И тут из-за дома вынырнул черный «Мерседес». Он ехал медленно, но не потому, что не мог ехать быстро. Просто они увидели нас еще издали, когда проезжали вдоль расположенного напротив моего дома бульвара, и теперь рассчитывали схватить нас всех. Разом. Мы стояли возле подъезда, нас было видно как на ладошке.
И черт меня дернул отряхиваться.
Я бросилась к «Волге», которую, оказывается, очень кстати угнала, за мной кинулась ахнувшая и перевозбужденная от всего, что с ней произошло в последнее время, Маргарита. Не отставал и Саша Берестов. Не успели дверцы «Волги» захлопнуться, как я рванула с места и дворами, петляя, помчалась в сторону городского парка. Я знала такой сложный переулок, что человеку неместному разобраться, откуда он выходит и куда приведет, было просто невозможно.
Город еще спал, но два зверя – черный и белый – уже устроили смертельную гонку.
Я отыскала этот переулок, нырнула в него и начала петлять по влажным от вечернего дождя узким незаасфальтированным улочкам, удаляясь все дальше от обезумевшего от злости «мерса».
Можно себе представить, как подгоняла тоже озверевшая от ярости Соня своего еще не пришедшего в себя помощника.
Открытый сейф, исчезновение рукописей, сумки с деньгами и оружием – в белой сумке было два пистолета и нож (совершенно новый, которым, вполне возможно, собирались прикончить меня или Сашу Берестова) – от этого кто угодно придет в ярость.
А что уж тогда говорить о Соне? Об этом исчадии ада?
Я крутила руль из стороны в сторону, машину кидало, несколько раз мы чуть не разбились, пролетая мимо каких-то гаражей и сараев.
После нас в этом жутком лабиринте, заполненном множеством старых, полусгнивших строений, погребов и прочей рухляди, остались горы обрушившихся пустых ящиков, сорванные веревки с сушившимся на них тряпьем, сломанный штакетник и разбитое стекло. Создавалось ощущение, что мы пропахали огромную помойку.
И вот наконец, вырвавшись на улицу Чернышевского, мы помчались в сторону моста. Шоссе было пустынным. Я развила бешеную скорость, казалось, еще немного и мы взлетим, как взлетают самолеты, и поднимемся в воздух…
– Сейчас направо, потом проедем немного, пару кварталов, и свернем еще раз, затем налево… – говорила Маргарита, а я почему-то подчинялась ей.
– Куда мы едем-то? – спросил недовольным голосом Саша Берестов. Он обхватил руками свои плечи и сидел с хмурым видом, как будто бы не понимая, зачем его взяли в эту машину и теперь, без всякого на то разрешения, рискуют его драгоценной жизнью.
– Может, тебе нарисовать схему маршрута? – отозвалась я, едва справляясь с управлением и чуть не вписавшись в летевшую навстречу «Вольво».
«Мерседеса» пока не было видно.
– Оторвались, – облегченно проговорила Маргарита и откинулась на спинку сиденья. – И черт меня дернул приехать сюда. Ловила бы себе мух…
– …И варила бы из них солянку, – закончила я и хмыкнула. Можно подумать, что ее кто-то заставлял влипать в эту дурацкую историю, основанную на каких-то сомнительных документах, связанных с поставками химического оборудования.
Или я ничего не понимаю, или Маргарита что-то знает и молчит.
И тут раздался взволнованный голос Саши:
– Вот они, гады…
Я посмотрела в зеркало: «Мерседес», вывернув слева, догонял нас на огромной скорости.
– Ну и зараза, – пробормотала я, – знала бы, крылья бы выпустила.
– Какие еще к-к-крылья? – Маргарита от страха даже стала заикаться.
– Металлические. Нажимаешь на кнопку, раз – и готово! Как в машине у Джеймса Бонда.
Но вообще-то говоря, мне в этот момент было совсем не до шуток.
Мы приближались к университетскому городку. Проспект Ленина просматривался почти до Вокзальной площади.
И тогда я решила рискнуть. Я повернула влево, на тихую улочку, которую преграждал зловещий, как приговор, «кирпич». Если за углом дежурят вечно голодные и ненасытные гаишники, то неприятностей не оберешься.
Но нам повезло. Гаишники тоже спали, так же, как нотариусы (см. выше про сурков и сурих – шутка). На наше счастье, были приоткрыты высокие, прямо-таки огромные чугунные литые ворота, ведущие в университетский двор. Саша, сообразив что к чему, выскочил из машины – я даже не успела как следует притормозить – и распахнул ворота пошире. Мы въехали, он так же быстро их закрыл. «Мерседеса» пока не было видно.
Я заехала прямо на зеленый газон, в кусты, под огромный дуб, скрывший нас полностью от чьих-либо глаз. Мы замерли.
– Где мы? Это биофак или что? – поинтересовалась окружающим нас пейзажем Маргарита. Она казалась уже не такой испуганной, как пару часов назад. Она как будто даже похорошела за время этой дикой погони.
– Это морг, милочка, – мрачно ответила я и вышла из машины. Ноги мои дрожали. Представляю, как выглядела я в черном вечернем платье и джинсовой куртке. Бред какой-то.
Однако же в таком вот «затрапезном» виде я пересекла двор и вошла в старинное, с облупившейся штукатуркой здание городского морга.
Войдя в прохладный и гулкий холл, я спустилась в подвал, отыскала нужную мне дверь и облегченно вздохнула, увидев мирно завтракающего Глеба Родионова, судмедэксперта. Низенький, жирненький, лысенький и ужасно обаятельный, Глеб, увидев меня, просиял:
– О! Первый живой человечек за сегодня! – поднялся он мне навстречу, радостно потирая руки. – Тебя как разрезать, вдоль или поперек?
– Разрежь меня елочкой или сотвори инкрустации на моем животе вон из той копченой колбаски, которую жуешь.
На Глебе был совершенно жуткий, порыжевший от крови, некогда белый халат, поверх которого был надет грубый, длинный до пят, клеенчатый серый фартук.
И этот мясник пил чай!
– Опять расспрашивать начнешь? Поцелуй меня, тогда все, ну просто абсолютно все расскажу. И даже, если хорошенько попросишь, покажу.
– Тебя что, опять жена выгнала? – спросила я с сочувствием, потому что знала скандальный нрав его жены. Она всю жизнь боролась за то, чтобы Глеб ушел из морга, но он, очевидно, ничего, кроме вскрытия трупов, делать не умел. Все-таки на любое дело нужно призвание. А у Глеба оно было. В избытке.
Жена выделила ему комнатку – в его же, кстати, четырехкомнатной квартире – и не подпускала к себе месяцами.
Уж что только он не делал, чтобы от него не пахло трупами да формалином. Килограммами покупал лимоны и обтирался ими, словно проститутка духами перед выходом на работу. Ничего не помогало.
Но он все же нашел выход: завел себе любовницу – патологоанатома. Они принюхались друг к другу и в свободное время развлекались прямо в морге, в комнатке, чуть попросторнее той, что была у Глеба дома.
– Вчера в кафе «Роял Бургерс» была застрелена женщина, – начала я трагическим тоном.
– Да. Эту женщину звали Анной, – поддержал меня в том же духе Глеб. – Это была твоя бабушка или подружка?
– Ни то ни другое, – я всегда умела держать язык за зубами.
– Понятно. Ты просто заскочила из праздного любопытства. Пулевое ранение. Она скончалась на месте. Если подробно, то эпидермис у самого края раны отсутствует полностью. В направлении к периферии обнаруживаются остатки мальпигиевого слоя в глубине межсосочных выступов. Раневой канал прерванный. А тело у нее все равно потрясающее. Грудь – шикарная. Ноги – просто шик.
– Не юродствуй. Один человек хотел бы с нею попрощаться. Устроишь?
– Что, прямо сейчас?
Я привела Сашу Берестова.
Глеб проводил нас в зал – в котором было трудно дышать – и подвел к столу, обитому цинком. Здесь лежала, вернее, лежало тело Анны Шубиной.
Глеб взялся своими толстыми, словно колбаски, пальцами за край оранжевой клеенки:
– Ты как, со всей женщиной прощаться будешь или только с ее головой? – спросил он со знанием дела.
– Со всей, – вдруг сказал Саша, чем сильно меня удивил.
Глеб снял клеенку, и мы увидели располосованное – ей вскрывали грудную клетку – мертвое тело. Страшное и отвратительное в своей натуральности и теперь уже необратимости.
И только лицо ее, грустное и милое, красивое и только чуть похудевшее, почти не изменилось. Разве что веснушки потемнели. Длинные светлые волосы – как мне показалось – еще пахли духами, которыми она надушилась перед тем, как прийти ко мне или перед встречей с Сашей в «Роял Бургерс»…
Саша спокойно подошел к ней, поцеловал ее прямо в губы, а потом во все места, которые, наверно, любил. Глубоко вздохнул, схватился за голову и выбежал вон из зала.
– А вон та девушка ему не подойдет? Она еще теплая, – ерничал беспардонный Глеб. – И помоложе будет. Не хочет поцеловать и ее тоже в грудь? Ей, думаю, будет приятно.
Я, рассеянно глядя по сторонам, обернулась и увидела, как мой приятель снимает клеенку с другого тела.
Я подошла и посмотрела.
Совсем молоденькая девушка. С разбитой головой. Из маленького аккуратного носа, казалось, совсем недавно текла кровь. Подсохшая, она образовала корочку, а губы, вымазанные в крови, казались коричневыми.
