Но почти сразу за Рубининым в комнате появилось четверо ребят из университета во главе с Андреем Роговым, и завязался такой интересный разговор, что Аня невольно задержалась.
– Пора принимать решительные меры! - горячо говорил Андрюша Рогов. - Это совершенно чуждые нам люди! Они используют газету как трибуну для пропаганды вреднейших идей.
– А вы с ними пробовали беседовать? - подчеркнуто спокойно сказал Саша Рубинин.
Он обладал удивительнейшим свойством. Если собеседник горячился, Саша становился спокойным и неторопливым, но если собеседник был хладнокровным или равнодушным, то Саша вспыхивал, как смоляной факел. Но сейчас горячился Андрюша Рогов.
– Или не пробовали! Нет, хватит цацкаться! Сейчас нужны меры организационные.
– Снимать, к чертовой бабушке, - пробасил один из студентов.
Саша покачал головой.
– Надо подумать.
– Чего думать?! - вскипел Андрюша. - Они отрицают социалистический реализм, пропагандируют буржуазные течения в искусстве. Например, сюрреализм, абстракционизм, модернизм...
Паренек в тельняшке ошеломленно посмотрел на Андрюшу, потом со всего размаха стукнул кулаком по столу.
– Ах, мать честная! Вот гады!.. Да таких в открытом море топить надо, чтобы территориальные воды не заражать.
– Но, но, Галушко, - строго сказал Саша Рубинин. - Не заносись, пожалуйста. Это тебе не девятнадцатый год и не Врангель какой-нибудь. Ничего себе рецепт для решения идеологических споров!
– Зато на комитет вынести и по выговору вкатить - самый раз! - сердито буркнул Андрюша Рогов. - Мы так считаем.
Но тут вмешался Толя Кузнецов.
– А мы не так считаем! Такие вопросы оргвыводами не решаются. Это, знаете, легче всего. Вот в последнем номере "Коммуниста" другой метод рекомендуют.
– Это какой же? - запальчиво спросил Андрюша. - Опять уговаривать?
– А ну, давай, давай, Толя, - одобрительно кивнул головой Qаша Рубинин. - В этом плане и твое предложение?
– Именно. Я предлагаю провести на факультете открытый диспут. Хорошо его подготовить. И разбить их взгляды публично. Бить фактами, убедительно, так, чтобы ни у кого не осталось даже сомнений в нашей правоте. Ясно?
– Здорово! - вырвалось у Ани. - Вот это я понимаю!
– А я не совсем, - упрямо возразил Андрюша. - Зачем столько шума? Вопрос-то ведь очевидный.
И снова вспыхнул спор. Убеждали Андрюшу и его товарищей горячо и дружно. В конце концов он дрогнул, а через минуту уже сам загорелся новой идеей.
– И откладывать это дело нельзя, - все так же строго и спокойно сказал ему Саша Рубинин. - Сколько тебе надо дней на подготовку доклада?
– Ну, неделя нужна, конечно. У меня еще одно задание от редакции есть.
– Важнее этого доклада ничего быть не может, - отрезал Саша. - Ладно. Неделя так. неделя. Сегодня у нас что, суббота? Значит, в следующую субботу, так?
– Суббота не годится, - вмешалась Аня.
– Да, пожалуй. Значит, пятница.
Андрюша покрутил головой и впервые за весь разговор улыбнулся.
– Маловато времени. Доклад надо делать зубастый.
– Ничего, хватит, - ответил очень довольный Толя Кузнецов и шутливо добавил: - Парень ты талантливый, эрудированный. Мыслей у тебя много. Успеешь. А надо, так и мы поможем.
Взглянув на часы, Аня воскликнула:
– Ой, мне пора, товарищи!
– Иди, иди, - добродушно кивнул ей Толя Кузнецов, давно забыв о вспыхнувшем было у них споре. - Технические детали мы уж как-нибудь без тебя обсудим.
Аня не привыкла оставлять шутку без ответа.
– Надеюсь, крупных ошибок не сделаете, а мелкие поправлю завтра. Утром доложишь.
По дороге домой Аня зашла в магазин. Стоя в длинной очереди в кассу, она неожиданно услышала веселый голос:
– Вот так встреча! Видите, Анечка, это - судьба!
Аня удивленно оглянулась. Перед ней стоял Жора. Элегантный, оживленный, он, видно, был искренне обрадован встрече.
Аня улыбнулась.
– Ну, если судьба, то занимайте очередь в гастрономическом отделе. Чтобы быстрее.
– Слушаюсь.
...И вот они уже вместе шли по улице, направляясь к Аниному дому.
– Мы не виделись с вами сто лет, - говорил Жора. - А я так ясно помню нашу встречу в поезде, как будто это было вчера. А вы?
– Я тоже помню, - засмеялась Аня. - А вы все такой же поклонник красивых вещей? Эх, Жора! Надо иметь все-таки более высокую цель.
– А я имею!
– Какую же?
– Видеть вас! Честное слово, так хотел видеть вас!
Они подошли к подъезду дома, где жила Аня.
– До свидания, Жора. И спасибо вам. Без вас я бы так быстро не управилась с покупками.
– Давайте погуляем еще. Такой вечер...
– Не могу. Отец ждет. И притом голодный.
– Но мы увидимся с вами еще?
– Не знаю... - Аня помедлила и решительно добавила: - И вообще я вам хочу сказать: не надо за мной ухаживать. Ладно?
Жора опешил от неожиданности.
– Ого! Вы, оказывается, человек прямолинейный. Значит, вам неприятно?
Аня молчала.
– Хорошо. - Жора нахмурился и с непривычной для него серьезностью продолжал: - Тогда я тоже буду прямолинейным. Когда мы встретились в поезде, Борис сказал мне, что в вас влюблен один его друг. Только теперь я догадался, кто это. И вот что я вам скажу на прощание. Не думайте, не из ревности. Я говорю правду, чистую как слеза. Этот человек обманывает вас всех. Он предатель, вот он кто!
Аня взглянула на него с удивлением и тревогой.
– Я вас не понимаю.
– А я больше ничего сказать не могу, - развел руками Жора. - Увы, увы!..
Но Аня уже справилась с охватившим ее волнением и сухо сказала:
– Это похоже на подлость. Понятно вам?
И, круто повернувшись, она побежала вверх по лестнице.
С сильно бьющимся сердцем Аня открыла дверь своей квартиры.
Отец был дома.
Павел Григорьевич Артамонов, полковник в отставке, высокий, чуть сутуловатый, бритоголовый человек. Под косматыми бровями внимательные, очень спокойные, усталые глаза. Павел Григорьевич всегда сдержан, суров и энергичен. Таков был характер, под стать ему сложилась и жизнь.
Служба в контрразведке, трагическая гибель жены-военврача в последние дни боев в Германии, потом тяжелое ранение там же в Германии в пятьдесят третьем году, во время фашистских беспорядков в Берлине, и, наконец, отставка.
Павел Григорьевич забрал у сестры свою дочку-школьницу, поселился в этом южном приморском городе и начал новую жизнь - размеренную, спокойную, однообразную, как он сам выражался - "безответственную жизнь": выступал по поручению райкома с лекциями и беседами, изредка писал статьи в областную газету.
Трудно свыкался Павел Григорьевич с такой жизнью, ибо под внешней суровой сдержанностью скрывался в нем беспокойный, деятельный xapaктер, страстный темперамент бойца. При таких качествах мог постепенно стать Павел Григорьевич сварливым и неуживчивым человеком, мелочно-въедливым и скандальным. Но верх взяли другие качества характера - ясный ум, сдержанность и незаурядная сила воли.
Да и Анка - бойкая, непосредственная, с веселым и упрямым нравом, порой до боли напоминавшая ему жену, Анка со своими полудетскими заботами и тайнами, огорчениями и радостями согревала ему жизнь светлым и ласковым светом.
И все же так до конца и не мог свыкнуться Павел Григорьевич с этой безмятежной жизнью, с этим пусть трижды заслуженным и потому почетным бездельем "коммуниста-надомника", как горько говорил он в минуту особенно острой тоски. Сколько раз за эти годы собирался он поступить на работу, но тут уже решающее слово было за врачами, а они в один голос заявляли "нет!", да и "гражданской" специальности у него не было, и поздно было ее приобретать.
Когда Павлу Григорьевичу передали, что его просит зайти секретарь райкома партии Сомов, это нисколько не удивило и не взволновало его: ясное дело, еще одна лекция или новый семинар, только и всего.
Но начало разговора невольно насторожило. Сомов приступил к нему подозрительно издалека, с непривычно общих и малоприятных вопросов.
– Ну так как она, жизнь? - спросил он, протирая платком стекла очков. - Не дует, не сквозит?
– Какая у меня теперь жизнь? - спокойно, с легкой горечью ответил Павел Григорьевич. - Сам знаешь, мохом порастаю, как старый пень.
– Неужто недоволен? - как будто даже удивился Сомов.
Павел Григорьевич усмехнулся.
– Ты со мной, знаешь... дипломатию не разводи. По глазам вижу, серьезное дело ко мне есть. Вот и выкладывай.
– По глазам... Не вовремя я, оказывается, очкито снял, - не в силах скрыть улыбку, проворчал Сомов. - Ну да ладно! Дело действительно серьезное. Как тебе известно, организовались в городе народные дружины. Так?
– Не у нас одних, газеты читаю, - невозмутимо откликнулся Павел Григорьевич и с легкой усмешкой спросил, подталкивая Сомова скорее раскрыть цель беседы: - Выходит, новую лекцию готовить придется?
