Ознакомительная версия.
Так незаметно прошла рабочая декада. Получив расчёт, они неделю жили в той же гостинице Манауса. Гуляли по городу, развлекались.
Затем позвонил Ганс и сообщил время очередного рейса. Путь лежал по Риу Негро.
Пароход принимал новых гостей.
Было утро.
— Ну ты, мудрила, — прозвучало с пирса, — не угробь мой чемодан!..
Родная речь сразила Михаила. Он сидел на кухне с Дианой. Со страхом выглянул в окно.
На пирсе стоял мужчина лет сорока, ростом с Михаила. Белая рубашка в вертикальную черную полоску обтягивала его выпуклый живот. Большая голова, прикрытая соломенным сомбреро, круглая дородная физиономия с двойным подбородком и маленькими светлыми глазками. Всё это делало его похожим на плантатора. Через плечо на ремне висел кожаный коричневый портфель, а в правой руке точно игрушечная — маленькая гитара. Толстяк потрясал ею, словно только что отобрал у ребёнка и пытался скрыться, торопя впереди себя Меркеля. Тот едва шёл по шаткому трапу, горбатясь под тяжестью огромного чемодана.
Михаил подошел к борту. Наклонился и принял ношу, поставил на палубу. Меркель благодарно улыбнулся. Показал пальцем на пирс, что-то сказал по-португальски. Но и так было понятно. Ещё трое мужчин ожидали своей очереди.
Двое были такого же роста, как первый. Один походил на профессора: очки в тонкой черной оправе, на шее дорогая камера с длинным объективом. В дурацкой помятой морской фуражке с генеральским шитьём листьев на козырьке. Выглядел как Паганель из фильма «Дети капитана Гранта». Крутил страусиной головой, надувал щёки, непрестанно что-то фотографировал и сам же восторгался, обращаясь к соседу — молодому парню лет тридцати в оранжевой футболке известной американской фирмы. Тот в ответ кивал, соглашаясь, глядя в свой айфон и тыкая в него пальцем.
Последним был самый взрослый из них, ниже всех на голову. На вид лет пятьдесят, сутулый, лысоватый. Скошенный лоб, крючковатый нос, и проницательный внимательный взгляд делали его похожим на судебного исполнителя, ведущего розыск имущества. Он все время смотрел по сторонам, оглядывал багаж, делал замечания своим друзьям, беспокоился, чтобы ничего не забыли. Три больших чемодана и несколько сумок стояли рядом.
Михаил спустился вниз и, легко взяв два чемодана, приготовился идти за пожилым. Но все отошли, уступая дорогу.
— Ты смотри, какие индейцы здесь обслуживают, — усмехнулся «профессор», кивая на Михаила. — Может, это капитан?
— Скорее, гастарбайтер из Европы, — поддержал молодой.
— Или американец, скрывается от алиментов, — добавил пожилой. Хорошо, что он нас не понимает, а то бы бросил чемоданы в воду — было бы весело!
Все зашли на пароход и стали размещаться по каютам. Михаил вернулся за оставшимися вещами. «Судебный исполнитель» вышел на мостик и зорко следил, как чемодан и сумки переместились на пароход. Показал, в какую каюту что занести.
Михаил заглянул на кухню:
— На борту русские! — не понимая своей радости, шёпотом сообщил Диане. Сердце билось яростно, словно в момент приближения опасности.
Лицо Дианы зарделось. Вскочила, стала вытирать мокрые руки о полотенце, словно собираясь бежать обниматься. В этот момент раздался крик Капитана.
— Иди, тебя! — она подтолкнула Михаила к выходу.
Выйдя на палубу, он увидел на мостике Ганса, который показывал на группу вновь прибывших туристов, сгрудившихся на пирсе. Меркель выглянул из-за угла и тут же исчез.
Михаил спустился по трапу. Это были французы — три пожилые пары, скорее всего, пенсионеры. Багаж состоял из нескольких небольших чемоданчиков. Сумки хозяева несли сами.
Десятое ноября, День полиции, прошёл незаметно — собрались, выпили, закусили, поболтали. Сотрудники давно привыкли, что билеты на праздничные представления получают тыловые службы, инспекторские и штабные — те, кто распределяет. Отделам криминальной милиции главка практически не доставались. А районы и не мечтали. Так, что в концерном зале «Октябрьский», как правило, веселились сотрудники, которые о преступниках знали только из прессы. Уголовный розыск справлял свой праздник пятого октября и не очень желал лишний раз видеть кители с большими звездами, обрюзгшие физиономии снабженцев и проверяющих.
Через неделю после праздника Михаилу позвонил Сараев, просил подойти кое-что исправить в документах. Сообщил, что распечатали скрытую запись. Составили стенограмму разговоров. В протоколах оказались некоторые неточности. Необходимо описать присутствующих в притоне женщин, вспомнить их имена, уточнить потраченные суммы.
Михаил не обратил на это внимания. Дело было крупное, и всегда случались какие-то недочёты, помарки. Надо делать, чтобы ни один адвокат не придрался.
Встреча была радостной. Снова пили чай и коньяк.
— А как остальные ребята, не нужны? — спросил Михаил о коллегах-отставниках.
— Мы их попозже вызовем, — отозвался Игорь, — не горит. Время ещё есть. Пока рассекретим записи, пока всё оформим, утвердим… Думаю, направим в следствие через недельку.
Михаил с радостью подумал, что теперь это не его проблемы. Попытался представить себя на старом месте и ужаснулся. Так далеко теперь была служба. Какой теперь она казалась посторонней. Соблюдение сроков проверки заявлений, регистрация материалов, согласование и утверждение. Настоящая бюрократия с кучей подписей и при том — с удивительной безответственностью всех за порученное дело.
Когда тебя могут наказать за всё, что угодно. Например, объявить выговор за то, что ты задержал маньяка, убивавшего на протяжении нескольких лет. Поставив в укор, что очень долго его ловил. Или наградить за то, что ты сумел перекинуть глухие дела на следующий год и тем самым поднять статистику раскрываемости в этом. А что будет дальше — никого не интересовало.
Все живут ежедневно, ежемесячно, ежеквартально… В соответствии с отчётным периодом. Не заглядывая в будущее. Не думая о молодых кадрах, о преемственности. Если приятеля пригласили на повышение в Москву — значит, следом пойдешь и ты. Если он сел в тюрьму — готовься отвечать на вопросы следователя, есть шанс попасть туда же.
Через несколько дней в управление вызвали Полинова и Сивакова. Тоже что-то исправляли, переписывали. Вернулись с разным настроением. Сергей, как всегда нашел повод посмеяться. Его не интересовала озабоченность Николая. Тот всегда был хмур, когда трезв. А в спиртном себя ограничивал.
Оставшись наедине с Михаилом, Сиваков шепнул:
— Не нравится мне всё это! Какие-то странные переписки, уточнения. В прошлый раз я упомянул Агошкова и Кикотя — теперь их убрали. Якобы, чтобы раньше времени не дразнить быка красной тряпкой. Так и раньше делали. Вроде ничего лишнего, похоже на перестраховку. Но у меня нехорошее предчувствие.
Михаил пожимал плечами:
— Не бери в голову. Сараев разберется. Он руководитель опытный. Ты же знаешь! Я напротив него несколько лет в кабинете сидел.
— Ты там сидел, а я в другом месте! У меня чуйка получше твоей работает! Камера — это тебе не кабинет! Сам же знаешь — как начинают показания корректировать, так одно из двух: для возбуждения или прекращения. А как решат материал в архив списать? Что делать? Думаешь, братва не узнает, что нас засылали? В протоколах и адреса, и фамилии. Чего лучше, как избавиться от основных свидетелей? Прокурор прикроет, а?
— Типун тебе на язык. С чего это такое дело будут губить? Все доказательства собраны. Сараев орден получит за раскрытие.
— Ох не знаю, — Сиваков осторожно поглядывал на Николая, — как бы нам посмертно орден не вручили.
— Ладно, не грузись, — Михаил и сам уже стал волноваться, но не показывал, — пойдем кофейку выпьем с коньяком. Завтра много работы. Машины с продуктами приходят, надо по базам раскидывать. Что-то наши логисты перестали справляться. То ли ленятся, то ли большие объемы стали. Надо будет встретиться обсудить.
На следующий день они занялись своей основной работой, и так трудились целую неделю, не покладая рук. Кое-кого в фирме уволили, поставили новых начальников отделов. Решили чаще анализировать результаты.
Через неделю снова позвонил Сараев. Долго извинялся по телефону. Сказал, что следствие вернуло материалы на доработку, и надо кое-что уточнить. Поехали все вместе. Разошлись по кабинетам и стали вносить правку, уточнения. Снова расписываться задним числом. Сараев снова накрывал журнальный столик, наливал гостям, посылал сотрудников за закуской, оправдывался:
— Господа пенсионеры, в последний раз! Больше не потревожим. Опера молодые, неопытные. Сами такими были. Знаете!
— Да нам-то что? — смеялся Полинов. — Я хоть каждый день буду к тебе приходить исправлять! Ты только наливай, да закуску ставь. Это ж какая экономия к пенсионному бюджету! Водка-то дорожает.
Ознакомительная версия.
