Что-то изменилось, ночь казалась другой: она больше не защищала. Он шел в ночи, словно на фоне кулис, и не находил выхода, чтобы растаять в темноте.
5
Полный бокал пива в одной руке, пачка серого «Бельмонт» – в другой. Маарит Лехтинен.
– Что? – искренне удивился я.
– Музыку, – повторила Маарит, махнув рукой в сторону сцены.
Я совершенно забыл про них, даже не слышал, что они играют.
– Да нет. Присаживайся. Впрочем, может, у тебя компания. Не настаиваю. А так, пожалуйста.
Слова вырвались немного неотесанными, но какими уж были. Прежде чем согласиться, Маарит как будто задумалась на секунду, затем села рядом, не глядя в мою сторону. Может, она не хотела терять из виду музыкантов, сменивших слезливую историю на разухабистую застольную песню.
Уверенность Маарит, пронизывающая голубизна ее глаз, экзотический абрис лица, ее оголенные плечи.
– Пьянствуешь в одиночестве?
– Надеюсь.
Она взглянула вопросительно.
– Ничего. Забудь. Чем занимаешься?
– Пришла послушать музыку. Знакомые ребята. Все в порядке?
Я жадно глотнул пива.
– Все отлично до гениальности.
– Читала твою статью. Коротенько написано.
– Больше пока ничего нет… Но будет и подлиннее.
– Нашел в отцовых бумагах, чего искал?
Посмотрел на Маарит.
– Там много чего любопытного.
– И все?
В тоне голоса было больше, чем в словах. Это заставило меня выпрямить спину.
– Позволь предложить тебе выпить.
Маарит кивнула в сторону своего бокала. Он был все еще полон.
– Спасибо, я пью по одному за раз.
Конечно. Закинулся еще одним полтинником.
– Когда ждать продолжения? – спросила она.
– Подожди секундочку.
Сходил к стойке, купил еще пива и водки. Поверхность в бокале Маарит никак не собиралась опускаться.
– У меня есть вопрос – можно?
– Конечно, – ответила она. – Отвечать ведь не обязательно.
– Насколько вы были с отцом близки?
Понял, что поднабрался. Понял, что разговариваю с Маарит как со старой знакомой, как если бы мы были по одну сторону границы. Понял, что это чувство возникло именно сейчас, когда хмель завертелся в голове. Одновременно с тем, как я потянулся за бокалом, Маарит посмотрела куда-то мимо меня и почти незаметно мотнула головой. Это должно было быть связано с моим вопросом. Уже собирался извиниться за него, но Маарит сказала:
– Честно говоря, не знаю. Мне не с кем сравнивать, ведь у меня только свой опыт. Да, мы общались, мы рассказывали друг другу, как идут дела, конечно, с оговорками, ведь есть вещи в жизни дочерей, о которых отец не хочет знать, и вещи в жизни отцов, о которых дочери не хотят знать, хотя они в той или иной степени известны всем.
– Ясно.
– Скажем так, у нас были кое-какие общие интересы. О них мы порой даже беседовали, только вот насколько это нас сблизило?
Отхлебнул из рюмки. Водка больше не обжигала горло, она казалась теперь просто мягкой и приятной. Посмотрел на Маарит.
– Наверное, сближает, – выдавил я и тут же добавил: – Сближает, точно.
– К чему такие вопросы?
Диван был мягким, алкоголь согревал, черты лица женщины становились все более знакомыми.
– Давеча встретил своего отца впервые за тридцать лет. Можно сказать, что мы не особенно были близки.
Маарит пригубила из бокала. Я заметил, что она смотрит внимательно, даже очень.
– Я его сразу узнал. Узнал, хотя не признал. Ну, поговорили немного. Так, о том о сём, о работе, где живем, есть ли семья. Даже не знаю, что я думаю обо всем этом.
– Столь продолжительных пауз мой отец не выдерживал, хотя и отсутствовал помногу и часто, но это, пожалуй, свойственно отцам вообще: отсутствовать.
Меня пробрала дрожь.
Элла, прости меня.
– Кто знает, – ответил я.
– Все мы не идеальны.
– Не могу припомнить ни одного такого.
Маарит улыбнулась. Впервые в ее улыбке было нечто адресованное именно мне, только мне, и взгляд ее глаз нес мне послание. Заметил, что бокал ее почти пуст.
– Что скажешь, если я принесу нам выпивки?
За вечер я еще много раз ходил к стойке. У нас явно срасталось и чем дальше, тем больше.
Болтали обо всем, раскрывали друг другу сердца. Перед закрытием вышли рука об руку на мороз. Сказал, что провожу ее домой. На душе было легко, ноги несли еще легче. Опьянение стало бодрым и крепким, вялости как не бывало. Казалось, что все в полном порядке, творятся великие дела: я докопался до самой сути и выстрою отношения с отцом, Паулина оттает – нужно время. Если за мной следят, то это объясняется моей удачей: за все нужно платить. Маарит… Ах, Маарит! Ее я обнимаю этим вечером своей рукой, ее заключаю в согревающие объятия, она станет моим добрым другом. Близким другом.
Мы опять стояли друг напротив друга – совсем немного – под начавшимся снегопадом и дышали. Было так тихо, что мне казалось, будто я слышу стук ее сердца. Мы следили за поднимающимся паром, наши губы встретились. Сладкий, горячий поцелуй настолько не соответствовал окружающей морозной пустоте и падающим на щеки снежинкам, что прекратить его казалось невозможным даже под угрозой прекращения дыхания. Наконец, когда мы разъединились, я отчего-то ощутил во рту вкус крови.
Уже в лифте мы расстегнули пуговицы. Лифт был того же года, что и дом: темно-коричневые стены и черный пол гулко грохотали, на каждом этаже лифт издавал приглушенный стон.
Шестой. Когда я с силой отодвинул стальную решетку лифта, она чуть не раздавила мне пальцы.
Повалились на пол в прихожей.
6
Сообщение состояло из двадцати одного слова. Их даже было меньше одного на каждый год отсутствия. И все же он ощутил, как время утрачивает тяжесть и смысл, и в ту секунду не мог бы даже сказать, в чем разница между днем и годом. Грудь задышала радостно, все тело наполнилось надеждой и похожей на молодость силой.
Здравствуй, Эмиль. Я подумала над твоими словами. Пожалуй, нам стоит встретиться. Я могу утром или вечером. Днем я на работе. Леэна
Эмиль сделал утреннюю зарядку. Размялся, стряхнув с души хаос ночи и снов. Впервые после долгого времени сготовил приличный завтрак: яичницу-глазунью, сочный жареный бекон, колбасу, замороженную чернику с йогуртом. И кофе, кофе, кофе.
Он сидел у окна и наблюдал за рождением нового утра.
7
День должен был стать кошмаром. Я лежал на спине. Голым. Без одеяла. Надо мной проносились разрозненные куски всего сказанного и сделанного ночью. Особенно сделанного. Обнаженная Маарит спала рядом. Наши тела были бледные, белые и раздетые. Настенные часы – большой серый циферблат с дергающимися, как палочки дирижера, стрелками – показывали без пяти девять. Полчаса назад Паулина отвела Эллу в садик. Я дышал через рот и тщетно пытался думать о чем-нибудь другом, кроме прыжка из высокого окна и падения на дарующий последнюю милость асфальт.
Это было не в первый раз, но это было в первый раз при Паулине. Не хотелось развивать эту мысль. Поднял себя в сидячее положение и потянулся за брюками. Оделся и встал. Упрямые часы показывали на одну минуту больше.
– Кофе в шкафу над кофеваркой.
Обернулся: Маарит не производила впечатление перепившей накануне.
– Если хочешь сварить.
Посмотрел на часы. Я уже опоздал туда, куда ни при каких условиях нельзя было опаздывать. Не то чтобы хотелось остаться, но и не считал, что это могло бы как-то ухудшить ситуацию.
Отмерил воды и кофе, состояние ухудшилось. Нет, то было не физическое, а душевное недомогание. Присел к маленькому прямоугольному столу. В иной ситуации, думаю, посчитал бы квартирку вполне так себе приличной на вид, комфортной и просторной: чуть больше тридцати светлых квадратов, покрытый лаком старый пол из сосновой доски, два высоких окна на стене и еще одно ромбовидное на противоположной. Высокие потолки. Квартира тоже высоко, отсюда виднелись застывшие в жести волны крыш соседних домов.
Кофеварка пыхтела у меня под ухом. Маарит поднялась, оделась в голубую футболку и пошла в туалет. Включил телефон и просмотрел заголовки новостей.
Никто больше не написал про Суомалахти.
Эта мысль не вызвала радости, хотя должна была, читать получалось с трудом. Похмелье – оно такое, если текст залипает в мозгах, начало предложений забывается, пока добираешься к концу.
– Есть что-то новое? – спросила Маарит.
Она стояла рядом и смотрела в мой телефон.
– Не то чтобы, – ответил я и погасил экран.
Она не двигалась, я посмотрел на нее. Она смотрела так, будто хотела сказать что-то, но отвернулась, достала из шкафа кружки, налила нам обоим и села по другую сторону стола. Я не вполне представлял себе, что наговорил вечером и ночью. Маарит кивнула в сторону телефона.
– Когда мы смогли бы почитать что-нибудь?
Сначала ее взгляд был прямой и вопросительный, затем в нем показалось сомнение.
– Я подумала, – сказала она быстро, – что все эти отцовские документы…
