часы и по привычке извинилась, хотя приехала вовремя. Она, подобно Оливеру и Рикки, слегка попятилась при виде моего неортодоксального одеяния, но по деловой привычке быстро овладела собой и втиснулась на заднее сиденье машины Оливера, наклонившись вперед, чтобы ее лицо было вровень с нашими.
Я передал ей тридцать из сорока снимков Рикки Барнета, которого, конечно, она немедленно узнала.
— Не в нем дело, — объяснил я. — Рикки похож на парня, который работал у Оливера, и именно этого парня мы хотим найти.
— Что ж, ладно. Насколько это важно?
Прежде чем я раскрыл рот, ответил Оливер:
— Урсула, если вы найдете его, мы, вероятно, сможем доказать, что с Сэнд-Кастлом все в полном порядке. И не спрашивайте меня почему, просто поверьте на слово.
Она застыла с открытым ртом.
— И еще, Урсула, — добавил Оливер. — Если вы найдете его — этого парня, Шона, — я остаток жизни все мои дела буду вести через вас.
Я видел, что на нее — средней руки агента по родословным — это обещание не произвело впечатления.
— Ладно, — коротко сказала она. — Поехали. Я сегодня же вечером примусь распространять фотографии и позвоню, как только что-нибудь выяснится.
— Урсула, — предупредил я, — если вы узнаете, где он сейчас, сделайте так, чтобы только не спугнуть его. Мы не хотим его потерять.
Она проницательно взглянула на меня.
— Черновая работа для полиции?
Я кивнул.
— А еще, если найдете, кто нанимал его в прошлом на работу, обязательно спросите при случае, не болела ли лошадь, за которой он ухаживал.
Или вообще какая-нибудь лошадь в конюшне, в таком духе. И не называйте имени... он не всегда зовется Шон.
— Он опасен? — напрямую спросила она.
— Мы не собираемся сражаться с ним в открытую, — сказал я. — Просто выследить.
— Ладно. Вам обоим я верю, сделаю, что смогу. И, надеюсь, когда-нибудь вы объясните, что все это значит.
— Если он делал то, о чем мы подозреваем, — заверил я, — мы постараемся, чтобы весь мир об этом узнал. Будьте уверены.
Она коротко усмехнулась и хлопнула меня по незабинтованному плечу.
— Вид у вас так себе. — Она обратилась к Оливеру:
— Тим говорил мне, что его лягнула лошадь и сломала ему руку. Это правда?
— Он и мне то же самое говорил.
— А что еще? — строго спросила она меня. — Как вы оказались в таком состоянии?
— Лошадь не рассчитала силы. — Я улыбнулся Урсуле. — Неуклюжее животное.
Она знала, что я хочу увильнуть от ответа, но в ее мире всегда присутствовала опасность получить пинка от лошади, и этого всегда старались избежать, так что возражений не последовало. Сложив фотографии в свою вместительную сумку, она выскользнула из машины и уверенно уехала на своей.
— Что дальше? — спросил Оливер.
— Бутылка скотча.
Он окинул меня суровым взором, потом сделал скидку на мое общее состояние и смягчился.
— Можете потерпеть, пока доберемся домой? — вздохнул он.
Тем же вечером я мало-помалу рассказал Оливеру все: и как Пен анализировала сокровища из приемной Кальдера, и о том, что болезни пациентов Кальдера вызывались лекарствами. Я сказал ему, что это Кальдер убил Яна Паргеттера, и сказал почему, и опять стал объяснять, как замысел сначала дискредитировать Сэнд-Кастла, потом купить и восстановить его репутацию следовал схеме с Индийским Шелком.
— Кроме Индийского Шелка должны быть и другие, о которых мы не слышали, — задумчиво сказал я. — Дисдэйл мог и не два, и не три раза предлагать купить безнадежных.
— Он отказался от своего предложения насчет Сэнд-Кастла в тот же вечер, когда умер Кальдер.
— Что точно он сказал? — спросил я.
— Он был очень расстроен. Сказал, что потерял самого близкого друга и что без Кальдера, который может совершить чудо, нет смысла покупать жеребца.
Я нахмурился.
— Вы думаете, это было правдой?
— Его расстройство? Да, разумеется.
— А вера в чудеса?
— Он говорил так, словно верил всей душой. Я подумал, что в конце концов Дисдэйл вполне мог быть невиновным, одураченным соучастником и не знать, что подоплекой его сделок была искусственно вызванная болезнь. Он так очевидно гордился в Аскоте своим знакомством с Великим Человеком; он мог быть подхалимом и глупцом, но не мерзавцем.
Под конец Оливер спросил, как я узнал насчет болезней, вызываемых лекарствами, и про убийство Яна Паргеттера, и я рассказал ему и про это, стараясь говорить по возможности суше. Он застыл, уставясь на меня и на мои повязки.
— Вам здорово повезло, что вы оказались в инвалидном кресле, а не в гробу, — сказал он. — Дьявольски повезло.
— Да.
Он плеснул мне еще бренди, к которому мы приступили после обеда.
Анестезия целительно разошлась по жилам.
— Я почти начинаю верить, — сказал Оливер, — что еще встречу здесь Новый год, что бы там ни было, пусть даже придется продать Сэнд-Кастла и прочее.
Я пригубил вновь наполненный стаканчик.
— Завтра попробуем составить план, как реабилитировать жеребца в глазах всего мира. Подобьем цифры, поглядим, какова примерная сумма общего ущерба, прикинем временную шкалу возмещения. Не могу обещать, поскольку последнее слово не за мной, но если банк в конце концов получит обратно все свои деньги, он скорее всего будет уступчивей насчет сроков.
— Спасибо вам, — сказал Оливер, пряча чувства под воинской сдержанностью.
— Честно говоря, — сказал я, — для нас полезнее выручить вас, чем разорить.
Он скупо усмехнулся.
— Банкир до последней капли крови.
Из-за того, что лестницы стали для меня непреодолимым препятствием, я спал на диване, на котором прикорнула в свой последний полдень Джинни, и мне снилась она. Она шла по тропинке навстречу мне, и лицо у нее было счастливое. Не то чтобы вещий сон, но я проснулся с острым чувством недавнего горя. Большую часть следующего дня я думал о ней, вместо того чтобы сосредоточиться на прибылях и убытках.
Вечером позвонила Урсула. В ее мощном голосе я услышал торжество и подспудное изумление.
— Вы не поверите, — сказала она, — но я уже нашла в Ньюмаркете три беговых конюшни, где он работал прошлым летом и осенью, и в каждом случае одна из лошадей болела!
Поверить мне ничего не стоило, и я спросил ее, чем болели лошади.
— У всех была кристаллурия. Это кристаллики...
— Я знаю, что это такое, — сказал я.
— И... Это совершенно неправдоподобно, но все три были из конюшен, которые в прошлом посылали лошадей к Кальдеру Джексону, и этих послали точно так же, и он тут же их вылечил. Двое тренеров сказали, что они на Кальдера молиться готовы, он многие годы лечит их лошадей.
— Работника звали Шон?
— Нет. Брет. Брет Вильямс. Все три раза одинаково.
Она продиктовала адреса конюшен,
