13
Печально, когда приезжающего не встречают. Но не менее грустно, когда тебя, отъезжающего, никто не провожает. Сергей всматривался в лица на перроне, надеясь увидеть хоть кого-нибудь знакомого. Но все были чужие. Прохаживались важные дамы и господа, то ли дипломаты, то ли раздобревшие на узаконенном воровстве "новые русские", которые чаще всего вовсе и не русские. Сгружали с тележек бесчисленные узлы и коробки картинные типажи международных барахольщиков негроидно-монголоидно-кавказского вида. Вагоны, похоже, набивались добром по самые крыши. Оказывается, было что вывозить из разграбленной России. Несмотря на истошный визг демократов, что-де пусто на российских просторах без западно-товарной мишуры.
Жена провожать не поехала, заявив, что он не маленький, а ей надо на работу. И Ленку не пустила: "В электричках полно хулиганья". Мурзин тоже сказал, что не приедет на вокзал, поскольку, де-так надо. Все было понятно и объяснимо. Однако же тошно было Сергею, тошно и одиноко. Согревал лишь маленький лучик - мысль о том, что уже послезавтра он увидит Эмку. Что-то странное творилось с ним, когда он вспоминал о ней. Девчонка каким-то образом умудрилась завладеть если не сердцем - больно громко звучало бы! а думами - точно.
Его место в вагоне оказалось в узком, как шкаф, купе на двоих, полки одна над другой. Был в купе игрушечный столик и даже умывальник, столь же крохотный. Посидев в одиночестве, Сергей выглянул в коридор. Пассажиры топтались возле своих купе, устраивались. А к нему никто не входил. Поколебавшись, он достал бутылку коньяка, из тех, что вез с собой. Требовалось все же отметить такое важное событие - благополучный отъезд. Разложил на столике закусь, налил пластмассовый стаканчик.
- Ну, Господи благослови! - сказал со вздохом. - Почнем. За то, что было, что будет, ну и, как положено, третью - на чем сердце успокоится.
Выпил и задумался. Что было? Много чего было, и давно, и недавно. Вспомнилась Эмка. Как она в тот раз, сидя перед ним, основательно набравшимся по случаю радостной встречи, составляла его словесный портрет: "Нос так себе, немножко картошкой, уши обыкновенные, глаза карие, насмешливые, но очень добрые, красивые, а губы... губы потрогать хочется". "Потрогай", - сказал он тогда и потянулся через стол. И поцеловал мягкие подушечки пальцев, пахнувших конфетами, и цапнул зубами, и тут же отпустил, испугался...
- Ладно, - одернул он себя. - Выпьем вторую. За то, что будет.
Опять налил стаканчик, проглотил содержимое, сжевал домашний пирожок. И снова подумал, что жена не так уж и не права была, намекая на Эмку. Эта тихая девчонка с большими задумчивыми глазами и в самом деле, как наваждение, привязалась к нему. Что же будет, когда увидит ее? Обнимет, ну, поцелует, не без этого. И на том что - сердце успокоится? Вряд ли...
Дверь внезапно резко отъехала в сторону, и на пороге возникло нечто ослепительное. Золотые волосы по плечам, какие показывают по телику, когда рекламируют шампуни, ноги, открытые по самое некуда, как на рекламе колготок. А посередине нечто туго обтянутое, готовое порвать блузку.
И голос у неожиданного видения оказался выдающимся.
- Проводник, так вот же свободное место.
- Но здесь же мужчина, - послышалось из коридора.
- Ну и что?
- Вам будет неудобно. И пассажиру тоже...В одном купе...
- Да? - Она бесцеремонно оглядела Сергея. - Вам что, обязательно нужен мужчина?
Вопрос был явно двусмысленный, и Сергей смутился.
- Разве я возражаю? Наоборот...
Из-за плеча нахальной пассажирки высунулась форменная фуражка проводника и показались глаза, недоуменные и восторженные.
- Слышите? Пассажир предпочитает наоборот. - И резко повернулась к проводнику. - Этот поезд куда идет? В Европу? А вы консервативны, как азиат.
- Да я что? Мне бы только не жаловались.
- Пассажир не будет жаловаться.
Она решительно втащила в купе чемодан и три разномастные коробки.
- Ложитесь внизу, - галантно предложил Сергей.
- А вам обязательно, чтобы женщина была внизу?
И опять откровенная двусмысленность вопроса заставила смутиться.
- О, да вы пируете! - воскликнула дама, будто только сейчас увидела бутылку на столе. - Охотно присоединяюсь.
Дверь отодвинулась, в щель просунулась восторженная физиономия проводника.
- Помощь требуется?
Дама расхохоталась.
- Нет, нам помощь не требуется.
Она с треском оторвала скотч от коробки, выкинула на сиденье несколько книжек в одинаковых черных переплетах, вытянула за горлышко длинную бутылку, принялась выкладывать на стол магазинные упаковки закусок.
- Закусывайте, не церемоньтесь. Мне нравятся бесцеремонные мужчины.
Сергей взял одну из книжек, погладил атласно нежную кожу обложки. Это была и не книжка вовсе, а большой блокнот-справочник с названием, оттиснутым золотом, "Adjutant". На рекламные надписи, на множество справочных наименований и цифр он не обратил внимания, а вот обложку, твердую и в то же время мягкую, как девичья кожа, хотелось гладить и гладить.
- Нравится? Дарю.
Наклоняясь к столу, она то и дело прижималась к Сергею плечом, коленкой, а то и грудью, податливой, как полуспущенный воздушный шарик.Он отстранялся, тщетно пытаясь собрать расползающуюся свою волю.
- Ну, рассказывайте.
- Что рассказывать?
- О себе.
- В поездах вроде не принято...
- Принято, не принято... Вы мне нравитесь, вот и все. Рассказывайте.
Со стаканом в руке она откинулась к стенке, отчего ее выдающиеся прелести выставились совсем вызывающе.
И он начал молоть всякую чепуху, какой озабоченные балбесы морочат головы простушкам. Где родился-учился да когда женился, как боролся да напоролся. И выходило из его рассказа, что судьбой своей он не совсем доволен, отчего и собрался отдохнуть на немецких перинах в сказочном городе Бремене. Но постепенно от паясничанья его привычно понесло в философские разглагольствования, и он ни с того, ни с сего выдал целый трактат о бедности и богатстве, то ли вычитанный где-то, то ли сочиненный только что.
Дама слушала не перебивая. И когда он, исчерпав свою эрудицию, умолк, еще долго сидела и молчала. Наконец сказала:
- Я знала, я никогда не ошибаюсь в людях. Умные - это такая редкость.
- Ну что вы. В России сейчас их явный избыток, по-дешевке за границу гоним.
- А почему вы злитесь? - вдруг спросила она.
Сергей не ответил. В самом деле, чего разошелся? Ну, подвернулась бабенка, явно изголодавшаяся. Утешь ее - и делу конец. Раздражение - верный признак интеллигентской маеты: и хочется, и колется.
- Давайте-ка спать, - сказал он. - Вон уж темень-то.
- Давайте, - смиренно согласилась она. И принялась раздеваться. Прямо тут, будто его и не было.
Сергей нахально разглядывал точеные ноги, ягодицы под узенькими трусиками, бедра, вызывающе плавно переходящие в таинственные недра. Чувствовал, что еще немного и от его целомудрия ничего не останется, но все сидел в каком-то странном оцепенении.
И вдруг разозлился на себя, подумал, что с ним просто не церемонятся. Будто он не мужик. И сам решительно стянул броюки, посидел, подумал и... полез под свою простыню.
- Спокойного сна.
- Увы, увы! - сказала дама, по узкой приставной лесенке залезая на свою верхнюю полку. - Разве теперь уснешь?
Он отвернулся к стене, ругая себя за то, что в общем-то зря обижает женщину. И вдруг как провалился. И увидел себя стоящим посреди прихожей в доме Виктора.
- Ты смотри, кто приехал! - кричал Виктор.
Из комнаты выскочила Эмка. Но это была не прежняя Эмка-соседка, какую он знал. Перед ним стояла почти женщина в той поре расцвета, когда она, как дивный цветок, раскрывается в трепетном ожидании неизбежного и божественного.
- Кто это?! - дурашливо ахнул Сергей.
- Угадай. - Эмка зажмурилась от удовольствия.
Он обошел ее кругом, оглядел водопад светлых волос, подвязанных ярко-алой ленточкой, оранжевую кофточку, лоснящуюся шелковистым ворсом. Бесцеремонно оглядел и длинные ноги под мини-юбкой.
- Это... можно потрогать? - оглянулся он на Виктора.
- Можно даже поцеловать.
И он обнял и поцеловал. Сначала робко, в щечку. Затем прижал Эмку к себе, поцеловал в губы. Ощутил волнующее встречное движение губ.
- А я часто вспоминала, - сказала Эмка. Я ведь была влюблена в вас.
- Была?
- Ну-у...
Она засмеялась и выскользнула из его объятий - этакий пушистый комочек, который не хотелось отпускать...
Да, именно так все и было, когда он в прошлый раз ездил к ним, в Бремен. Два года назад.
Проснувшись, Сергей долго лежал, прислушиваясь к стуку колес, боясь пошевелиться, утратить чувство восторга, распиравшего его. Потом встал, натянул брюки, осторожно, чтобы не разбудить соседку, отодвинул дверь и вышел в коридор. За окнами вагона разливалась серая муть: светало.
- Не спится?
Проводник стоял в дверях своего служебного купе и улыбался с ехидным прищуром.
