— Пришлось заскочить в контору.
— Да?..
— Какой-то совершенно безумный день. Безумный день после безумной ночи.
— А что происходит?
— Сейчас расскажу тебе кое-что. Этот Сачетти, ну, что подстрелил тебя в парке, и есть тот самый тип, которого мы выслеживали все время. По делу Недлингера.
— Быть не может…
— Очень даже может. Я собирался тебе сказать еще тогда, помнишь, но Нортон считает, что агентов не следует посвящать в такие подробности, ну, я и не сказал. Вот… Тот самый человек, Хафф. Что я тебе говорил? Что я говорил Нортону? Разве не говорил, что в этом деле есть нечто странное?..
— Что еще?
— Звонили из твоей конторы.
— И?..
— И добавили кое-какие факты, о которых нам следовало знать с самого начала. Мне и Нортону, если б мы полностью доверились тебе и посвятили во все. Если б ты знал о Сачетти, давно бы уже рассказал нам о том, что стало известно только сегодня. А это ключ ко всему делу.
— Он брал ссуду.
— Да, правильно! Он взял ссуду. Но дело не в ней. Это не важно. Важно другое — он был в твоей конторе в тот день, когда ты продал полис Недлингеру.
— Не помню, не уверен.
— Точно. Мы все проверили. Допросили Нетти, просмотрели все бумаги, сравнили их с материалами, имеющимися у полиции. Он был там, и девушка тоже. Это все объясняет и придает делу совершенно иной оборот. Ведь раньше мы не догадывались…
Что значит — иной оборот?
— Мы же знали, что Недлингер держал все от семьи в тайне. И у секретарши проверили. Он никому ничего не сказал. А потом вдруг семья откуда-то узнает о полисе, вот в чем фокус.
— Ну… не знаю.
— Да, узнает. Ты что думаешь, они укокошили его за просто так? Они знали, а теперь и мы знаем, что они знали. Все сходится.
— Ну и что? Да любой суд примет такое допущение и не найдет здесь криминала.
— Я не суд. Я говорю только ради собственного удовлетворения, чтоб доказать еще раз свою правоту. Видишь ли, Хафф, ведь я мог, мог, черт побери, потребовать расследования на основе своих подозрений! Но я не пошел в суд. Я с ума сходил, потому что не знал этого и подозрения мои ни на что не опирались. Зато теперь знаю. И мало того, получается, что тут замешана еще девчонка.
— Кто?
— Ну эта девушка. Дочь. Она тоже там была. Я имею в виду, в твоей конторе. О да, конечно, подумаешь ты, как это возможно, чтобы дочь осмелилась поднять руку на своего отца! Но такое случается. И довольно часто. И из-за пятидесяти кусков случится еще не раз.
— Я… я не верю.
— Сейчас поверишь. Теперь вот что, Хафф. Мне не хватает только одного. Одного маленького звена. Они решили тебя убрать за что-то, с чем ты мог выступить в суде. Это я понимаю. Но за что?
— Что значит «за что»?
— Ну что-то ты про них знаешь такое, из-за чего они хотели с тобой разделаться? Ну были в твоей конторе, ладно. Но этого мало. Должно быть что-то еще. Что?
— Я… не знаю. Не приходит в голову.
— Должно прийти. Может, о чем ты сейчас не помнишь, что показалось тебе не важным, но важно для них. Что?
— Да ничего. И быть не может.
— Должно быть. Должно.
Он встал и начал расхаживать по палате. Кровать содрогалась под тяжестью его шагов.
— Заруби себе на носу, Хафф. У нас осталось еще несколько дней. Постарайся вспомнить. — Он закурил сигарету и продолжал долбить свое. — Да, вся прелесть в том, что у нас еще несколько дней… Ты сможешь появиться в суде только через неделю, самое раннее. Это нам на руку. Немного поможет полиция, постращают их там, поработают резиновым шлангом или чем-нибудь в этом роде, и рано или поздно парочка расколется. И в первую очередь девчонка. Это уж как пить дать… И поверь мне, это все, что нам надо. Тебе, конечно, пришлось худо. Зато теперь, когда они в наших руках, мы их прижмем к стенке. Это выход. А пока уточним кое-какие подробности. С Божьей помощью до вечера управимся.
Я закрыл глаза. Передо мной неотступно стояла Лола, вокруг — фараоны, которые, может быть, даже избивают ее, чтобы заставить расколоться, признаться в том, чего она не знает, о чем имеет понятия не больше, чем какой-нибудь лунный житель. Лицо ее прыгало перед моими глазами, и вдруг что-то ударило ее по лицу и изо рта полилась кровь.
— Кейес…
— Да?
— Действительно было. Ты можешь этим воспользоваться.
— Слушаю, мой мальчик, слушаю тебя внимательно.
— Я убил Недлингера.
Он сидел, тупо уставившись на меня. Я рассказал ему все, абсолютно все, даже про Лолу. Странно, но это заняло лишь минут десять. Потом он поднялся. Я ухватил его за рукав.
— Кейес…
— Мне надо идти, Хафф.
— Ты только проследи, чтобы они ее не били.
— Мне надо идти. Зайду потом, попозже.
— Кейес, если ты позволишь им бить ее, я… я убью тебя. Теперь ты все знаешь. Я рассказал тебе, рассказал только по одной причине. Только по одной. Чтобы они ее не били. Ты должен мне обещать. Ты мой должник, Кейес…
Он стряхнул мою руку и вышел.
Выкладывая ему все, я надеялся, в душе моей наступит наконец мир и покой. Очень у меня накипело. Я ложился с этим спать, видел это во сне, дышал этим. Я не находил себе покоя. Единственное, о чем я в состоянии был думать, — это о Лоле, вернее, о том, что она теперь все узнает и поймет, кто я такой.
* * *
Около трех пришел санитар и принес дневной выпуск газеты. О моем признании Кейесу не было ни строчки. Однако они успели покопаться в своих досье и писали о смерти первой миссис Недлингер, о смерти самого Недлингера и о том, что меня ранили. Какая-то женщина, не то писательница, не то журналистка, умудрилась проникнуть к Филлис в дом и переговорить с ней. Это она назвала его «Домом смерти» и написала о кроваво-красных шторах. Увидев весь этот бред на газетных страницах, я понял, что птичке петь недолго. Раз уж даже тупая журналистка заметила все эти странности.
* * *
Кейес появился только в половине девятого. Войдя в палату, он первым делом спровадил медсестру, затем и сам вышел на минутку. Вернулся он уже с Нортоном, с человеком по фамилии Кесвик, адвокатом корпорации, которого вызывали у нас по самым серьезным делам, и Шапиро, постоянным председателем законодательного департамента. Все они столпились у моей кровати, и Нортон начал:
— Хафф…
— Да, сэр.
— Вы об этом кому-нибудь рассказывали?
— Никому, кроме Кейеса.
— И больше никому?
— Ни единой душе… Господи, нет конечно.
— Из полиции здесь никого не было?
— Были. Я видел их там, в холле. О чем-то перешептывались, думаю, обо мне. Но сестра их не пустила.
Они переглянулись.
— Тогда, думаю, начнем. Кейес, пожалуй, будет лучше, если вы ему объясните.
Кейес уже открыл рот, но тут Кесвик остановил его и отозвал Нортона в сторону. Потом они подозвали Кейеса. Потом — Шапиро. Время от времени до меня долетали отдельные слова. Я понял, они собираются сделать мне какое-то предложение, но проблема состояла в том, могут ли они все выступать свидетелями. Кесвик был за предложение, но не хотел, чтобы потом его имя связывали с этим делом. Наконец они решили, что Кейес возьмет все под свою личную ответственность, а их на суде не будет. Затем все на цыпочках вышли. Даже не попрощавшись. Странно… Они вели себя так, словно не я вовлек их компанию в грязную историю. Они вели себя так, словно я — некое мерзкое животное с ужасающей язвой на морде и на меня неприятно смотреть, вот и все.
Затем Кейес вернулся и сел у постели.
— Хафф, ты совершил ужасную вещь.
— Знаю.
— Думаю, не стоит больше заострять внимание на этом.
— Нет, не стоит.
— Мне очень жаль. Я… ты мне в каком-то смысле даже нравился, Хафф.
— Я знаю. Взаимно.
— Мне вообще редко кто нравится. Не очень-то можешь позволить себе такую роскошь, занимаясь нашими делами. Когда вся людская порода… каждый кажется жуликом…
— Знаю. Ты доверял мне, а я тебя подвел.
— Гм… Ну, не будем об этом.
— Да, уж что теперь… Ты ее видел?
— Да. Всех видел. Ее, его и жену.
— Что она сказала?
— Ничего… Видишь ли, я и сам ничего не сказал ей. Она сказала… Она считает, в тебя стрелял Сачетти.
— За что?
— Из ревности.
— О-о…
— Она очень переживала из-за тебя. Но когда узнала, что рана не опасна, она… В общем, она…
— Обрадовалась?
— В общем, да. Хотя и старалась не показывать. Она считает это доказательством, что Сачетти ее любит. Что тут поделаешь…
— Понимаю.
— Но о тебе она тоже очень-очень беспокоилась. Сразу видно, она к тебе неравнодушна.
— Да. Я знаю. Она… ко мне неравнодушна.
— Она за тобой следила. Спутала с ним. Вот как оно получилось.
— Я догадывался.
— Я говорил с ним.
— О да, ты мне уже сказал. А он что там делал?
Он снова принялся бродить вокруг постели. Единственным источником света была лампочка в изголовье. И я плохо его видел, только чувствовал, как кровать содрогается от тяжелых шагов.
