Он поднял на меня глаза, полные муки:
— Нет. Я о нем ничего не знаю. Это правда.
— Когда и где вы должны передать ему выкуп?
— Ради всего святого… Я не знаю, о чем вы говорите.
Уф, хватит с меня. Кому нельзя посоветовать — тому нельзя помочь. Измученная не меньше Вингера, я тяжело поднялась из-за стола:
— Воля ваша, Лев Анатольевич. Я желаю вам только одного: чтобы не пришлось запоздало раскаиваться. Если все же надумаете заговорить — вот номер моего сотового. По нему я отвечу в любое время. Советую спрятать подальше.
Осторожно взяв бумажку, точно она могла рассыпаться, хозяин квартиры заискивающе коснулся моей руки:
— Таня, вы ничего не расскажете… обо всем этом?
— Можете не беспокоиться. Милиция даже не знает, что я веду это дело. Пока еще не знает. Это известно только преступнику. А теперь покажите ее комнату. И еще мне нужна фотография Ольги, без нее я не уйду.
Вингер кротко кивнул и вышел из кухоньки впереди меня.
Пока я осматривалась в крошечной — девятиметровой — комнатушке его дочери, где до меня, похоже, изрядно покопались правоохранительные органы, Лев Анатольевич принес и молча вручил мне цветной портрет глазастенькой еврейской девочки лет двадцати, с пышной черной косой и капризной нижней губкой. Оля Вингер была очень похожа на отца. Именно такой я ее себе и представляла. И что только Сашка в ней нашел?
Я спросила, что достойного внимания следствия нашли здесь настоящие работники прокуратуры. Вингер ответил, что, кажется, взяли несколько фотоснимков из альбома, на которых изображены друзья Ольги. Для меня, впрочем, в этой комнате тоже не нашлось ничего интересного. Ничего, кроме большой красивой фотографии в белой картонной рамке, которая стояла на полке с книгами. Должно быть, милиция не заинтересовалась ею потому, что все персонажи на групповом снимке и без того были ей хорошо известны. И мне, естественно, тоже.
Интернациональная шестерка по формуле «три плюс три» на этом фото представляла собой живописнейшую скульптурную группу в теннисных костюмах. Вооруженные ракетками и «полнометражными» улыбками, они позировали фотографу в центре какого-то зеленого корта. В роли «большого фонтана» выступал, разумеется, красавчик Нари, обнимающий двух нимф: Олю и Свету, а «каскад» образовывали Наташа Костенко, Роджер и Саша Ренуа. Все они были здесь такие молодые, красивые и вполне счастливые, и даже веселый Роджер — с удивлением отметила я — не казался на этом снимке рабом…
Словом, композиция была бы просто великолепной, да вот беда: сбоку в кадр затесался какой-то тощий и долговязый олух в шортах и кепке с большим козырьком. Должно быть, из служащих. Очертания фигуры получились размытыми, да и находился этот тип на довольно приличном расстоянии от камеры. И лишь лицо, повернутое в сторону фотографа, каким-то странным образом попало в фокус и вышло четко. Но на нем лежала густая тень от козырька кепки.
Такой вот досадный прокол фотографа. И еще чего-то на этом снимке не хватало, но я никак не могла понять — чего. В нижнем углу стояла дата: «26 июня 1998 года».
— Ребята отмечали окончание летней сессии, — пояснил Лев Вингер. — Этот их богатый плейбой, Нари, или как его там, пригласил всю компанию на «турнир большого шлема».
— Разве Ольга играет в теннис?
— Да нет, девчонки больше дурачатся, где им… А вот иностранцы — те да, частенько ходят в этот клуб. Где-то в Смоленском ущелье, я точно не знаю.
Ну конечно, как же я сразу не сообразила! Я ж бывала там несколько раз со своим Игорьком… во времена оны. Шикарное местечко, только далековато.
«Я шел играть в теннис, а они собирались погулять в центре города…» — припомнилось мне. Так вот чего здесь не хватает: мистера Рэя, моего зеленоглазого клиента!
— Лев Анатольевич, вы случайно не знаете Рэя Лионовски? Его нет на этом снимке, но он тоже…
— Позвольте, это аспирант Стрельцова, да? Юрий Иваныч как-то отзывался о нем как об очень толковом молодом ученом, подающем надежды. Говорил, у него получается интересная диссертация. Нет, я с ним не знаком. Но Ольге он почему-то не нравится. Говорит, противный тип. Может, потому, что он старше, солидней и не принимает участия в безумствах этой компании. Стойте-ка: мне кажется, дочь говорила, что это он их и фотографировал.
— С вашего позволения, я возьму этот снимок.
— Ради бога, если он вам нужен.
Инженер давно тер пальцами красные глаза. И немудрено: половина первого ночи.
Уже почти на пороге квартиры я вдруг хлопнула себя по лбу. Вот дурища, чуть не забыла!
— Лев Анатольевич, среди вещей вашей дочери было что-нибудь похожее на маленькую деревянную куклу? Только не считайте меня сумасшедшей, подумайте.
Однако примерно с минуту Вингер смотрел на меня именно с чувством глубокого сожаления. Наконец взор его стал проясняться:
— Боже мой, ну конечно! Как же я сразу не сообразил: матрешка! У нее был брелок для ключей в виде матрешки, школьная подружка подарила. Крошечная такая, но очень симпатичная.
— И этот брелок был с ней в субботу?
— Ну разумеется. Дочь всегда брала с собой ключи. А… что такое? Что такое, Таня?!
— Пока ничего, Лев Анатольевич. Ничего, кроме того, что я вам уже сказала. Вы еще не надумали исповедаться?
Он лишь отрицательно покачал головой. А вслух сказал:
— Спасибо вам, Таня. Умоляю: будьте осторожны! И… простите меня, если сможете.
— Бог простит, Лев Анатольевич.
Я кубарем скатилась с шестого этажа. Что же это за день такой у меня сегодня, господи? Всех пугаю, терзаю и довожу до полного исступления… И себя в том числе. Черт бы побрал эти душещипательные беседы! Я, в конце концов, не священник, а частный детектив! Хоть бы завтра, что ли, для разнообразия, довелось помахать ногами или за кем-нибудь погоняться…
На улице стояла холодная и бесфонарная ночь, какую всегда хочется поскорее оставить за спиной. Поэтому три квартала до своей укромной подворотни я преодолела на одном дыхании. Если бы оказалось, что мою машину угнали, это было бы самым большим разочарованием в моей жизни: пришлось бы ловить такси.
Забравшись в уютный салон и включив свет, достала свой блокнот, чтобы спрятать в него добытые фотографии. По иронии судьбы он открылся на страничке с данными Рэя Лионовски — той самой, которую мне еще предстояло заполнить. Ба, а это что такое?! Я точно помню, что, кроме адреса и телефона моего клиента, еще ничего на ней не писала!
Через всю страничку — по диагонали — мелким размашистым почерком Тины Брогус было начертано: «Get you have come».
Судьба продолжала насмехаться надо мной. Ну, это уж слишком! С меня хватит.
Глава 8 Долог день до вечера, если думать нечего
Драться, стрелять и преследовать преступника не пришлось и в понедельник. Да я даже и не вспомнила о своем вчерашнем безумном желании: некогда было. Я думала.
Уловка Скарлетт на сей раз не сработала: дума, которую я вчера отложила на сегодня, с приходом нового дня не рассеялась, как легкая тучка. Наоборот, она сгустилась, приобрела зловещие грозовые очертания.
Я думала даже ночью, во сне, где меня преследовали зеленоглазые кошмары, которые с дьявольским хохотом выкрикивали: «Эй, девушка-дэтэктив! Я все-таки пришел!..» И голоса, шептавшие: «Не говори ему, не говори, не говори… Он меня убьет! убьет! убьет!..» Я думала утром, вскочив ни свет ни заря, невыспавшаяся и разбитая. Я думала, стоя под душем, думала, заваривая кофе, и, даже вынося мусор, тоже думала. И это все — о НЕМ.
Думая, я все утро с вожделением и каким-то мистическим ужасом ходила вокруг замшевого мешочка с гадальными костями, словно кошка вокруг раскаленной сковородки с рыбой: и хочется, и колется… Но лишь только, собравшись с духом, протягивала к нему руку — тут же что-нибудь происходило. То звонил телефон, то приходила соседка за солью, то кофе убегал… Черт явно не собирался сдаваться — все толкал и толкал под руку. И я, которую никому и в голову не пришло бы назвать трусихой, всякий раз с облегчением переводила дух: слава богу, опять отсрочка приговора!
Да, я боялась. Боялась получить подтверждение тому, что уже давно утвердилось во мне на уровне подсознания: тот, кого я ищу, — не кто иной, как мистер Рэй Лионовски, человек, нанявший меня. На него указывал добрый десяток добытых мною вчера — нет, не доказательств, пока еще косвенных улик. Каждая из них сама по себе не стоила и ломаного гроша, но все вместе они заставляли задуматься, да еще как!
А кроме улик, были еще взгляды, интонации, восклицания, странные совпадения. Например, общие научные интересы у Вингера и Рэя и даже один наставник — профессор Стрельцов. Наконец, были мелкие мистические пакости — вроде странички в блокноте с именем Лионовски и треклятой надписью по-английски.
Я прокручивала назад хронику вчерашнего дня — кадр за кадром. И в каждой фразе Рэя, в каждом взгляде и жесте, в каждой его улыбке я видела теперь зловещий подтекст, тайный смысл. Даже то, что он сам нанял меня для расследования убийства, представлялось частью дьявольского плана.
