– Нет, я, разумеется, ни о чем таком не слышала, – довольно раздраженно произнесла женщина. – Так много латинских слов!
– Разумеется, нет, – кивнул отец Браун. – Если бы мы имели дело с Тутанхамоном и несколькими высушенными африканцами (одному Богу известно, для каких целей) на другом конце света, если бы это была Вавилония или Китай, если бы это был представитель какой-нибудь расы столь же далекой и загадочной, как лунные человечки, газеты рассказали бы об этом все, вплоть до последней находки – зубной щетки или запонки. Но люди, которые строили ваши же церкви и давали названия вашим же городам и ремеслам, улицам, по которым вы ходите, – вам никогда не приходило в голову узнать о них хоть что-нибудь? Я не хочу изображать из себя знатока, но даже мне понятно, что вся эта история полна нелепостей и от начала до конца – сплошная выдумка. В то время ростовщику запрещалось отнимать у должника его инструменты и мастерскую. Очень маловероятно, чтобы гильдия не помогла своему человеку и не спасла бы его от полного разорения, тем более если он попал в оборот к еврею. У тех людей тоже были свои пороки и трагедии; иногда они пытали и сжигали на кострах других людей, но рассказ о человеке без веры или надежды в душе, который, оставленный всеми, добровольно пошел на смерть, потому что никому не было до него дела, звучит совершенно не в духе средневековья. Подобное – продукт нашего развитого времени, где всем правят деньги и прогресс. Еврей не мог быть вассалом феодального лорда. Евреи-ростовщики обычно занимали особое положение слуг короля. И главное – иудея не могли сжечь за его религию.
– Парадоксы множатся, – заметил Тэррент. – Но не станете же вы отрицать, что евреи подвергались гонениям в средние века?
– Правильнее было бы сказать, – ответил отец Браун, – что они единственные люди, которые не подвергались гонениям в средние века. Если вам когда-нибудь понадобится высмеять средневековье, достаточно будет сказать, что в те времена иного несчастного христианина могли сжечь заживо за неправильное понимание единосущности Христа Богу, хотя какой-нибудь богатый иудей мог открыто насмехаться над Христом и Богоматерью. Такова наша история. Она не имеет ничего общего со средними веками. Это даже не легенда о средних веках. Она сочинена кем-то, чьи знания почерпнуты из романов и газет, а то и вообще состряпана без всякой подготовки.
Остальных это отступление в историю, похоже, немного удивило и заставило подумать, отчего это священник уделяет этой легенде столько внимания и считает ее такой уж важной частью загадки. Но Тэррент, профессия которого предполагала умение выхватывать самое важное из многочисленных хитросплетений и отходов от темы, вдруг насторожился. Борода его выдвинулась вперед дальше, чем обычно, печальные глаза вспыхнули.
– Тат-так! – воскликнул он. – Значит, состряпана без подготовки… Хм!
– Ну, возможно, это я немного преувеличил, – откровенно признался отец Браун. – Наверное, правильнее было бы сказать, что ее автор уделил ей меньше внимания, чем остальному своему плану, продуманному до мелочей. Только заговорщик не подумал, что кто-то станет обращать внимание на подробности средневековой истории. И его расчет оказался почти так же верен, как все остальные его расчеты.
– Чьи расчеты? Кто оказался прав? – неожиданно энергично вскричала леди Диана. – Кто этот человек, о котором вы говорите? Разве мы еще не достаточно натерпелись и без ваших непонятных «он» и «его»?
– Я говорю об убийце, – ответил отец Браун.
– Об убийце? – резко спросила она. – Это что же, вы хотите сказать, что бедного профессора убили?
– Насчет «убили» – это еще вопрос, – пробормотал в бороду Тэррент, который, похоже, о чем-то напряженно размышлял. – Мы не знаем, было ли это подстроено.
– Убийца убил не профессора Смайлла, а другого человека, – серьезно сдвинув брови, произнес священник.
– Как?! А кого же еще он мог убить? – вскинулся Тэррент.
– Он убил преподобного Джона Уолтерса, священника далэмского прихода, – уверенно произнес отец Браун. – Он хотел убить только этих двух, потому что им принадлежали две реликвии с неким редким изображением. Убийца – безумец, охваченный навязчивой идеей.
– Все это очень странно! – Тэррент призадумался. – Но мы, разумеется, не можем с уверенностью сказать, что священник мертв, ведь тела его мы не видели.
– Видели, – возразил отец Браун.
В комнате воцарилась тишина, неожиданная, как удар в гонг. Тишина, в которой кипучая и меткая женская догадливость леди Дианы едва не заставила ее вскрикнуть.
– Именно его вы и видели, – продолжил священник. – Тело его вы видели, хотя самого его (живого человека) вы не видели. Вы внимательно всматривались в него при свете четырех больших свечей. Тело это не было брошено в самоубийственном порыве в море. Оно покоилось как тело кардинала в усыпальнице, построенной еще до Крестовых походов.
– Проще говоря, – сказал Тэррент, – вы хотите, чтобы мы поверили, будто забальзамированное тело, которое мы видели в саркофаге, это на самом деле труп убитого священника?
Отец Браун ненадолго замолчал, а потом неожиданно, словно и не услышал вопроса, заговорил снова:
– Первое, на что я обратил внимание, это крест. Вернее, шнурок, на котором он был закреплен. Большинству из вас это показалось простым шнурком с несколькими золотыми бусинами, не более, но, как вы сами понимаете, я в таких вещах разбираюсь лучше. Наверное, вы помните, что крест лежал у самого подбородка, были видны только несколько бусин, как будто все ожерелье было очень коротким. Однако бусины, остававшиеся на виду, были расположены в определенном порядке: сначала одна, потом три и так далее. Я сразу понял, что это четки, обычные четки с крестом. Но в четках должно быть самое меньшее пять десятков бусин и еще несколько дополнительных, поэтому я удивился: где остальные? Чтобы так уложить четки, ими пришлось бы обмотать шею старика несколько раз. Тогда я не знал, что думать, и лишь потом догадался, куда пошла остальная часть шнурка. Она была крепко, в несколько раз, обмотана вокруг деревянной подставки, которая упиралась в угол каменного гроба, поддерживая его крышку. Таким образом, несчастный Смайлл, потянув за крест, выдернул подставку, и крышка обрушилась на его череп, как каменная дубина.
– Господи Боже! – воскликнул Тэррент. – Я, кажется, начинаю понимать, что к чему. Если все так и было, это очень странно.
– Когда я понял это, – продолжил отец Браун, – обо всем остальном я уже мог догадаться. Помните, что никаких серьезных археологических исследований здесь еще не проводилось. Бедняга Уолтерс, честный коллекционер древностей, вскрыл гробницу для того, чтобы проверить правдивость легенды о забальзамированных телах. Все остальное – слухи, которые часто предваряют или преувеличивают истинное открытие. В действительности он обнаружил, что тело не было забальзамировано, а давно развеялось в прах. Только когда он работал в той подземной гробнице при свете одинокой свечи, рядом с ним упала еще одна тень.
– Ах! – взволнованно воскликнула леди Диана. – Теперь я поняла, что вы хотите сказать. Вы хотите сказать, что мы встречались с убийцей, разговаривали и смеялись с ним, выслушали его романтическую историю и позволили ему спокойно скрыться.
– Оставив уже ненужную церковную одежду на скале, – кивнул, соглашаясь, Браун. – Все ужасно просто. Этот человек сумел прибыть в церковь раньше профессора (возможно, пока тот разговаривал с тем угрюмым журналистом), застал священнослужителя рядом с пустым гробом и убил его. Затем переоделся в черную рясу убитого, на жертву надел настоящую старинную ризу и уложил тело в саркофаг, расположив четки и деревянную подпорку, как я рассказывал. Устроив эту ловушку для своей второй жертвы, он вышел из склепа и встретил нас, изобразив вежливого и приветливого сельского священника.
– Но он очень рисковал, – заметил Тэррент. – Что, если бы кто-нибудь знал Уолтерса в лицо?
– Я же говорил, этот человек, можно сказать, почти безумец, – согласно кивнул отец Браун, – но, думаю, вы согласитесь, что риск был оправдан, ведь ему все же удалось скрыться.