и осталась. Наследная принцесса. А тут какой-то посторонний пацан претендует на то же самое. Да еще и…
– Еще и в профессиональном плане, да?
– Ну да. Она-то себя большой актрисой мнит – разве у такого отца может быть бездарная дочь?
– Камилла – бездарность?
– Пока похоже на то, трудно сказать. Может, если бы больше старалась, что-то вылезло бы, а зайти в кадр, покрасоваться – к актерству это мало отношения имеет. Так что «на детях гениев природа отдыхает» – это как раз про нее. Пока – так.
– Но не про вас?
– Подлавливаете? Мне до отца как ползком до Китая. Но я хотя бы стараюсь. Актерство ведь – это профессия. Как бы вам объяснить… Вот Андрей Миронов – он потрясающий был, спору нет, но он ведь совсем не актер. Вспомните все его роли – он один и тот же.
– Ну… Фигаро и, к примеру, Министр-администратор – разве это один и тот же образ?
– А вы внимательно поглядите. Человек же в разные моменты разный: тут ласковый, тут злой, тут веселый, тут печальный. Вот это как раз Миронов в разных ролях. Он масштабом личности брал. А вот, скажем, Евгений Леонов – совсем другая история. То есть с масштабом личности там тоже все в порядке, но возьмите хоть «Джентльменов удачи»: он же там сумел реально двух разных людей сыграть. Не одного в разных настроениях, а двоих. Или Лановой. Где Варрава и где «красиво плывет та группа в полосатых купальниках»? Ведь крошечный эпизодик, а как сделано! Вот это и есть актерство.
– Может, у актрис это по-другому?
– Да ладно! С какой стати? Вы и сами можете примеры повспоминать.
Вспоминать Арина не стала, и так ясно было, что Марат прав.
– А Камилла…
– А Камилла – принцесса. папина дочка, – повторил он. – И не хочет быть никем другим.
– А тут – вы, претендент на трон.
– Да еще и старший! – он засмеялся. – Может, мы в роддоме в одной палате лежали. Или даже на одной и той же кроватке. Ну… с разницей в два года, – он засмеялся. – Но кроватки – это ж не одноразовое оборудование, правда?
– Так вы в одном роддоме на свет появились?
– Ну да. На Гвардейской, знаете? Этот, который новый считается, хотя ему уже больше двадцати лет, еще не построили тогда, тот самый лучший был. Вот будет хохма, если журналисты и про это пронюхают. Камилла вообще взбесится. Уж как она гневалась, что мы в одном театре служим – у! Ей надо, чтоб между нами ничего-ничего-ничего общего не было. Общий роддом – это ужас и неприлично.
– А вы?
– А что я? Узнают – флаг в руки. Глядишь, на этой волне роль какую симпатичную подбросят. Не сериал чтоб, а полный метр, и чтоб было что сыграть. Хотя… играть всегда есть что, главное, чтоб режиссер не гнался за с первого дубля и готово. Так что мне лишний скандальчик не помешает. Не сейчас, конечно, а позже, когда про сегодняшнее все подзабудут.
– Вы всегда так циничны? – это вырвалось у нее почти рефлекторно.
Марат отмахнулся:
– Как будто это что-то плохое. Вы вот видите разницу между цинизмом и практичностью? Я – нет. А чужие нервы – это не мои проблемы, знаете ли. У кого-то от лишнего скандала аппетит пропадет? Не моя печаль. Да и то разве что у Камиллы. Карине Георгиевне и впрямь все равно. О чьем спокойствии мне прикажете заботиться? Я ведь актер-то неплохой. До отца мне далеко, конечно, но ведь какие мои годы. Мастерство – дело в изрядной степени наживное. Только знаете, одним мастерством не обойдешься.
– При такой плотности информационных потоков, как сегодня, без рекламы не пробиться? – саркастически спросила Арина, вспомнив рассуждения писателя Зоркого.
Но Марат сарказма не то не учуял, не то пренебрег оным:
– Точно так, госпожа. Таково положение вещей, и вряд ли средней руки актер, даже очень и очень старательный, пусть даже талантливый, в силах это изменить.
– Марат, вы не откажетесь сдать отпечатки пальцев?
– Ну… – он посмотрел задумчиво на свои ладони. – Вообще-то…
– Нет, если вы не хотите добровольно…
Усмешка у него была очень, очень обаятельная:
– Руки мыть после вашей краски муторно. Хотя не хуже грима, так что чего упираться. А пальцы мои в вашей системе, или где там они фиксируются, есть. И не глядите так изумленно, нет, не был, не привлекался. Но свидетелем как-то проходил, когда на третьем курсе учился. Девица одна кипиш подняла… неважно на самом деле… ну и много у кого брали. Но если хотите, я вам сейчас сдам.
Бланк у Арины в дежурной папке нашелся, и флакончик с краской в специальном боксе тоже – она мысленно похвалила себя за предусмотрительность. Процедуру Марат исполнил, улыбаясь насмешливо и даже снисходительно. И испачканные пальцы протер салфеткой равнодушно, только под нос буркнул:
– После как следует отмою. Может, вам еще тест ДНК заодно?
Непрошибаемый. Как есть непрошибаемый.
Она решила сделать еще одну попытку и спросила самым равнодушным и ленивым тоном:
– Марат, зачем вы к Нине Игоревне приходили недавно?
Но расчет на неожиданность и тут не оправдался. Марат не вздрогнул, не покраснел, не побледнел, уточнил почти деловито:
– К костюмерше? Которая повесилась?
– Вы еще какую-то Нину Игоревну знаете?
– Нет.
– Зачем вы к ней заходили?
– В каком смысле – зачем? И когда именно? Мне регулярно с ней общаться приходится. Приходилось. Мы ж по сути одну работу делаем.
– Про театр все понятно. Домой вы к ней зачем заходили?
– Домой? – удивление его выглядело абсолютно искренним. – Да я даже не знаю, где она живет! Жила то есть.
– То есть дома вы у нее не были.
– Ни разу. Зачем мне?
– Ну, например, вдруг у нее что-то из шумилинских костюмов осталось. Говорят, вы у Нины Игоревны их когда-то выпрашивали.
– Не выпрашивал, а спрашивал, почувствуйте разницу. И именно что – когда-то. Только Карина сразу все забрала. Точнее, не сразу, но… Я сперва и не думал… Мне наплевать было.
– А теперь – не наплевать?
– А что такого? Почему я не могу выяснить, кто мой отец? Не то чтоб я прямо мечтал из Гусева стать Шумилиным, но, если честно, не отказался бы. В конце концов, моральное право точно имею.
– Сложный вопрос. Но я не цивилист, знаете ли. У меня дела как-то все больше уголовные.
– Вы меня в чем-то подозреваете?
– Я всех подозреваю, – меланхолично, почти равнодушно сообщила Арина и погладила карман рюкзака, где в пакете для вещдоков покоился телефон Нины
