правила, настолько были уверены в генерале, насколько может быть уверен
 только заботливый артиллерист в исправности своей пушки!
 - Да-а-а... - наконец выдохнул он и возвратил взгляд на землю, на
 недопитую бутылку вина.
 Я налил еще полстакана и протянул генералу.
 - Ну давай, за президента! - и он осушил стакан.
 Потом выпил я. Тоже "за президента".
 - Хороший ты парень, - генерал улыбнулся мне в глаза. - Но, скажу
 тебе честно, этот русский мне нравится больше... Он - настоящий боец, а ты
 ведешь себя, как дипломатишка, соглашатель... Но в моей стране
 дипломатишки тоже нужны...
 Последние слова генерала меня почти обидели, но, подумав о них,
 прежде чем обидеться, я пришел к выводу, что генерал прав. Рне так уж
 плохо считаться "дипломатишкой" после того, как годы потратил беспросветно
 по-рядовому, то в грязи, то в боях, то в дезертирствах, хотя последнее
 всегда поднимало мой бойцовский дух, которого, если быть абсолютно
 честным, в иных ситуациях я был полностью лишен.
 Генерал снова посмотрел на, к тому времени, полностью опустевшую
 бутылку и сказал мне: "Все, можешь идти!"
 Ря пошел, пошел дальше по этой загородней аллее в сторону
 заброшенного ботанического сада. Я даже не попрощался с генералом, но
 думаю, что он не обиделся. Он не нуждался в каких-то там мямливых "до
 свидания" или "пока". Он был ГЕНЕРАЛОМ до последнего седого волоска,
 торчащего из ноздри, до кончика шнурка его громоздких походных ботинок.
 Ему было бы приятнее, если б я лихо развернулся кругом, щелкнул каблуками
 и зашагал прочь, чего я не сделал, подчиняясь вышеупомянутым правилам
 поведения, да и если б не было этих правил, все равно бы не сделал, уже по
 другим собственным соображениям.
 Теперь по дороге меня одолевали другие сомнения. Какой гимн может
 быть у государства, возглавляемого генералом... или тогда уже президентом
 Казмо. Если гимн будет отвечать характеру президента - то это будет уже не
 гимн, а военно-полевой марш. Поэтому я старался больше не думать о Казмо.
 После него будут другие президенты и они вполне могут оказаться не
 генералами, а обычными цивильными людьми, для которых война - не в крови и
 даже не в характере. Ртогда я представил себе этакого президента,
 полненького, лет пятидесяти, типичного либерала, потирающего руки перед
 подписанием какого-нибудь гуманного закона. Рпредставляя себе такого
 президента, я снова стал думать о гимне.
 А слова все не придумывались. Рдорога, окаймленная по бокам
 магнолиями и кипарисами, вела меня дальше, прочь от столь любимого мною
 города, вела над морем.
 Вскоре я остановился перед проемом в высоком поржавевшем заборе. В
 этом месте, должно быть, стояли ворота, которые закрывались на ночь и
 открывались утром. Здесь же валялся квадрат жести, с разъеденной временем,
 дождями и жарой надписью на каком-то или нескольких языках. Только скраю
 можно было прочитать: "гартен"... Сад, одним словом.
 Зайдя на территорию ботанического сада, я увидел перед собою выбор
 когда-то аккуратных дорожек, узеньких и изворотливых, обходящих бывшие
 клумбы и места произрастания редкостных видов растений. Я пошел по той,
 что вела вниз, к морю.
 Тропинка, словно водила меня за нос, крутилась то в одну, то в другую
 сторону и в какой-то момент мне даже показалось, что она закручивается
 спиралью, заставляя меня ходить сужающимися кругами, но впечатление такое
 возникло то ли от усталости, то ли от вина, выпитого в компании с
 генералом. Когда голова действительно закружилась, я остановился, глядя
 себе под ноги, подождал, пока головокружение прекратится, а только потом
 огляделся вокруг. Рсказка возникла в пространствах меня окружающих: из
 земли высовывались причудливые камни, заползя на них, цвели кактусы, цвели
 они невероятно обильно и у многих размеры цветков были таковы, что
 закрывали полностью тела этих колючих уродцев, а чуть выше взвивались
 вверх по стволам кустов и деревьев буйные африканские суккуленты, толстые
 листья которых, опав, тут же укоренились и дали новые бесконечные побеги и
 уже казалось, что это зеленое воинство атакует небо и не уйти небу никуда,
 даже низкие облака, если прогонит их с моря ветер, не спасут родину звезд
 и луны от упорно рвущейся вверх зелени. А там, среди мощных ветвей высоких
 деревьев, названия которых были мне неизвестны, среди лианистых паразитов,
 оплевших эти ветви, открывали свои агрессивно прекрасные зевы разноцветные
