Он дотронулся до автомата. Нужно подороже продать свою жизнь. Но как все-таки они узнали об их рейсе? Неужели Горелый заранее предупредил? Но ведь никто не знал, что они летят именно в Ташкент. Хотя билеты… Цапов пополз в сторону, стараясь отползти от автобуса Подальше.
Билеты… Если они заранее знали фамилии тех, кто едет, то не составляло труда проверить по компьютеру, куда именно летят эти трое. Все верно. Горелый наверняка подставил своих ребят. Слишком большая награда этот караван. Слишком большая, чтобы Горелый мог совладать со своей совестью. Сукин он сын. Нужно обязательно вернуться живым в Москву и хотя бы сообщить о случившемся, чтобы покарать Горелого, который оказался ненадежным союзником.
Цапов понял, что нужно отползать быстрее, иначе он рискует попасть в поле видимости фар джипа и оказаться в лучшем случае застреленным с двух сторон.
Но подняться он не мог. Со стороны автобуса наступали еще двое боевиков, и ему приходилось тяжело отползать назад. Но джип приближался еще быстрее. Видимо, наступила последняя ночь в его жизни. Он крепче прижал к себе автомат. Нужно успеть хоть что-то сделать до того, как его убьют. Если он сумеет убить сидящих в джипе, у ребят может появиться шанс. Но если только он сумеет их убить.
Цапов рывком поднялся на ноги, упер в живот автомат и дал длинную очередь по приближавшемуся автомобилю. Он выпустил все патроны, с отчаянием понимая, что это его последняя очередь. Но со стороны автобуса не стреляли.
Джип остановился. Переднее стекло разлетелось вдребезги, и водитель упал на руль с простреленной головой. Но второго пассажира нигде не было видно. Цапов растерянно оглянулся по сторонам, когда почувствовал, как ему в спину уперлось дуло пистолета.
— Спокойно, — сказал тот самый «сфинкс», который брал его в аэропорту, — одно движение — и ты покойник.
Константин дернулся, но сработал инстинкт самосохранения. Готовый еще мгновение назад умереть, он теперь хотел жить. И руки, уже не повинуясь разуму, а подчиняясь животному чувству страха, выпустили автомат. Он понял, что проиграл не только этот раунд, но, возможно, и жизнь. «Сфинкс» перехитрил его.
Он незаметно вылез из автомобиля и шел за джипом в тени, невидимый Цапову.
Очевидно, он просчитал и такой вариант, при котором загнанный в угол пленник окажет яростное сопротивление.
— Не дергайся, — сказал этот тип, которого Цапов отчасти зауважал за изощренный ум. Со стороны автобуса уже бежали еще двое головорезов.
«Не вышло, — огорченно подумал Цапов, — не получилось. Теперь придется заплатить по полной программе. Теперь придется платить». У него был только один шанс, и он не сумел использовать его. Подбежавшие охранники надели на него наручники и повели к автобусу, щедро награждая тумаками. Но от большего они предусмотрительно воздерживались.
Он поднялся в автобус и увидел лица ребят, которые, похоже, были искренне огорчены его неудачной попыткой. Один из охранников так сильно толкнул его, что он упал на пол и еще получил удар по почкам. Самым огорчительным оказалось то, что он не убил бородача. Тот сидел в первом ряду автобуса, мрачно глядя на своего пленника. Он был ранен в руку. Другая пуля попала в бок, и водитель автобуса осторожно перевязывал его. Глаза бородача вспыхнули садистской радостью, когда он увидел своего пленника. В них было столько радостного торжества охотника, что Цапов невольно поежился. У автобуса «сфинкс» приказывал:
— Соберите трупы в автобус. Посмотрите, чтобы ничего не осталось, никаких следов. И пусть кто-нибудь сядет за руль джипа. Нам ехать уже немного.
Он поднялся в автобус и, посмотрев на бородача, спросил:
— Как твои раны?
— Жить буду, — засмеялся бородач.
— Из-за тебя двоих потеряли, — махнул рукой гость, — я же тебе говорил, что он врет.
— Ничего, — с каким-то внутренним торжеством сказал раненый, — он заплатит за каждую каплю нашей крови. Он еще не знает, что такое попасть в руки к Аббасу. Он проклянет тот день, когда родился.
— Успокойся, — посоветовал гость, — сначала нам нужно доехать. — Он посмотрел в сторону Цапова. Его взгляд не обещал ничего хорошего.
— Думаю, что и вы должны были попытаться убежать, — пробормотал Цапов так, чтобы его услышали сидевшие сзади ребята Горелого.
Старик сидел в своей комнате недовольный и мрачный. Недавно позвонил Ибад. Он успел зайти к начальнику местного рай отдела и узнать у него все подробности. Ни о какой операции милиции речь не шла, уверял Алимурат. Ничего конкретного не планировалось ни в его районе, ни в центральном аппарате.
Начальник райотдела милиции был убежден, что, если нечто подобное планировалось бы на его участке, он обязательно был бы об этом информирован. Он даже позвонил в управление Министерства по борьбе с наркомафией, где у него были знакомые. И попытался узнать, не планировали ли они что-нибудь подобное на его участке. Но все знакомые в один голос открещивались.
Ошибки быть не могло. Курбан слишком хорошо платил полковнику, чтобы тот своими руками зарезал такую курицу, несущую ему поистине золотые яйца.
Значит, этот сбежавший племянник" не был из милиции. Тогда получалось, что он был либо авантюрист, решивший обмануть Курбана, либо посланец его врагов, замысливших погубить его друзей и его дело.
За многие годы работы он привык к разного рода неожиданностям. Еще в далекие сороковые годы он совсем молодым парнем переходил границу с Ираном, выполняя поручения своего умершего дяди. Потом ему стали доверять операции покрупнее. В пятидесятые границу уже невозможно было преодолеть в одиночку, и в Иран снаряжались целые караваны. В шестидесятые поток наркотиков почти прекратился, и вместо них начали возить золото, различные украшения, сигареты, конфеты, поступавшие уже из Москвы и других городов Советского Союза.
В семидесятые начали приходить товары из Закавказья, из подпольных цехов, так бурно расцветших в это время. И, наконец, уже в восьмидесятые годы, пользуясь нарастающим разложением в огромной стране, они снова переключились на поставку наркотиков, в связи с тем, что потоки зелья, ранее свободно проходившие через Иран, очень сильно замедлили свои темпы. Из Афганистана, Пакистана и пограничных районов Ирана наркотики перевозились через Тегеран и далее на запад. Однако революция семьдесят девятого года в Иране положила конец бесконтрольности, а пришедший к власти теократический режим аятоллы Хомейни начал беспощадную борьбу с наркомафией.
Именно тогда большая часть продукции начала поступать через границу в Туркмению и Азербайджан, откуда шла еще дальше в Европу. И то, что было немыслимо в сороковые и пятидесятые годы, стало очевидной реальностью в это время. Пограничники и таможенники брали взятки, стали продаваться, как дешевые проститутки. Теперь можно было купить почти любого пограничного офицера, почти любого таможенника. После обретения независимости эта проблема вообще перестала волновать Курбана.
Будучи несколько философом по натуре, он долго размышлял, как могла произойти такая подмена ценностей. Ведь еще в далекие пятидесятые годы ни один пограничный офицер, ни один таможенник даже не подумал бы о взятке. Любое подобное предложение немедленно закончилось бы тюрьмой. Неужели и впрямь времена изменились? И раньше люди были гораздо порядочнее, чем теперь, когда он достиг преклонного возраста. Старый Курбан прожил долгую жизнь и знал, что ничто не меняет людей. Ни времена, ни обстоятельства. Но почему тогда раньше никто не брал взятки, а теперь брали все без исключения?
Он долго размышлял над этой проблемой. Пока решение не стало очевидным.
Вернувшийся из далекой Англии родственник рассказал, что там полицейские даже не смеют подумать о такой нетрадиционной форме оплаты. И любое подобное предложение будет немедленно и жестоко наказано. Получалось, что все английские полицейские гораздо более честные, чем все туркменские. Получалось, что вообще англичане гораздо лучше его соотечественников. Поверить в это было невозможно, и он снова размышлял над этим. Пока ответ не стал для него очевиден.
Он вдруг понял, что именно происходило. Дело было не в том что английские пограничники, полицейские или таможенники были гораздо честнее и лучше туркменских. И дело было не в том, что в конце восьмидесятых в таможенных службах большой страны работали куда менее честные сотрудники, чем в пятидесятых. Дело было только в одном. В сознании сотрудников, в их отношении к своей Родине, к обществу, в котором они жили, к собственной службе.
В пятидесятые годы советские пограничники верили в идеалы того общества, которое они защищали. Так же верили в него таможенники, милиционеры и сотрудники КГБ. А вот спустя тридцать или сорок лет идеалов не осталось, в общество никто не верил, а самостоятельные государства, образовавшиеся на развалинах империи, многие просто презирали. В подобных условиях никакие сдерживающие факторы не могли остановить человека. Человеку становится глубоко наплевать и на само общество, и на государство, в котором он живет. Старик понял, что нашел верный вариант ответа на свои мучительные вопросы. И это его радовало. Ибо он твердо знал, что в его стране никто серьезно не относится к многочисленным памятникам президенту, которые расставлены по всем городам и селам. И к деньгам, на которых было изображение здравствующего президента. В этих условиях для людей главным было собственное обогащение, и поэтому караваны с грузом беспрепятственно проходили любые границы, прежде закрытые для посторонних.
