Абзац окончательно закрыл жалюзи, поставив пыльные планки почти вертикально, и включил верхний свет. Одинокая сорокаваттная лампочка под заросшим мохнатой пылью матерчатым абажуром вспыхнула в недосягаемой высоте, тускло высветив убогую обстановку этого логова и пыльную паутину по углам. Шкабров закурил, уселся на скрипучую железную кровать с продавленной почти до пола панцирной сеткой и, низко наклонившись, выволок из-под нее обшарпанный фибровый чемодан с железными уголками.
Через четверть часа на Пречистенку вышел высокий человек, как две капли воды похожий на стареющего хиппи. На нем были обтрепанные камуфляжные брюки, небрежно заправленные в высокие армейские ботинки, и исполосованная стальными змейками кожанка-"косуха", из-под которой торчал мятый подол клетчатой рубашки. И куртка, и рубашка были расстегнуты до самого низа, открывая взглядам прохожих застиранную серую майку, поверх которой на массивной стальной цепочке висела какая-то эмблема. Потертое кожаное кепи с длинным козырьком было низко надвинуто, и из-под него на плечи и спину куртки ниспадали спутанные пряди неимоверно длинных светло-русых волос. Чудовищные бакенбарды, усы подковой и круглые очки с зелеными стеклами довершали картину. На правом плече у этого колоритного персонажа висел драный, застиранный, латаный-перелатаный рюкзак из джинсовой ткани, судя по виду, абсолютно пустой, из наколенного кармана брюк неприкрыто выглядывало закрытое желтым алюминиевым колпачком стеклянное горлышко. Вызывая недоумевающие, а порой и откровенно насмешливые взгляды прохожих, этот странный тип двинулся в сторону Зубовской площади ленивой шаркающей походкой человека, которому в обозримом будущем абсолютно нечем заняться.
Сделав большой крюк и с помощью пары нехитрых приемов убедившись, что за ним никто не следит, он вышел к Крымскому мосту и спустился в метро. Через несколько минут он уже входил в тесно заставленное ячейками автоматических камер хранения помещение на Киевском вокзале. При виде этой неряшливой фигуры постовой милиционер, отиравшийся возле стеклянной будки дежурного, недовольно пожевал губами, кашлянул в кулак и, переглянувшись с сидевшей в будке симпатичной служащей, спросил у подозрительного пассажира документы. Недовольно ворча, патлатый тип принялся рыться в многочисленных карманах своей мотоциклетной куртки, потом, спохватившись, скинул с плеча рюкзак, по локоть запустил в него руку и наконец предъявил сержанту паспорт, который выглядел еще более потрепанным и грязным, чем его владелец.
Паспорт оказался в полном порядке, прописка в нем стояла московская, и сержант вынужден был взять под козырек, остро жалея о тех временах, когда таких вот волосатиков без разговоров грузили в "воронок" и в двадцать четыре часа высылали на сто первый километр без суда и следствия. Волосатик, которого, если верить документам, звали Борисом Варнаковым, небрежно засунул паспорт в первый подвернувшийся под руку карман и, больше не обращая внимания на сержанта, двинулся в глубь помещения, задержавшись лишь для того, чтобы купить у симпатичной дежурной пару жетонов.
- Варнаков его фамилия, - неодобрительно сказал сержант дежурной, когда патлатый гражданин скрылся в одном из узких проходов. - Варнак и есть. Вылитый.
Дежурная - чистенькая, хорошо ухоженная и умело накрашенная брюнеточка с бриллиантами в розовых ушках и с длинными, отливающими перламутром ноготками - в ответ лишь брезгливо надула густо подмалеванные пухлые губки: стареющие неформалы интересовали ее примерно так же, как живущие в канализации крысы.
Вызвавший недовольство работников вокзала своей чрезмерной волосатостью гражданин Варнаков остановился перед ячейкой номер пятьсот восемьдесят три, по памяти набрал несложный код и, дождавшись щелчка сработавшего механизма, открыл дверцу. В глубине ячейки стояла полупустая спортивная сумка, в которой под спутанной в клубок грудой несвежего белья хранилась плоская стальная коробочка, перехваченная черной аптечной резинкой. Убедившись в том, что коробка на месте, гражданин Варнаков задернул "молнию" сумки, повесил сумку на плечо и тщательно запер пустую ячейку, опустив в приемную щель еще один жетон.
Проходя мимо громоздкого, как старинный шкаф, сержанта, Абзац сделал испуганное лицо и вынул из кармана паспорт, демонстрируя полную готовность вторично подвергнуться проверке документов. Сержант поморщился, словно ему дали понюхать какой-то тухлятины, и демонстративно отвернулся к дежурной. Девочка за стеклянной перегородкой выглядела довольно привлекательной, но Абзацу не понравился ее взгляд - пустой и бессмысленный, как у фарфоровой куклы или у самки паука.
Придерживая висевшие на одном плече рюкзак и сумку, Шкабров, временно ставший Варнаковым, поднялся на пригородный перрон. Голова под кепи и лохматым париком вдруг начала ужасно чесаться. В черной кожанке было жарко, несмотря на пасмурную погоду, голова раскалывалась, и чертовски хотелось выпить. Он погрузился в полупустую электричку и, как только состав тронулся, сразу же вышел в тамбур. Здесь он вынул из наколенного кармана заветную бутылочку и сделал приличный глоток. После этого, немного успокоившись, он спрятал бутылку, закурил и стал смотреть в окно.
Ехать пришлось долго - почти два с половиной часа, но до вечера оставалось очень много времени, и Абзац не нервничал. Кондратов не появится у себя на даче раньше восемнадцати тридцати, а то и девятнадцати часов. Времени хватит на все, волноваться не о чем. За оставшиеся три или четыре часа можно успеть проникнуть на дачу, затаиться там, выбрав удобное для нападения место. Летом Папа ночует в основном на даче, поближе к природе. Там, среди берез и елок, за крепкими железными воротами и двухметровым забором под охраной своих мордатых "помощников" господин депутат чувствует себя увереннее, чем в городе. Каждый посторонний там на виду, и никто не сможет подойти к дому незамеченным - так, по крайней мере, считает господин Кондрашов. Пусть потешится иллюзиями, пока есть время. Пусть попарится в баньке, выпьет коньячку, повозится в кровати с молодой длинноногой девкой и спокойно уснет, чтобы больше никогда не проснуться. В его возрасте и при его комплекции сочетание баньки, коньяка и девочек крайне опасно для здоровья. Не успеешь оглянуться, как к тебе подкрадется обширный инфаркт то, что в народе называется "кондратий хватил". Ну, не забавно ли: "Кондрашова хватила кондрашка!". Многие найдут этот плоский каламбур заслуживающим грустной улыбки.
Обернутая ватой запаянная ампула лежала в металлической коробке на дне спортивной сумки. Заключенная в ней жидкость имела длинное название, которое Абзац даже не пытался запомнить, и очень сложный химический состав. Вдыхание паров этой бесцветной жидкости мгновенно вызывало обширный инфаркт миокарда, за что сама жидкость вкупе с аналогичными по воздействию на организм препаратами получила неофициальное название "инфарктный газ".
Абзац мечтательно улыбнулся, затягиваясь сигаретой. Как это, в сущности, просто - отправить человека в мир иной так, чтобы никто ничего не заподозрил. Всего-то и надо, что проникнуть в дом, дождаться, пока все угомонятся, подойти к постели и надломить под носом у спящего тоненькую стеклянную трубочку, внутри которой заперта смерть, не имеющая ни цвета, ни запаха. После этого останется только незаметно выбраться из спящего дома, миновав клюющего носом охранника. Собственно, охранника можно и не обходить. Мало ли, кто и за что может убить охранника! Главное, что любой врач при вскрытии вынужден будет признать, что смерть Папы вызвана естественными причинами: переутомлением, алкоголем и иными нездоровыми излишествами, которых не выдержало больное сердце дорогого покойника.
Докурив сигарету до самого фильтра, как того требовал создаваемый образ, Абзац вернулся в вагон, развалился на скамье, широко расставив ноги в стоптанных и нечищеных армейских бутсах, откинул лохматую голову на неудобную спинку сиденья, закрыл глаза и неожиданно для самого себя по-настоящему задремал.
Ему снова приснилась какая-то путаная дрянь, и он проснулся через полтора часа, покрытый липким потом и с чугунной головой. Послеполуденное солнце било прямо в пыльное окно, возле которого он сидел, проклятая кожанка нагрелась так, что, казалось, готова была вот-вот задымиться и вспыхнуть. Под ложечкой было неприятное ощущение, возникавшее у Абзаца всякий раз, когда ему случалось заснуть днем. Зеленые очки в круглой металлической оправе съехали на сторону, в уголках губ скопилась набежавшая во сне слюна. Абзац бросил испуганный взгляд на часы, сел прямо, поправил очки и осторожно ощупал парик, чтобы убедиться, что тот по-прежнему сидит на месте. Почмокав губами и несколько раз сглотнув, он встал и нетвердой походкой вышел в тамбур: ему было просто необходимо прочистить мозги.
