- Проституция порождена самой природой человека. Удовлетворение половой потребности является необходимым условием для сохранения физического и психического здоровья...
И еще что-то насчет того, что интимная жизнь человека - его личное дело и против такой постановки вопроса никто, дескать, не смеет возразить, поскольку право личности превыше всего.
Ему возразил поп. Вышел на сцену представительный, молодой и со спокойствием, поразившим наэлектризованный зал, заговорил о преступной апологии блуда, об искусственно раздуваемых телесных потребностях, о внутреннем законе, называемом совестью, о том, что злоупотребление половым инстинктом есть нарушение закона природы, оскотинивающее человека, что проституция и семья несовместимы, а поскольку семья - основа общества, то общество во имя самоспасения обязано преследовать проституцию как антиобщественное, антибожеское явление, как страшный грех...
Кондратьев слушал его тогда и вспоминал протестантских проповедников, на которых в свое время насмотрелся на Западе, не брезгующих ничем из того, что интересует прихожан. В отличие от православных священнослужителей, так часто отмахивающихся от греховных тем, - чур меня!
- Вам, вероятно, приходилось бывать на Западе? - спросил он.
- Приходилось. Я работал в Женеве во Всемирном совете церквей.
- Чувствуется. Вы, стало быть, сторонник экуменизма?
- В вашем вопросе звучит осуждение, - не сразу отозвался отец Сергий.
- Некоторые считают, что экуменизм - это нож, вонзенный в сердце православия.
- Да, если он навязывается. Люди по-разному молятся, но Бог един для всех. Как же без взаимопонимания?
- Некоторые считают, что экуменизм - это троянский конь...
- А вы как думаете?
- Я думаю, что это не религиозное, а скорее политическое движение.
- Неисповедимы пути Господни.
- Вы за отстраненность от политики? Но ведь известно: существует заговор против России, а значит, и против православия, которое является основой нашей русскости. Возможно, вы знаете, что еще в 1982 году Рейган подписал директиву под названием "Демократия". В ней прямо говорится: "Пока мы не разрушим у русских русскость, у белоруссов - белорускость, у украинцев - украинскость, целей внешней политики США не достигнуть".
Отец Сергий долго молчал. Потом заговорил тихо:
- Что-то я не пойму, прости Господи. Все говорят: развал СССР - это успех дипломатии США. Но ведь в результате - взлет национализма, то есть тех же русскости, белорусскости, украинскости. Получается, что внешняя политика США потерпела поражение?
"Ай да поп! - мысленно восхитился Кондратьев. - Чистейшая софистика, но какова!.." И тут же ужаснулся: если уж священнослужитель с его жестким догматическим мышлением не видит опасности национального разложения, то как ее углядеть простому человеку, замороченному телерадиопропагандой?.. А может, догматизм-то как раз и мешает? Чтобы распознать зло, наползающее на Русь, надо иметь ум, изощренный в иносказаниях...
- Многие приходят в церковь не учиться, а учить, начинают спасать других, но не себя. А старцы как учили? "Спаси себя и хватит с тебя". Или, как пишет иеромонах Роман: "Мне жаль людей, не ведающих Бога, и жаль людей всезнающих о нем".
- Бога я, верно, не ведаю, о чем сожалею. Но сейчас речь о другом...
- "Надменный разум к истине стремится, но без смиренья он самоубийца"...
- Смирение порождает пассивность. А это разве не грех?
- Просто другая точка отсчета. "Кто после правды продолжает поиск, тот ищет ложь".
- Значит, все-таки непротивление. А если насилуют Родину, если детям отказывают в праве жить по правде отцов?.. Нет, дорогой отец Сергий, мне по душе ваша философия, но за ней я приду к вам после войны.
- Войны?
- А вы разве не видите, что вокруг происходит?
- Я знаю, что к Богу нет дорог на путях ненависти.
- Значит, к Богу придут мои потомки. Но сегодня я точно знаю: без ненависти в сердце не одолеть зло.
Близко, будто прямо над куполом церкви, сухо треснул раскат грома. Отец Сергий посмотрел на небо и встал.
- Извините, я должен идти. Если моих неслухов домой не загнать, и в грозу на лугу играть будут.
Кондратьев тоже поднялся.
- Я думаю, мы еще увидимся. Разговор наш не окончен.
- Не окончен...
Гроза с громом, молнией и быстрым дождем догнала его до того, как он приткнул машину к тротуару на том месте, где час назад высадил Мурзина. Тот уже стоял под козырьком подъезда, дожидался.
- Давайте быстрей, - крикнул ему Кондратьев, опустив левое стекло. Дождался, когда Мурзин уселся рядом, нетерпеливо потребовал: Рассказывайте.
Мурзин рассказывал коротко, но четко. О странном бизнесмене, предложившем Новикову свою помощь, о полной готовности Сергея ехать в Германию, о том, что везти его на вокзал не нужно: доедет на машине соседа, с которым договорился. Кондратьев слушал спокойно, даже, как подумалось Мурзину, равнодушно, будто все это ему было известно.
- Мы встречаемся с ним в шестнадцать тридцать у памятника Ленину на платформе Белорусского вокзала.
- На виду у всех?.. Впрочем, пусть так. Кому надо, тот все равно увидит.
- Кому надо? - насторожился Мурзин.
- Не берите в голову...
Все время, пока колесили по Фрязину, чтобы выехать на загородное шоссе, Мурзин думал об этой оговорке Кондратьева. Значит, кто-то чужой будет следить за отъездом Новикова?..
И вдруг!
Это было похоже на молнию. Где-то Мурзин читал о фантастических возможностях мгновенного познания. Когда разрозненные факты внезапно свиваются в нечто единое, образуя взаимосвязанную цепь. И наступает прозрение. Убийство Миронова, непонятное бегство Маковецкого, а затем все, что было с ним, Мурзиным: странные карманники на Тверском бульваре, стычка в лесу, совсем уж ни на что не похожая попытка покушения, слежка в поезде и на Павелецком вокзале, намерение следователя упрятать его в СИЗО, "удачно" подвернувшийся "Москвич", - все это в один миг связалось с тем, о чем говорил тогда Миронов, с необходимостью найти германский архив. Но если все так, если Миронова из-за этого и убили, то почему жив он, Мурзин? Выбросить спящего можно было где угодно, положить хоть на ту же дорогу, под колеса грузовиков...
Черт-те что лезло в голову. Ведь если поверить, то должен быть кто-то слишком всезнающий и всевидящий, занимающийся этим? И, стало быть, поездка Сереги Новикова в Германию не так уж безопасна?
Он покосился на Кондратьева и увидел, что тот тоже с интересом наблюдает за ним.
- Что-то беспокоит?
- Я вот думаю, стоит ли встречаться с Новиковым на вокзале?
Кондратьев сбросил скорость, скатил машину на обочину, остановил.
- Подышим?
- Давайте.
Они вылезли из машины, перепрыгнули кювет, по мокрой траве отошли несколько шагов.
Запахи влажного леса, ароматы умытой хвои были ощутимо густы. Чистый сосновый лес подступал к самой дороге. Высокий умиротворяющий шорох наполнял пространство. Время от времени по дороге с обвальным шумом проносились машины, и опять обволакивал монотонный шелест сосен, в который хотелось вслушиваться.
- Я ведь должен буду что-то передать Новикову?
- Небольшой пакет.
- Больше ничего?
Кондратьев засмеялся.
- Интересуетесь, что в пакете? Обычный подарок. Шарфик, всякая бытовая мелочишка.
- Будет письмо?
- Обычные приветы. Ни шифров, ни симпатических чернил. Любому можно читать. А вот адрес надо будет запомнить... Для вашего друга риск, я думаю, минимален. Приехать, передать, взять ответный подарок, привезти в Москву. Ответное, правда, может быть посолидней, чемодан или что-то такое.
- Давайте вернемся. Я договорюсь с Новиковым, чтобы притормозил где-нибудь по дороге? Там и передам.
- Ну, что ж, - сразу согласился Кондратьев. - Тогда уж вам и провожать не надо. На Белорусском я посмотрю, что и как.
- Но ведь вы Новикова не знаете.
- Знаю, - с обезоруживающей уверенностью сказал Кондратьев.
- Откуда? - машинально спросил Мурзин, и смутился наивности вопроса.
Кондратьев сделал вид, что не заметил его смущения, спросил:
- Что вы потом намерены делать?
Мурзин понял, о чем речь. Но он сам не знал, куда теперь ехать и как себя вести, и потому неопределенно пожал плечами.
- В райцентр пока не ездите. Отправляйтесь домой и ведите себя так, будто ничего не случилось.
- А сигареты под подушкой?
- Они подумают, что "пачка" не сработала, и попытаются ее выкрасть. А мы попытаемся за ними понаблюдать.
- Мы - это кто?
- Я, вы и другие.
- Может, пожить пока не дома? Вдруг они еще какие-нибудь "сигареты" подложат?
- Не думаю. У них была такая возможность, когда взяли вас в "Москвиче". Но вы живы, и это значит, что вы нужны им живой.
- Зачем?
- Вот это нам и предстоит выяснить. Поехали.
Они вышли из леса, сели в машину и, круто развернувшись, помчались обратно, во Фрязино.
13
Печально, когда приезжающего не встречают. Но не менее грустно, когда тебя, отъезжающего, никто не провожает. Сергей всматривался в лица на перроне, надеясь увидеть хоть кого-нибудь знакомого. Но все были чужие. Прохаживались важные дамы и господа, то ли дипломаты, то ли раздобревшие на узаконенном воровстве "новые русские", которые чаще всего вовсе и не русские. Сгружали с тележек бесчисленные узлы и коробки картинные типажи международных барахольщиков негроидно-монголоидно-кавказского вида. Вагоны, похоже, набивались добром по самые крыши. Оказывается, было что вывозить из разграбленной России. Несмотря на истошный визг демократов, что-де пусто на российских просторах без западно-товарной мишуры.
