрел, и в лучах удаляющегося света мы увидели, как мужчина скатился с дороги в кусты.
Я вырвалась из рук Шалвы и побежала в сторону кустов. Натыкаясь на камни, проваливаясь в ямы и спотыкаясь, добежала и упала на колени возле мужчины. Он не шевелился. Я включила фонарик и посветила.
Это был молодой парень. Он лежал навзничь, раскинув руки, в одной из них был зажат пистолет. Возле меня что-то зашевелилось, я рухнула на землю.
– Кать, ты где? – услышала я шепот.
– Здесь.
Элеонора подползла к убитому, разжала его пальцы и осторожно взялась за ствол.
Тяжело дыша, подполз Шалва:
– Кто здесь?
– Мы, – отозвалась Эля. Она перекатилась на бок и прислушалась.
По асфальту кто-то осторожно шел, под ногами шуршали мелкие камешки. Эля легла на живот и уперлась локтями в землю. Шаги замерли. Совсем близко раздался шепот:
– Аслан!
Аслан бессмысленными глазами смотрел в небо.
– Брат! – повторил зовущий.
Не дождавшись ответа, он приблизился к краю дороги.
Небо было затянуто тучами, ни звезд, ни месяца видно не было. С моря поднимался туман. В трех шагах видимость совсем терялась. Слух и обоняние у меня обострились. Я различила запах одежды, пропитанной костром и шашлыком. Мужчина постоял еще немного, и, когда мне уже стало казаться, что время остановилось, он сделал шаг и навис над нами. Я зажмурилась. Раздался выстрел, человек рухнул, накрыв собой Аслана.
Кто-то потянул меня вверх, я обернулась – это был Шалва.
Эля наклонилась над убитым, а когда поднялась, в обеих руках у нее было оружие. Она махнула нам, показывая, куда идти. Не произнося ни слова, пригибаясь, останавливаясь и прислушиваясь, мы с Элей дошли до Михаила.
Шалва Гургенович отстал.
Михаил сидел в небольшом углублении недалеко от «жигулей». На правом плече у него был повязан платок Элеоноры, и я не сразу сообразила, что Белый ранен.
– О господи, – я упала на колени перед Михаилом, – что с тобой?
– Зацепило, – сквозь зубы выдохнул он.
На дороге было тихо. Наклоняясь к самому уху Михаила, я спросила:
– Сколько их было?
Миша ответил одними губами:
– Как минимум трое.
Отставший Шалва Гургенович неожиданно засвистел соловьем где-то в стороне и поднялся во весь рост. С дороги раздался выстрел, но Эля засекла противника и, когда Шалва присел, выстрелила из обоих стволов. Опять стало тихо.
Я не выдержала.
– Миша, – шепотом позвала я, – дай ключи, я заведу машину и подъеду ближе.
Он покачал головой:
– Еще надо подождать. Ребята серьезные, может, это их калаш с глушителем, из которого расстреляли водителя автобуса, помнишь его? Степаныч, кажется?
– И что будем делать, Миш, ты же кровью истечешь, у тебя аптечка есть?
– Есть, как не быть, – поморщился Михаил, вытягивая ногу.
– Давай ключи. – Я протянула ладонь.
– Достань в кармане.
Только я протянула руку к его карману, Элеонора кинулась к Михаилу, вытащила ключи и передала их мне. Я хмыкнула и стала осторожно пробираться к кустам, в которых стояли «жигули» Белого. Когда я уже была совсем близко от машины, заросли затрещали, и Шалва Гургенович заявил:
– Ты очень глупый женщин.
Увидев у него в руке пистолет, я спросила:
– Ты стрелять-то умеешь?
– Зачем обидеть хочешь? – сердито проворчал Шалва.
Неожиданно совсем рядом с нами завелся двигатель, стало ясно, что противник покидает поле боя. Шалва Гургенович эффектно выкинул руку вперед и пальнул в сторону отъезжающей машины. Слышно было, как пуля пробила металл.
Усадив Мишу, мы покатили в Новороссийск.
Пока Михаила осматривал дежурный врач, Матюшина не находила себе места. К счастью, все оказалось не так плохо – выйдя к нам после осмотра раненого, хирург сказал, что пуля лишь слегка задела кость. Михаила готовили к операции, а мы поехали искать гостиницу.
Только мы разместились, в наш номер постучал винодел:
– Кето, я купил кушать.
Он внес бутылку вина, лаваш, зелень, помидоры и курицу гриль.
– Шалва, – мы с Элеонорой благодарно уставились на него, – ты настоящий друг. Где ты взял это богатство среди ночи?
– Здесь повар земляк. Утром будет хачапури, – пообещал генацвали.
Мы набросились на еду и в один момент прикончили все, что принес Шалва. Аппетитно обсасывая куриную косточку, Шалва Гургенович спросил, обращаясь к Эле:
– Ты стрелять откуда умеешь?
– Недавно в клуб стрелковый записалась, – объяснила она. – Хотела Гошку убить.
– Гошку?
– Да, – подтвердила подруга, отвернулась и замолчала.
Шалва Гургенович вытер салфеткой рот, разлил по стаканам остатки вина и предложил:
– Помянем.
Мы молча выпили за непутевого Никифорова, после чего Шалва поднялся, поцеловал меня в губы и ушел в свой номер. Я стояла столбом у порога, пока Эля не окликнула меня.
Поставив телефон на подзарядку, я легла, но сна не было ни в одном глазу. В голове мешались ужасная смерть Гошки, лицо Олега Денисовича, стрельба, ранение Белого, Шалва и его поцелуи. Егоров, итальянец и шеф казались мне далеким мирным прошлым.
Элеонора тоже не спала, вздыхала, крутилась, кровать под ней скрипела, и я не выдержала:
– Эля, что с тобой?
– Миша такой хороший человек.
– Да, конечно. Что тебя мучает?
– Мне нечего ему предложить, понимаешь?
Я не понимала, что значит – нечего предложить. На месте лесного пожара через короткое время появляется буйная растительность – природа стремительно зализывает раны. Но я ничего посоветовать подруге не могла, потому что сама ничего не понимала в своих чувствах и поступках. Все потому, что Егоров был моложе меня и не внушал никакого доверия. И к тому же он ни разу не говорил со мной о нашем будущем. Только об участках и о строительстве общего дома. Но это ведь не предложение руки и сердца. Или предложение? С Егорова станется…
