Конечно, бедняга сосед был тут ни при чем. Он выпил свою рюмку водки, я — бокал вина, мы мирно поболтали о том, что жена Цезаря вне подозрений. Я поклялся, что не подойду и близко теперь к его даче, раз он так ревнив, и поспешил соседа спровадить, потому что, сами понимаете, кого ждал в тот вечер, когда меня убили.
Она приехала в половине девятого на электричке. Входная дверь была не заперта: я ждал. Я ждал ее. И она возникла на пороге. Такая свежая, радостная, в дорогом костюме оливкового цвета и с украшениями из зеленого, неизвестного мне камня, которые так шли к ее необыкновенным глазам. Разве я не упоминал еще о ее глазах? И как это я упустил! Взгляд, сводящий меня с ума! Это не глаза, а поэма об изумруде, сияющем так, что непременно хочется упрятать его в шкатулку и хранить там, и любоваться, когда жизнь покажется слишком тусклой, и понимать, что она все-таки прекрасна. И вот она смотрела на меня такими глазами, и мне опять не было и двадцати лет, и единственное, что я хотел, это снять с ее волос резинку. Хотя никакой резинки давно уже не было. Но разве это имеет значение? Естественно, я сразу же потащил ее в свою спальню, где все кончилось слишком быстро, чтобы я успел сообразить, что даже не сказал ей «здравствуй». Потому что очень соскучился.
Она тоже обвилась вокруг меня, как стебель вьющегося растения вокруг опоры. Допустим, сухой палки, которая уже не может расти, а только держит этот стебель, чтобы он мог жить и цвести, и дать плоды, и эти плоды снова упали бы в землю и вновь проросли. Потом я наконец от нее оторвался, влажный от пота, немножко усталый, но легкий, звенящий, счастливый и сказал то, что должен был сказать еще десять минут назад:
— Здравствуй, Люба. Давай начнем сначала.
— Это как?
Она отстранилась от меня, ее глаза сияли. Со мной она всегда словно светилась от счастья. Я поцеловал ее в губы и сказал:
— Пойдем вниз, выпьем чего-нибудь, потом включим музыку, потанцуем, поговорим, потом поднимемся в спальню…
— А если мы уже здесь?
— Это не считается.
— Хорошо, я согласна. Давай все сначала.
И мы спустились вниз, я достал из буфета мятный ликер, который держу только для нее — она любит все сладкое и все зеленое, себе налил вина. Мы сели за стол и долго разговаривали, может быть, час или чуть больше, а потом приехал ее муж. Прозрел, наконец! Не прошло и двух лет! Рога на его голове уже должны были снести потолок в их тесной прихожей! И кто ему рассказал о нашем тайном свидании, ума не приложу? Он должен был быть в рейсе. Разве я не сказал еще, что Любин муж — шофер-дальнобойщик? Обожаю эту удобную профессию! Ура всем шоферам-дальнобойщикам! И почаще бы их посылали в рейс! Но на этот раз он уговорил начальство на замену.
Итак, она возникла на пороге, грозная тень Командора. Ростом этот бугай повыше меня, да и в плечах пошире. И в самом деле, грозен. И, как оказалось, ревнив. Я, конечно, попытался выкрутиться, как истинный джентльмен, наболтал что-то про нашу совместную деятельность, направленную на издание моей книги, он, естественно, не поверил. Но сцен устраивать не стал, пить тоже. Сказал, нто за рулем и что намерен немедленно забрать домой свою законную жену. Ха! Жену! Что значит штамп в паспорте? Да даже его сына зовут Павлом!
Иногда я его жалел. Женщин, что ли, мало? Ну что он вцепился в Любу? В мою Любу. Потому что всегда, в любом замужестве и в любой случайной связи она все равно останется моей. Как и я могу слепо любить только ее. Чувство, не поддающееся анализу: чем больше думал об этом, тем больше запутывался. Они уехали, а я… Не знаю уж, почему я стал пить из бокала? Как будто не знал! Догадывался. Но — выпил.
Наверное, жить мне стало невыносимо. Я не мог на ней жениться. Если бы мог, то сделал бы это тогда, тринадцать лет назад. Но расстаться с ней тоже не мог. Оказавшись в заколдованном кругу, увидел для себя единственный выход. Я выпил отравленного вина.
Снимите отпечатки с бокалов, что стоят на столе, они там есть, те, что вам так необходимы. Одни принадлежат Любе. Те, что на рюмочке с мятным ликером. Об этом сразу забудьте. Она слишком любила меня, чтобы отравить. Если бы она это сделала, я простил бы ее тут же. И не потребовал бы отмщения. И был бы благодарен Судьбе за смерть от руки любимой женщины. Я это заслужил. Но это сделала не она.
Я дарю следствию другой стакан — на нем следы той руки, что всыпала яд. И обманутый муж не будет слишком отрицать сей факт, потому что действительно меня ненавидел. Я ощущал его неприкрытую ненависть, словно камень, который мне повесили на шею. Рано или поздно, он должен был потянуть на дно.
И вот я мертв, а он жив, но разница между нами небольшая. Она все равно не будет его любить так, как меня. Никак не будет. Там ничего не осталось, в ее душе, я забрал все. И теперь унесу это сокровище на тот свет. Хотите, я даже буду на суде его адвокатом? Надо только зачитать вслух: "Я, Павел Клишин, прощаю мужа моей любимой женщины за то, что ему ее не досталось". Большого срока этому глупцу не давайте, он наказан достаточно.
Счастливо закончить расследование, а я пока остаюсь…
— Весь ваш Павел Клишин», — вслух прочитал Алексей. И невольно вздохнул.
— Письмо с того света. Обличающее. И что? Как отпечатки?
— Отпечатки четкие. И на рюмке с мятным ликером, и на бокале, в котором была водка. Похоже, что Клишин прав. Тем вечером у него в гостях была любовница, а потом приехал ее ревнивый муж.
— Что, дактилоскопию проводили?
— Нет, откуда? Просто ежу понятно…
— Этот писатель-фантаст мог и приврать, как и в моем случае, — покачал головой Алексей. — Возможно, люди, которых он упоминает, здесь ни при чем.
— Ну, отпечатки пальцев — не платок с пуговицей. А ты, Сергей, как думаешь? — обратился к Барышеву капитан Михин. — Все-таки свежий взгляд.
— Думаю, что ехать надо.
— Куда?
— К этой Любе. Откуда письмо отправлено?
— Из Жулебино, там как раз и живут Любовь Николаевна Солдатова и ее муж, Солдатов Никита Викторович, я проверял, — ответил Михин.
— Что ж, выходит, любовница Клишина заложила собственного мужа? Наверняка читала творение! Зачем же бросила в почтовый ящик? — недоумевал Серега.
— Из мести. Такая любовь, как же! — воскликнул Михин.
— Нет, мужики, вы как хотите, а все это бред, Барышев решительно рубанул рукой воздух. — Он пишет, что муж — здоровый, крепкий мужик, ну вроде меня. Зачем ему травить любовника, с которым свою бабенку застукал? Да я бы голыми руками… — И Серега сжал огромный кулак.
— Может, он при ней не хотел? — пожал плечами Алексей. — Берег нервную систему любимой женщины! И потом… Отрывок написан когда? В день смерти? Сомневаюсь! А все остальное? Ну, положим, начало романа Клишин сотворил в январе, про меня и Сашу досочинил третьего июня, а про Любу? Не мог же он весь день писать?
— Почему? — удивился Барышев.
— Потому что часа два терся у нас на даче, с девяти вечера ждал гостей. И у Александры надо бы спросить, может, у Клишина и днем визитеры были. А творчество — это тебе не мух на окне давить. Тут настрой нужен, вдохновение. И время.
— Выходит, он на самом деле все предвидел и так точно попал? — спросил Михин.
— То-то и оно, — вздохнул Алексей. — Так что, Игорь, в Жулебино тащиться?
— Вряд ли они там, — вздохнул Михин. — Три выходных, жара… Само собой, что они на даче, а, как я выяснил, их участок по этому же направлению. Километрах в тридцати отсюда. Можно сказать, повезло.
Алексей рассмеялся:
— А я-то голову ломаю, и зачем пришел? Так ты заранее все спланировал! Что мы решим ехать к Солдатовым на дачу! Наверняка выяснил, что они там, и пришел сюда за спутниками и за машиной!
Михин скромно потупился.
— Алексей Алексеевич, вы же на дедукции собаку съели. А я что? Поехали вместе.
— Хорошо, что мы с Серегой еще не похмелялись, — усмехнулся Алексей. — Но я же не могу оставить гостей!
— Нам с Анютой нянька не нужна, — пожал плечами Серега. — Я, конечно, понимаю, ради того, чтобы не обшивать террасу фанерой, ты способен на многое. То есть на все.
Тут Алексей тоже вспомнил про террасу. Елки! Неудобно получилось. Барышев поймал его виноватый взгляд и сказал:
— Ладно, езжай. Толку от тебя все равно мало. Один справлюсь. Как раз к тому времени, как я закончу с террасой, ты и объявишься. И можно будет продолжать банкет.
Леонидов откровенно обрадовался. Как удачно складывается! Из двух дел ему досталось любимое! Впрочем, Барышеву тоже досталось любимое. Никто не проиграл. Разве что Никита Солдатов?
Дачный поселок, в котором отдыхали Солдатовы, они нашли быстро. Типовые дома стояли на стандартных десяти сотках, похожие на пустые спичечные коробки. Спички же из коробков выстроились вокруг каждого участка в штакетник. Они оставили машину у ворот и прошли к дому. Семья Солдатовых в полном составе расположилась на террасе перед медным самоваром. Леонидов насчитал пятерых взрослых и одного ребенка. Впрочем, ребенок, увидев на участке посторонних, тут же вскочил и убежал в сад. Алексею не удалось его как следует рассмотреть. Зато на Любовь Николаевну он, не сдержавшись, уставился с откровенным любопытством. Что ж это за женщина, которой удалось покорить холодное сердце отпетого негодяя и циника Клишина?
