Не знаю, как вчерашнее чертово бренди, но виски было хорошим. Мне его клиент подарил. А для них (для клиентов) дарить дрянь менеджеру, который ведет рекламу его компании, — это дурной тон. Так что ругать я стала все-таки бренди. Господи, знали бы вы, как мне было дурно! Вы когда-нибудь звали с балкона инопланетян? Ну хотя бы в новогоднюю ночь? Если такое с вами случалось, вы меня поймете.
Я брела по квартире, держась за стену. Охала и стонала изо всех сил, чтобы гад, который провел со мной ночь, все-таки сжалился и отозвался. Но он молчал. Какие же мужики сволочи! Я заглянула в ванную — никого, я заглянула в гостиную, и тут туман в моей голове рассеялся. Помню, что сначала я взвизгнула, суетливо схватилась за волосы и уж тогда завизжала по-настоящему. Илья сидел на стуле в какой-то дурацкой, неестественной позе: закинув голову назад, свесив руки и раскинув ноги в стороны. Так сидят либо сильно пьяные люди, либо мертвецы… Господи! На шее у него болталась тесьма! Я успела ее увидеть, прежде чем слезы размыли всю картину. Со мной случилась истерика. Я ударилась головой о косяк, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Было больно, но нервный спазм, сдавивший горло, отпустил. Я кинулась к Илье, схватила его за руки и затрясла их, причитая:
— Нет, ну, пожалуйста. Только не это, только не это…
Дышать опять стало тяжело, а косяк был уже далеко. Я рухнула на колени, уперлась лбом в его живот и завыла.
— Ну… — теплая ладонь легла мне на волосы. — Не думал, что ты станешь так убиваться…
Я замерла, не понимая, что происходит. Даже испугаться не успела. Я подняла голову и подавилась собственным криком. Илья, как ни в чем не бывало, смотрел на меня и сиял своей дурацкой голливудской улыбкой.
— Эта поза мне нравится, — он зацепил пальцем прядь моих волос.
Я закашлялась. Узрев на его шее все еще болтающуюся тесемку, кстати говоря, совсем непохожую на ту, которой задушили Лолу, я дернулась в сторону. Отлетев на добрый метр, я вскочила на ноги.
— Ты просто садист! — прошипела я.
— Зато похмелье прошло, — продолжая улыбаться, он поднялся. — А я, между прочим, кофе сварил.
Тут я почувствовала, что голова у меня действительно прояснилась, а в воздухе витает аромат кофе. Странно, но эти два вроде бы положительных обстоятельства подействовали на меня, как красная тряпка на быка. Я бешено завращала глазами и заорала, как тот самый бык перед атакой. И было бы у меня копыто, я бы непременно взрыхлила им паркет.
— Убирайся к чертовой матери из моей жизни!
— Ну что ты так разволновалась, я же пошутил… — он шагнул ко мне.
Но Амалия Кузякина в гневе — это вам не какой-то там бык у красной тряпки. Я схватила не помню уже что и замахнулась, сбив по ходу горшок с цветком:
— Иди ты к чертовой матери! Шуточки! Маркиз де Сад такого себе не позволял! Пошел отсюда! Быстро!
— Ого! — изумился он, глядя на то, что я сжимаю в руке. — Если позволишь, я оставлю тебя в этот сладостный миг познания истины.
— Вали! — я глянула на свою руку и усмехнулась. В руке у меня была та самая железная стойка, на которой до этого располагался ныне валявшийся на полу горшок с цветком. Н-да… Пустили бы меня на корриду, я бы показала хилым тореадорам с их тряпками. А если бы тореадором был Илья… Догадываетесь, чьи яйца подали бы в этот вечер в ресторане при театре? Ха! Можете не сомневаться.
Я еще долго бушевала. Даже когда за ним захлопнулась входная дверь. Даже спустя полчаса я все еще разгуливала по квартире с железной стойкой в руке. Я просто сроднилась со своим оружием.
В дверь позвонили. Думаете, я поставила стойку на место и как порядочная девушка поплелась открывать дверь? Черта с два! И не подумала. Я открыла дверь, держа железяку наготове.
— Ой! — следователь Николай Павлович Свиридов, похоже, обалдел. — Вы кого-нибудь ждете?
— Догадайтесь с трех раз, — проворчала я и наконец отшвырнула стойку в угол прихожей. Она брякнулась о пол, здорово поцарапав паркет. — Вокруг меня людей убивают.
— Я вас уверяю, вам совершенно не о чем беспокоиться.
— Почем вы знаете!
— Это, кажется, кофе? — он потянул носом воздух. — Волшебный запах. Особенно для утра.
Я поняла, что, если не предложу ему кофе, это будет выглядеть даже не бестактностью. Это будет выглядеть вопиющей грубостью. Я жестом показала ему направление, куда следует пройти, чтобы получить вожделенный напиток. Он снял пальто и быстро шмыгнул на кухню.
— По работе я, конечно, привык сталкиваться со всяким, но не сочтите за дерзость, вам было бы куда уютнее в пеньюаре.
Я всплеснула руками. Встретить следователя с Петровки в трусах и майке — это уж слишком. Даже на шок списать не удастся.
Облачившись в тяжелый махровый халат и кое-как собравшись с духом, я вошла на кухню, усиленно сохраняя на челе маску добродетели. Мне было стыдно.
— А вы не переживайте, — он уже разлил кофе по чашкам. — Присаживайтесь. Вам досталось за последнюю неделю, и кто знает, что вам еще предстоит пережить. На вашем месте свихнулся бы даже крутой парень. Поверьте, для хрупкой девушки это чересчур.
— Спасибо, — от всего сердца поблагодарила его я.
Я вдруг поняла, что всю неделю тянула на себе тяжеленный воз. Именно я, потому что все, кто оказывался рядом, в том числе и Илья, даже не пытались мне помочь. Они просто усаживались сверху моей поклажи и ехали. И никому не пришло в голову, как мне тяжело. Только следователь Свиридов оценил. На мои глаза тут же наползли слезы то ли жалости к себе, то ли благодарности за проявление заботы.
— Ну-ну, — он похлопал меня по запястью, — не переживайте. Когда-нибудь все закончится. Я не дам вас в обиду. Ну? Вот, возьмите.
Он вытащил из кармана белый платок и протянул мне. От платка приятно пахло дорогим парфюмом.
Я хлюпнула носом.
— А когда все закончится? — капризно спросила я.
Он отхлебнул из чашки и блаженно закрыл глаза:
— Кофе вам удается. Не поите им мужчин, а то не отобьетесь от поклонников.
— А вас? — я всхлипнула. Глаза снова затуманились. Еще бы, кофе-то варил Илья. Сволочь!
— Меня? — он мягко усмехнулся. — Я же следователь. Какой из меня кавалер? Меня можете смело поить чем угодно.
Я вытерла глаза с твердым намерением больше не реветь. Подумаешь, Илья! Чего душу рвать из-за идиота?!
— Вы не сказали, когда все закончится.
— Во многом это зависит от того, когда мы окажемся в Риме.
— Мы?!
— Амалия, — он укоризненно посмотрел на меня, — неужели вы полагаете, что федеральная служба бросит гражданку России в беде?
Ничего личного, но именно так я и думала.
— Зря, честное слово. Конечно, я поеду с вами.
— Но как я вас представлю?
— Как коллегу по работе. Я буду всегда рядом. Жить будем в соседних номерах.
— Да, но…
— О! — он понимающе кивнул. — Вы же сотрудничаете с Петровкой. У нас тоже бывают командировки. Не беспокойтесь, вашей компании не придется оплачивать второй билет. Только вот что: никто, повторяю, никто не должен знать меня иначе, как вашего коллегу. Ни клиент, ни адвокаты, к которым мы с вами отправимся. Никто. Помните об этом. Ведь у меня задача не только охранять вас, я должен найти преступника.
— У меня есть шенгенская виза. А билет я могу купить хоть сегодня. По мне, так чем скорее я открою сейф, тем лучше.
— Следствие тоже склоняется к этому мнению.
— Вот и славно. Не поделитесь, к чему еще склоняется следствие?
— Тут, видите ли, странная история. Похоже, это убийства мирового масштаба. Только не пугайтесь, — он положил ладонь мне на пальцы, заметив, что я собираюсь предпринять нечто вроде новой истерики. — Это для вас даже лучше. Скорее всего дело именно в Боккаччо. Видите ли, в прошлом году случились два аналогичных убийства: одно произошло в Париже, другое в Дели. В обоих случаях жертвами стали крупные фигуры преступного мира. Судя по всему, некий убийца чистит человечество от всякой дряни согласно своему кодексу чести и справедливости.
— А при чем же здесь мой сосед Лола?
Свиридов пожал плечами:
— Мне кажется, что Лола стал свидетелем того, о чем знать не должен. Может быть, он шантажировал убийцу. Лола же видел вас с Боккаччо. Вы ничего не помните, но Лола мог припомнить что угодно.
— А если вы не правы?
Он развел руками, показывая, что в этом случае у него нет аргументов в пользу своей версии.
— Я все-таки думаю, что Лола был замешан в чем-то. Иначе его не убили бы таким показательным способом. Наверное, для убийцы все нечестные люди, ну или те, которых он избирает для своего черного дела, — предатели рода человеческого. Поэтому ему очень важно душить их одинаково, понимаете? А Лола отказался стать участником этого крестового похода против зла. Вот и поплатился. Его записали в стан врага. Задушив его, как и остальных своих жертв, преступник дал понять, что Лола, фигурально выражаясь, играл на черном поле.
