— Ну, Валера, ты же такой богатырь!
— Свет-Ванна! А женщины? Хоть та же Збарская?
Комова фыркнула:
— Ей не привыкать! Она у нас кадр старый, проверенный.
Гликерия Пантелеймоновна с трудом изобразила улыбку.
Обняв за плечи растерявшуюся Извекову, Светлана Ивановна сладко пропела:
— А вы, дорогая, на первый план. К Огульникову, Радкевичу и Загурской. Режиссер отсмотрел материал и остался в восторге! Ступайте, ступайте к ним.
Оглядываясь, словно еще надеясь на спасение, Извекова побрела в указанном направлении.
— Как агнца на заклание… — пробормотала Ирина.
Светлана Ивановна еще раз взглядом полководца перед сражением окинула свое войско, погрозила Ире пальцем и побежала к режиссеру, который уговаривал Загурскую. Героиня сопротивлялась, отчаянно тряся головой.
— Ах, черт, — произнес Черняев, неотрывно следя за невысоким плотным бородатым мужчиной в добротном черном пальто и меховой шапке пирожком, который, как казалось, суетился больше всех. — И Артур здесь! Ну, девочки, нам хана!
— Почему хана? — удивилась Стелла. — Он такой плохой? Или злой? Что он нам может сделать?
— Нет, он энтузиаст, а это в данной ситуации самое скверное, — объяснил Новиков, сплевывая себе под ноги. — Клевый бригадир. И народ подбирает со знанием дела. Стало быть, бить будут от всей души.
— Би-ить? — ахнула девушка.
— Ты разве не поняла, что Свет-Ванна сказала? — криво усмехнулась Ирина.
— Но я думала… что это понарошку.
— Мои мысли, мои скакуны! — взвыл дурным голосом Новиков.
Стелла с опаской посмотрела на гудевшую толпу массовщиков, среди которых шныряли какие-то люди, видимо объясняя «бойцам» задачу, и решила, что Новиков прав и «нам песня строить и жить помогает».
— Михаил, Михаил, самый гнусный крокодил! — пропела она, притопывая в такт ногами.
Все засмеялись, и она, ободренная успехом, продолжила импровизацию:
— Михаил, Михаил, чтоб ты веник проглотил! Михаил, Михаил, что ты с нами учудил! Михаил, Михаил…
— Ты подлейший из мудил! — перебил ее Новиков.
От неожиданности Стелла подпрыгнула и залилась краской — рифма, подобранная лысым Новиковым, ее совсем не восхитила.
— На исходную! — заорал в рупор режиссер.
— Слушайте, слушайте, — торопливо заговорил Сиротин. — Встаем через одного: мужчина — женщина. И, как только они побегут, переберемся поближе друг к другу. Когда они окажутся метрах в пяти, пусть дамы прячутся нам за спины. И падайте сразу, девочки! Не ждите, пока ударят. А то ведь и правда покалечат!
— Стратег, — ухмыльнулся Новиков. — Так и сделаем. Плевали мы…
— Мотор! — прозвучало тревожным набатом до сих пор столь желанное и милое сердцу Стеллы слово, и она, так же как и другие актеры, встала на указанное Светланой Ивановной место.
То, что произошло потом, описанию поддается трудно. Темная, дико орущая толпа, достойная угля Кати Кольвиц, устрашающим валом покатилась вперед.
Сердце Стеллы тревожно заныло, и в памяти ее всплыли неясные воспоминания о прочитанных где-то рассуждениях на тему русского бунта. О его ярости, неудержимости, удали и жестокости. Она будто спиной почувствовала, как содрогнулись от ужаса стены «Сорокина» — бывшего имения графов не то Шереметевых, не то Шуваловых — уж они-то испытали на себе все «прелести» народного гнева…
«Бежать! Бежать… и спастись! Бежать… и оказаться потом с позором изгнанной? Лишиться надежды, что так манит, так влечет?» Стелла стиснула зубы. Нет, она не побежит. И за спины актеров прятаться не станет. Ну, в конце концов, это же все не всерьез, ведь правда?
Ирина почувствовала, что не в силах сдержать дрожь при виде приближавшихся к ней ощеренных в яростном крике рож. Нет, разумеется, при обычных обстоятельствах эти люди были вполне нормальными и даже, может быть, симпатичными, но сейчас… Всех будто охватило безумие, единый порыв, превративший толпу в стихию. Она вызывала ужас не меньший, чем пожар или наводнение.
Получив удар палкой по голове, упал на снег Радкевич, истошно завизжала, отбиваясь, Извекова. На героиню с криками: «Свободу Латвии!» и «Она тут не стояла!» — бросились две старухи, похожие на ведьм.
Одна — косматая в синем беретике, сползшем на глаза, вторая — в подростковой болоньевой куртке и в валенках. Полина рухнула, как подрубленная березка. Кинувшийся ее защищать Огульников исчез в клубке навалившихся на него массовщиков… Костров, преследуемый тремя зверовидными мужиками и длинной, как каланча, растрепанной бабой в милицейском тулупе, размахивая руками и на каждом шагу оступаясь, бежал к дому.
Ирина впала в панику. Однако, если у большинства людей подобное состояние вызывает чрезмерную активность, то у нее оно выражалось иначе. Ира застыла, утратив способность не только двигаться, но и мало-мальски соображать.
Закрывший грудью жену Сиротин, отбившись от первого нападавшего, закричал:
— Девочки! Девочки! Скорее!
Однако ни решившая держаться до последнего Стелла, ни запаниковавшая Ира с места не двинулись.
— Валера! — отчаянно завопил Вячеслав Григорьевич.
Черняев, отшвыривая бросавшихся на него массовщиков, как щенков, уже бежал к Стелле, стоявшей дальше всех, а Романов, ударом кулака сбив с ног какого-то буйного дедка, заслонил собой Иру, даже Новиков, которому досталось оборонять Збарскую, поспешил на помощь. Схватив за руку несчастную старушку, завизжавшую от неожиданности, и отпихнув рванувшегося ему наперерез парня в очках, лысый спасатель поволок Гликерию Пантелеймоновну за собой.
Зажмурившаяся Ирина услышала только смачное «Хэк!» и почувствовала, что между ней и неведомым врагом уже нет преграды.
Она, зажмурившись еще сильнее, услышала разочарованное «Тьфу!» и поняла, что нападавшего что-то смутило. Затем раздалось торжествующее «Ага!», характерный «Хэк!» и стон Черняева. Ответом на следующий «Хэк!» стал возмущенный рев Новикова: его высказывание состояло слов из десяти, и лишь одно из них было не матерным — местоимение «я».
— По местам! По местам! На исходную!
Услышав спасительную команду, Ирина рискнула приоткрыть один глаз и увидела, что к ней бегут Вячеслав Григорьевич и Людмила Васильевна. Она осмелела и, открыв второй, посмотрела себе под ноги. Там, пытаясь встать, молча копошился в снегу Валера Романов, рядом с ним сидел потерявший шапку Новиков, сверкал лысиной и злобно ругался. Валера Черняев, прилипнув к ближайшему дереву, тихонько стонал.
— Черт! Дурак! Каз-зел! — орал Новиков на стоявшего перед ним невысокого кряжистого мужичка, из-под коричневой куртки которого виднелась тельняшка.
Моряк, как немедленно окрестила его про себя Ира, протягивал поверженному руку и улыбался добродушно и лукаво.
— Чё злишься-то? Мне велено, я и бью! — весело сказал он и добавил: — Вполсилы!
— Я т-тебя!.. — зарычал Новиков, пробуя пальцем зуб. — Убью, падло, если выбил! Вполсилы он…
— Та чё ты? Разнылся, как баба! — Моряк повернулся к Вячеславу Григорьевичу. — А вы вообще молодцы. Мне понравилось. Дружная команда!
— Стелла! — не обращая на него внимания, воскликнул Сиротин. — Ира, где она?
— Стелла, деточка! — звала испуганная Людмила Васильевна, беспомощно озираясь по сторонам. Рядом с ней, дыша тяжело, как загнанная лошадь, топталась живая и невредимая Збарская.
Окинув взглядом поле боя, на краю овражка, среди истоптанных сугробов и потерянных шапок, рукавиц и перчаток, за деревом, соседним с тем, которое упорно продолжал обнимать Черняев, Ирина увидела Стеллу. Вернее, сначала в глаза ей бросились рассыпавшиеся по снегу светлые волосы. Казалось, кто-то потерял или выбросил ставший ненужным парик…
У Иры перехватило дыхание, со сдавленным воплем она бросилась к неподвижно лежавшей девушке. Боже! Неужели случилась беда? Как она, взрослый человек, посмела впутать этого славного несмышленыша в безобразие под названием КИНО? Следом за Ириной заспешили остальные.
— Стелка!!!
— А? — Стелла подняла голову и слабо улыбнулась. — Ой! Все кончилось? Ну надо же, а я тут усиленно труп изображаю. Думала, может, так не тронет никто?
— Ты почему отстала? — сурово спросил подошедший Черняев, на лице которого ясно читались следы встречи с полюбившимся ему деревом. — Я же велел тебе за мной…
— Меня тетка оттеснила… Такая здоровая, в бордовом пальто. А потом сюда свалила…
Ира поморщилась:
— В пальто цвета бордо.
— Ну. А я что говорю? Ой, а где моя шляпка?!
Стелла поднялась и, вытянув шею, принялась смотреть через головы отряхивавших ее женщин, стараясь взглядом отыскать дорогой ее сердцу предмет туалета.
Ира, которой так и не удалось, несмотря на сообщение Гидрометцентра, пообещавшего двадцать семь градусов ниже нуля, уговорить Стеллу заменить шляпку на теплый платок, мстительно улыбнулась.
