- Надеюсь, никаких дурных вестей?
- Особенно дурных - нет.
- Ты весь промок. Скорее снимай пальто. Марта, шоколад и пирожные.
Полднях Алиса распорядилась сервировать на передвижном столике. Жиль заметил также, что она поменяла местами многие вещи, а на столе лежат восточные папиросы. Когда он уходил, их не было.. Наверно, она посылала за ними прислугу.
- Ты не рассердишься, если я буду Kypafb?
- Нет, дорогая.
- Даже если это обойдется тебе недешево? Пачка-то двадцать два франка пятьдесят...
Наблюдая, как она разыгрывает из себя даму, Жиль терзался угрызениями совести. Он злился на себя за то, что так сдержан и неласков с женой, ставил себе в вину даже свои тайные тревоги.
- Я не велела включать свет и запирать ставни. Мне нравится, когда на улице дождь, а дома так уютно. А тебе?
Она подбежала к кушетке и забилась в уголок. Жиль подсел к ней. Это был их час-три с лишним месяца они каждый день встречались в парке в это время.
- Представляешь, Жиль, как там было бы весело в такую погодку! Ты хоть доволен?
- Да, доволен.
Он сидел, прижавшись к ней, чувствуя щекой ее горячую плоть. Алиса надушилась, но он все не решался ей признаться, что не любит духов.
Марта, в белом фартуке, принесла шоколад и придвинула к ним столик на колесах.
- Погоди. Я только зажгу лампу на рояле. Абажур у нее розовый, и тут станет еще уютней.
Алиса вскочила с проворством молодого животного, при каждом движении обнажая свое юное нетерпеливое тело.
- Много тебе шоколаду? Пирожное с кремом или без?
И когда она вновь очутилась в объятиях Жиля, когда ее волосы защекотали ему щеку, он отвел глаза и стал рассматривать гостиную.
Мебель в ней была старинная, блестящая; ковер и обои - блеклых тонов. Он вспоминал такие же гостиные, которые ему подчас удавалось видеть с улицы зимой, в час, когда в городах еще не запирают ставни. Он украдкой заглядывал туда и возвращался к себе в гостиницу или за кулисы мюзик-холла, где вечно гуляют сквозняки.
- Тебе не хочется говорить?-шепнула Алиса.
- Мне хорошо...
Она не ошиблась. Жиль думал. Он всегда думал. Еще в детстве - мальчик он был худой и бледный, хотя никогда не болел, - про него говорили: "Он слишком много думает".
Это была не его вина. С кем он стал бы играть? Когда его родители случайно задерживались в каком-нибудь городе и Жиля на несколько месяцев отдавали в школу, он чаще всего не понимал языка одноклассников. Одевался не так, как они. Вел себя по-другому. Словом, оставался иностранцем.
Затем семья перекочевывала, и все начиналось снова. Жиль общался только со взрослыми. И эти взрослые были не такими, как остальные, у которых дом, семья, упорядоченная жизнь.
Разговоры у них шли о контрактах, об импресарио. Особенно о последних, об этих людях, которые водят за нос, обманывают, грабят артистов и с которыми тем не менее надо быть любезным...
- О чем ты думаешь?
- О тебе.
Это была почти правда. Об Алисе он тоже думал. Он всегда был беден, вокруг него все говорили о деньгах; поэтому он поверил, что бедная девушка должна быть в известном смысле человеком одной с ним породы.
Он, например, предполагал, что в домике на улице Журдана ему будет не менее уютно, чем у себя. Но вчера он побывал там и почувствовал себя таким же чужим, как у тетушки Элуа.
Только что Алиса произнесла странные слова: "Это забавно... Он у меня пай-муженек".
Жиль силился подавить в себе обиду. Во всем виноват только он. Алиса такая от природы. И он сам ее выбрал.
- Когда это ты купил себе скрипку? У тебя ее не было, когда ты слез с норвежского парохода, верно? А сейчас я заглянула в шкаф - лежит.
Да, это была не отцовская скрипка - ту, вместе с остальными пожитками, Жилю пришлось продать в Тронхейме, чтобы расплатиться за похороны. Эту же он купил две недели назад и попробовал ее всего один раз, наверху, у себя в спальне.
- Сыграй мне что-нибудь, Жиль. Он согласился, и Алиса из полутьмы с новым восхищением воззрилась на него.
- На рояле ты тоже играешь?
- Да, на рояле и на кларнете. И даже на саксофоне.
Жиль сходил за инструментами, которыми недавно позволил себе обзавестись, и принялся играть цирковой репертуар - излюбленные мотивы музыкальных клоунов и пьесы, сопровождающие выступления жонглеров. Еще ребенком, когда в программе получались "окна", он не раз выходил на сцену в матросском костюмчике с большим белым вышитым воротником.
Умел он и кое-что другое. Конечно, не то, чему обычно учат детей. Например, он знал почти все отцовские фокусы, и тут уж его длинные бледные руки служили ему как нельзя лучше.
- Смотри, я беру ложку. Она у меня в руке, так? Ты уверена? Ошибаешься. В руке у меня ничего нет, а ложка у тебя за спиной на кушетке.
Жиль смеялся. Щеки у него слегка разгорелись, как у детей, захваченных игрой и забывших обо всем на свете. Алиса никогда не видела его таким.
- Еще что-нибудь!
- Тогда мне нужна колода карт.
- Они в столовой, в буфете.
Пока Алиса ходила за картами, Жиль заиграл на кларнете задорный мотив, знакомый всем клоунам мира. Он чувствовал себя счастливым, и хотя в глазах у него стояли слезы, это были не слезы печали.
- Ну! Еще!
- Выбери карту. Мне не показывай. Вложи снова в колоду, стасуй. А теперь даю голову на отсечение, что выбранная тобой карта у тебя в туфле.
От восторга Алиса расцеловала мужа, набила себе рот пирожным и потребовала:
- Еще! Теперь поиграй мне на рояле.
Время от времени шквальный ветер сотрясал ставни. Неистовый прибой вздымал в гавани воду и выплескивал ее на набережные. Суда, зачаленные друг за друга, сталкивались бортами. Сгорбленные пешеходы с трудом удерживали в руках зонтики.
Целых два часа Жиль не думал ни о дяде Мовуазене, ни о тете Колетте. Он думал о родителях, о номерах, в которых ему довелось жить, и внезапно смутное воспоминание, пробудившееся в тот момент, когда он отпирал входную дверь, обрело ясность.
Маленький голландский городок, где улицы вымощены кирпичом и зачаленные одна за другую лодки качаются чуть ли не на уровне домов. Уже стемнело. Он держит мать за руку. Они заходят в колбасную, и точно так же, как в других лавках ему давали конфету, колбасница угощает его кусочком сала.
- Сыграй мне еще раз эту пьеску для кларнета, ну, ту самую...
Едва Жиль заиграл, в дверь робко постучали. Мелодия резко оборвалась. Дверь открылась, и вошла Колетта, прямо с улицы. Ее траурный костюм промок и прилип к телу, туфли и чулки были забрызганы грязью.
- Извините, - смутилась она. - Я, кажется, помешала...
- Да нет же!
- Сейчас половина восьмого, и я подумала...
- Боже мой! А я до сих пор не одета. Вы не рассердитесь на меня, мадам?.. Я даже не знаю, готов ли обед.
Уклад жизни в доме еще не устоялся. Покамест было только решено, что тетка будет спускаться к столу в полдень и вечером: Жиль чувствовал себя неловко при мысли, что Колетте придется есть одной наверху, а мадам Ренке приходить во второй половине дня и помогать прислуге.
- Раздевайтесь, тетя.
Колетга удивленно разглядывала музыкальные инструменты, карты, разбросанные по столу, шляпу-цилиндр, понадобившуюся Жилю для фокусов. На столике еще стояли пустые чашки и тарелки с пирожными. Подушки на кушетке были примяты.
- Вы в самом деле хотите, чтобы я осталась? Она глянула на Жиля, словно желая поговорить с ним и стесняясь сделать это при Алисе.
- Сбегаю посмотрю, подан ли обед, - объявила Алиса и ринулась на кухню.
Тогда Жиль негромко осведомился:
- Вы уходили на целый день?
Это был не просто вопрос. В голосе Жиля слышался упрек за то, что тетка, не сказав ему ни слова, с раннего утра ушла из дому и допоздна где-то пропадала.
- Я ездила в Ниёль, - объяснила Колетта, снимая пальто и шляпу.
- Можно за стол, - возвестила вернувшаяся Алиса. Прислуга только что доложила ей: "Кушать подано".
Сейчас они впервые ели втроем, поскольку к завтраку Колетта не вышла. Столовая была просторней и обставлена богаче, чем на третьем этаже. На стенах висели изображения предков-графа де Вьевра конечно: Октав Мовуазен откупил у него особняк целиком, включая фамильные портреты.
- Мадам...
- Вы обещали называть меня "тетя".
- Тетя...
Алиса изо всех сил старалась держаться приветливо, и Жиль был ей благодарен за это.
- Кладите себе. Ну, пожалуйста! Мне так хочется, чтобы вы взяли первая... У вас такой вид, словно вы в эту непогоду бродили по полям.
- Я ездила в Ниёль-сюр-Мер, - повторила Колетта.
Она заколебалась, словно спрашивая у Жиля, говорить ли дальше.
- Сегодня я всю ночь думала о сейфе, - выдавила наконец она.
И Жиль объяснил жене:
- Речь идет о несгораемом шкафе в бывшей дядиной спальне. Ключ у меня, но шифр нам неизвестен.
- А что в шкафу?
- Толком никто не знает. Видимо, важные документы. Будь они у нас, мы, пожалуй, смогли бы заставить кое-кого изменить свою позицию.
